Через полчаса во двор явился рослый старик, с очень длинной седой бородой, в старинной формы стеганом халате и, несмотря на жаркий день, — в валеных сапогах. Глаза Анания Ивановича были старчески тусклы, голос несколько глух, но память ясная, речь связная и толковая. Он был из тех людей, с детства наделенных живой любознательностью, которые жадно прислушиваются к старинной песне, к преданиям и рассказам бывалых людей и стариков..
«Он отказался выпить с нами чаю, — скромно и не объясняя причины (на Урале многие не пьют чая, считая это грехом), но охотно взял яблоко, которое, впрочем, так и держал все время в руке (дело было еще до яблочного Спаса). Но на вопросы отвечал охотно и даже с некоторой гордостью и удовольствием. Это было удовольствие человека, много узнавшего в свою уже закатывающуюся жизнь и готового передать другим кое-что из этого запаса. О Пугачеве он говорил как о настоящем царе, приводил очень точно разные предания, называя лиц, от которых все это слышал, и перечисляя степени их родства с самыми участниками исторических событий. Заметив, что я записываю кое-что в свою книжку, он выпрямился и, положив руку на столик, сказал:
«— Пиши, старый казак Ананий Иванович Хохлачев говорит тебе: мы, старое войско, так признаем, что настоящий был царь, природный. . Так и запиши… Правда это. .
«— А как же, Ананий Иванович, он был неграмотен? Указы сам не подписывал?
«— Пустое, — ответил он с уверенностью. — Не толи что русскую, немецку грамоту знал… Вот как!.. — потому что в немецкой земле рожден. Как ему не Знать. Царь природный!»
Кроме того, тогда же Короленко слышал и имел случай читать поэму самородка-поэта казака Голованова о Чике Зарубине. Автор ее, по словам очеркиста, благодаря своему «строптивому и свободолюбивому» нраву, много «терпел по службе». О поэме казаки говорили как о произведении, «основанном на рассказах стариков, будто бы лично знавших пугачевского атамана». Поэма называется «Герой-разбойник (поэма-предание из времен Пугачева)».
В предисловии ее автор указывает, что ему удалось познакомиться с одним 130-летним стариком, «горячим участником пугачевского бунта». Поэма не сохранила, может быть, самих рассказов стариков. В ней нашли отражение личные переживания автора, кроме того на нее оказала известное влияние одна понравившаяся ему поэма 1828 года. Но все же это произведение, в котором выведен герой-пугачевец, показательно, как характеристика настроений известных групп казачества.
В поэме Чика изображается борцом за прежние казачьи вольности. Чика рассказывает о своих1 чувствах:
С мечтами детства возникала Во мне к свободе милой страсть,
Меня томила, ужасала Гиганта северного власть…
Стеснил он волю золотую На берегах родной реки,
Но, твердо помня жизнь иную,
Скорбят и ропщут казаки..
Все замечания Короленко ценны как свидетельсгва о живом бытовании рассказов и воспоминаний о пугачевщине, еще таких свежих в начале нашего века.
Содержание и осмысление образов в яицких рассказах — в целом выражает настроения широких масс яицкого казачества. Хотя само казачество и различно по своему экономическому состоянию и положению, но все его группы объединены в борьбе против великорусского капитала. Казачество боролось за свою самостоятельность, за свободу эксплоатации отвоеванных у кочевых народов пограничных земель. Свободное развитие рыбного промысла — главного источника дохода на Яике — и рыбной торговли постоянно встречает притеснения со стороны государства — монопольного скупщика рыбы и поставщика соли.
Кроме того правительство через своих ставленников — столичных генералов — постоянно распоряжается внутренними делами казачества. Поэтому новый царь — защитник попранных интересов, жалующий казаков лесами, лугами, реками, озерами и рыбными ловлями, освобождающий от налогов и пошлин — является в представлении казачества единственным избавителем. Борьба за остатки самостоятельности казацкой общины и против политики правительственных ставленников остра еще и в 50-х годах. Поэтому рассказы о пугачевщине так свежи и так актуальны. Эги стремления настолько реальны, настолько облечены в плоть и кровь, что устно-поэтическое их оформление в рассказ и предание строится в реалистическом плане. Сказочный элемент и фантастика в них совершенно отсутствуют. Повествование дается в виде семейного предания, рассказа о близ ком, всем известном ‘человеке.
В образе Пугачева подчеркнуты самые лучшие каче ства и как личности и как \Вождя.
Эмоциональная окрашенность — теплота, любовь, ува жение к вождю чувствуются в каждом слове, в каждом отдельном штрихе этих рассказов.
Рассказ № 33, слышанный Железновым в женском скиту близ Гниловского умета от столетней монахини, калмычки по происхождению, Анисьи Васильевны Невзоровой, в «Очерках» — «Рассказ монахини», был переведен на французский язык в «Bevue Historique» 1878, VII, Juillet — Aout, p. p. 371–479, под заглавием «Traditions populaires dans la Rjussie orientale sur Pin-snrrection de Pougascheff», par A. Rambeau.
Рамбо, известный фольклорист, занимавшийся русским эпосом, повидимому, заинтересовался яркими преданиями о пугачевщине.
Железнов сообщает, что дед или прадед рассказчицы (она хорошенько не помнит), калмык волжской орды, перешел в христианство и, приняв фамилию «Невзоров», приписался к яицким казакам. Взгляды рассказчицы на пугачевщину совпадают с взглядами коренных казаков.
Рассказ представляет собой полный вариант легенды о Пугачеве, являющийся как бы описанием его жизни.
№ 34–45 взяты из «Очерков быта уральских казаков», Спб. 1910, т. III, стр. 140–218.
34. Дано со слов старого казака Ивана Михайловича Бакирова. Отец рассказчика, которому в то время было около двадцати лет, часто видел Пугачева, говорил с ним, целовал у него руку.
Интересна песня, которая введена в рассказ (см. о ней «Песни о пугачевщине», № 2, и примечания к ней).
Иначе по сравнению с предыдущим вариантом дан Эпизод размолвки «Петра Федоровича» с женой. Также развивается новая вариация* рассказа о женитьбе Луга* чева на Устинье Кузнецовой.
35. Рассказ дан со слов Никифора Петровича Кузнецова, из Круглоозерного форпоста, Свистуна. Рассказчик— родственник жены Пугачева, Устиньи.
Рассказчик подчеркивает трагическую судьбу предателей Пугачева.
36. Записано от жителя Чаганского форпоста, старика-казака Толкачева. Его родной дядя знал Пугачева. Та же уверенность (как и в предыдущих вариантах), что Пугачев настоящий царь.
Пугачев изображен имеющим власть над дичью, — по его слову она сама приближается к нему.
37. Записано от жителя Красного Умета, слепого старого казака Лоскутова.
Рассказ о жизни Пугачева до его объявления. Подчеркнута милость Пугачева к простому народу. Ловкость и хитрость Пугачева подчеркивается в эпизоде внезапного возвращения его в семью Кузнецовых под видом купца — уже после его поимки.
38. Записано со слов жителя Рубежного форпоста, Филиппа Ивановича Павлова.
В рассказе подчеркнуты военные способности Пугачева.
39. Записано со слов Семена Марковича Стольникова, 80 лет, жителя Генварцевского форпрста.
40. Записано со слов жителя Илецкого городка, Василия Степановича Рыбинскова, 80 лет.
Чрезвычайно яркий рассказ по своей классовой заостренности. Рядовые казаки, несмотря на угрозы командиров, не признают Пугачева самозванцем.
41—45. Легенды о враге Пугачева, атамане Бородине. Напечатаны там же, где и предыдущие, стр. 210–217.
Приводимые Железновым рассказы о Бородине были тогда среди уральцев настолько общеизвестны, что он даже не приводит имен рассказчиков. Каждый рассказ он слышал от нескольких лиц.
Мартемьян Михайлович Бородин, яицкий старшина, с самого начала шел против Пугачева. Он участвовал в обороне Оренбурга и преследовал отдельные отряды Пугачева в степях. По преданиям, он конвоировал за хваченного Пугачева до Москвы. Затем — с некоторыми казаками, бывшими с ним в конвое, он отправился в Петербург, был там милостиво принят и награжден императрицей за твердость в борьбе против Пугачева. После казни Пугачева, в январе 1775 года, он был назначен войсковым атаманом уральского казацкого войска. Конечно, ввдбор правительства пал именно на него, как на надежного казака, зарекомендовавшего себя верностью. Вскоре после этого почетного назначения Бородин скоропостижно умер в Петербурге.
