Бурлак лег спать, а старичок все молился богу на коленях, с усердием. Вдруг в полночь разбудил прохожего страшный свист, гам, крик, двери с шумом растворились, и целая стая гадов, змей ворвалась в землянку; налетели они на старика и — стали грызть его тело, рвать кожу и высасывать из него кровь. . Но, как только пропели петухи, ватага удалилась, и все стихло. Бурлак был ни жив ни мертв и, едва рассвело, начал собираться в путь. Старичок, который все время лежал на полу бледный, без движения, опомнился и стал говорить прохожему: «Вот как мне суждено мучиться до скончания века. Ведь я Стенька Разин… Если

бы кто-нибудь достал мой клад в Шатрашанах, тогда бы я умер, тогда бы и все положенные мною клады вынули наружу, а их одних главных двенадцать. На всякий случай вот возьми это письмо и попытайся; не удастся ли тебе как-нибудь достать этот клад». У этого-то бурлака взял прохожий письмо и передал шатрашанскому мельнику. В письме было записано, как брать клад и какие страшные явления будут при этом: пройдут войска и звери страшные, ударит двенадцать громов, потрясется земля, приклонятся древа и травы. Письмо гласило, что выход, в котором лежит шатрашанский клад, выложен обожженными дубовыми досками, и стоит в нем икона божьей матери, а пред иконой горит неугасимая лампада. Прежде всего нужно взять икону, потом достать ружье, заряженное спрык-травой, а стоит оно в выходе за дверью; из ружья выстрелить и сказать: «Стеньке Разину вечная память!»

Тогда умрет Разин, потому что в этом ружье заряжена его смерть. В выходе хранятся ломы и заступы, которыми нужно рыть клад. Казны и драгоценностей в кладе так мноТо, что хватит на всю Симбирскую губернию, — в сорок лет не пропить и не проесть, а именно: сорок пудов (мер) золота, два сундука жемчугу. В приписке к письму сказано, что там же лежит еще четыре рубля меди брата Стенькина — Ивана, их раздать нищей братии.

55

Когда шел Стенька Разин на  Городище (Алатырский уезд), то зарыл в окрестностях его две бочки серебра. Конечно, зарыл он их не спроста, и теперь часто видят при вечере, как эти бочки выходят из подземелья и катаются, погромыхивая цепями и серебряными деньгами. Но достать их мудрено.

Один мужичок узнал, что они лежат в горе, отыскал место, дождался полночи и стал копать землю и разворачивать каменья; дошел уже он до плиты, закрывавшей заветные бочки, да как-то взглянул на противоположную сторону горы — и видит он: идет на него войско, так стройно, ружья все направлены прямо на него.

Он бросил все и бежал домой без оглядки; на другой день мужичок пошел на гору, но не нашел ни скребка ни лопаты. Если бы он не струсил, то, без сомнения, клад достался бы ему.

56

В селе Аргашах (Корсунский уезд) в лесу есть низкое место; там нечаянно забрел крестьянин в пещеру и увидел старичка старенького, седенького. Сидит он и считает деньги. Здесь был сам Стенька Разин. У крестьянина глаза разбежались на золото, и он попросил себе денег у старичка, который согласился, но с уговором: «Возьми, — сказал он, — только донеси до двора и не усни на дороге».

Насыпал Разин крестьянину в полу кафтана денег, тот понес их и дошел уже до своего гумна, как здесь сон его до того одолел, что он уснул. Проснулся — и денег как не было.

57

За Волгой на Синих горах, при самой дороге, трубка Стенькина лежит. Кто-то трубку покурит, станет заговоренный, и клады все ему дадутся и все; будет словно сам Стенька. Только такого смелого человека не выискивается до сей поры.

ПУГАЧЕВ

ПЕСНИ,

ПРЕДАНИЯ И РАССКАЗЫ О ЕМЕЛЬЯНЕ ПУГАЧЕВЕ

Песни и предания о пугачевщине собирались сравнительно мало и почти не изучены. ⁴⁷ Несомненно, фольклор о пугачевщине не дошел, да и не мог дойти до нас во всем своем богатстве. Песни и особенно рассказы широких масс, сочувствовавших пугачевщине и боровшихся за свое освобождение, встречали неуклонные преследования и запреты со стороны царских властей.

Этот фольклор бытовал только в узком кругу; в первые десятилетия после ликвидации движения он не выходит за пределы породивших его социальных групп. Для записей же он почти всегда передавался очень неохотно.

Между тем и официальные документы, и живое предание свидетельствуют о разнообразии и актуальной

силе песен и рассказов о пугачевщине, которые живут еще и в наши дни. Географически этот фольклор распространен главным образом в районах самого движения. Захваченные правительством пугачевцы на допросах (показывают между прочим, что «яицкие казаки певали песню, нарочно ими в честь самозванца составленную. .» ¹ По преданиям, Устинья Кузнецова, — красавица-казачка, на которой женится Пугачев, — сама складывает песню о нем и поет ее при «Петре Федоровиче».

Один из собирателей отмечает, что в 50-х годах на Лике можно было наблюдать инсценировку свадьбы Пугачева, представлявшуюся (в виде народной драмы. Жену Пугачева всегда изображала молоденькая девушка. ^{48 49}

Опубликованный в последнее время архив пугачевщины, с многочисленными показаниями участников движения, дает богатый материал (правда, в передаче канцелярских чиновников того времени) о быстром и широком распространении рассказов, так называемых «молв», о пугачевщине, слухов, которые рождались среди закрепощенного крестьянства, крепостных рабочих, и бродили среди угнетенных самодержавием кочевых народов. Даже манифесты самозванного царя Петра III насыщены элементами устно-поэтического творчества.

С конца 50-х годов, в связи с общим движением собирания и изучения старины и памятников устного творчества, начинает приводиться в известность и фольклор о пугачевском движении. В конце 50-х годов И. И. Железнов отправляется к уральским казакам со специальной целью записать сохранившиеся предания и рассказы о пугачевщине. В периодической печати 50—60-х годов помещаются отдельные справки, документы, статьи. В местных газетах, главным образом в Оренбургских, Пермских, {Казанских, Саратовских губернских ведомостях, печатаются предания, рассказы и воспоминания. Фольклор о пугачевщине доживает до настоящего времени. В 1926 г. во время этнографической экспедиции от Центрального Музея Народоведения проф. Б. М. Соколов слушает рассказы о пугачевщине среди удмуртов и даже знакомится с «Пугаченком», потомком Пугачева, как упорно говорят об этом местные предания. В 1929 году в Саратове мне удалось записать два рассказа — воспоминания о пугачевщине. В следующем году на Среднем Урале я встретила отрывок песни-плача о погибели Пугачева.

Проза о пугачевщине богаче песенного репертуара; однако последний гораздо пестрее по своим социальным настроениям. По всей вероятности, это фрагменты репертуара борющихся общественных групп, захваченных движением (и сторонников и противников его). Но рассказы в сравнении с песнями более закончены по своему композиционному строю и содержанию.

Как песни, так и предания о пугачевщине реалистичны; они лишены фантастического элемента, и в этом их яркое отличие от преданий и песен о разинщине.

Хотя песен о пугачевщине записано очень мало, однако по своему содержанию они представляют сравнительно большое разнообразие.

Основное ядро пугачевских песен, невидимому, песни, сложившиеся на Яике и в Оренбургском крае — главной арене действий самого Пугачева. Они создаются в рядах и сторонников и противников Пугачева.

Репертуар, остатки которого дошли до нас, отличается точностью топографических указаний и богатством исторических штрихов.

Вероятно этот репертуар был еще очень свеж во время приезда в Оренбургский край Пушкина.

Лишь одним отрывком (запись 1930 года) представлены песни о пугачевщине горнозаводских крестьян. Однако и эта запись, сделанная так недавно, показывает, насколько классово ярки воспоминания о пугачевщине; без сомнения, они находили себе живой отклик в дореволюционном бесправии царской России.