Отставку Ягоды и приход нового наркома внутренних дел Н.И. Ежова Заковский и его аппарат приняли с энтузиазмом. Сам Заковский был вызван на февральско-мартовский (1937 г.) пленум ЦК ВКП(б), где решалась судьба злосчастного «отставника», и обрушил на его голову жестокие обвинения. Главными его пунктами были: развал Ягодой работы ГУГБ, отсутствие работы с агентурой и следствием и порочная кадровая политика – «подбор своих людей», склоки и интриги внутри чекистского ведомства. Касаясь вопроса работы органов НКВД на местах, Заковский обвинил Ягоду в покровительстве двум, опальным к тому времени, чекистам – Н.Н. Алексееву и Г.П. Матсону.
Николай Николаевич Алексеев – это тот самый бывший заведующий организационным отделом Одесского губкома партии, знакомый Заковского по Одессе. Бывший крупный деятель партии левых эсеров, Алексеев сделал в ВЧК-ОГПУ-НКВД блестящую карьеру, несколько лет был на руководящей работе в центральном аппарате, а в апреле 1932 года «принял дела» у Заковского как полпред ОГПУ по Западно-Сибирскому краю. В январе 1935 года Алексеев был снят с должности начальника УНКВД по ЗСК и переведен на работу в ГУЛАГ. Видимо, после убийства Кирова бывших видных эсеров старались уже не держать на ответственной руководящей работе в ГУГБ НКВД. Теперь, в марте 1937 года, когда уже прошли судебные процессы в Новосибирске и в Москве, где фигурировали «вредители» из горной промышленности Кузбасса, Заковский приписал исключительно Алексееву развал работы сибирских чекистов, якобы проморгавших вражеское подполье.
Другой чекист, Герман Петрович Матсон, латыш по происхождению, служил в органах с 1918 года. В разное время он возглавлял Псковскую и Тульскую губернские ЧК, затем был полпредом ОГПУ по Уралу и по Средней Азии. Будучи полпредом ОГПУ по Белоруссии, он позволил себе излишества в обустройстве собственного быта и в апреле 1932 года был сменен в Минске Заковским. В январе 1935 года, работая начальником отдела мест заключения ГУЛАГа, Матсон сказал что-то неосторожное и получил от КПК при ЦК ВКП(б) строгий выговор «за ведение антипартийных разговоров» и запрещение в течение двух лет занимать руководящие партийные и советские должности. На момент пленума 1937 года он находился на хозяйственной работе в строительном комбинате «Главзолото» в Сибири[83].
Таким образом, лишний раз пнув Алексеева и Матсона, Заковский ничем не рисковал, а действовал в соответствии с правилом «падающего – подтолкни». Кроме того, он публично демонстрировал на пленуме свою «высокую принципиальность коммуниста» и проницательность профессионального чекиста. Упомянул Заковский и о том, что Ягода никак не реагировал на его донесения о вредительстве в военной промышленности Ленинграда – «…и по торпеде, и по артиллерии, и по танкам», но об этом мы подробнее расскажем ниже…
Вообще самые жестокие обвинения в адрес Ягоды прозвучали со стороны бывшего чекиста, секретаря Азово-Черноморского крайкома партии Евдокимова и Заковского. Они топили Ягоду еще и в расчете на то, что помимо него, слетят его люди в центральном аппарате НКВД, а на освободившиеся места им удастся посадить своих ставленников. Эти расчеты вполне оправдались: результаты работы Заковского в Ленинграде и выступление на пленуме произвели должное впечатление и на партийное руководство страны, и на нового наркома Ежова. Результатом стало быстрое продвижение по службе «выпестованных» Заковским его сослуживцев по Сибири, Белоруссии и Ленинграду, которые с весны 1937 года стали назначаться руководителями центральных, республиканских, краевых и областных органов НКВД страны. Новый начальник Оперативного отдела ГУГБ НКВД СССР Н. Г. Николаев-Журид в апреле 1937 года перевел к себе на работу А.К. Залпетера и начальника УРКМ по Ленинградской области С.Г. Жупахина. Тогда же М.А. Волков-Вайнер уехал в Москву и возглавил Транспортный отдел ГУГБ. Настоящим «пожарным» Ежова стал и Г.А. Лупекин, руководивший в 1937—1938 гг. органами НКВД Башкирии, Восточно-Сибирского края, Иркутской и Ростовской областей.
Между тем сам Заковский оставался в Ленинграде. Ему предстояло проводить здесь все массовые операции лета–осени 1937 года. Но еще до их начала, в июне – июле, словно для придания чекистам необходимого «куража» были проведены обильные награждения: орденами Ленина наградили Заковского, Лупекина, Волкова-Вайнера, Залпетера, Шапиро-Дайховского, Коркина, Николаева-Журида.
В Ленинграде и области только по одной операции «по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов» (приказ НКВД СССР № 00447 от 30 июля 1937 г.) «предстояло расстрелять 4 тысячи человек и сослать в лагеря до десяти тысяч». Указанные НКВД СССР «лимиты» жертв было необходимо ликвидировать за четыре месяца (август – декабрь) 1937 года.
В течение всего 1937 года Заковский и его команда занимались и чисткой аппарата Управления НКВД области. Масштабных репрессий среди чекистов, таких как на Украине или на Дальнем Востоке, в «городе трех революций» не было. Причина этого на виду: начальник областного УНКВД пользовался доверием у нового руководства Наркомвнудела, к тому же еще в 1935—1936 гг. он расставил на все ведущие посты своих соратников.
В водоворот репрессий 1937 года в первую очередь попали сотрудники УНКВД, так называемые представители враждебных национальных меньшинств – поляки, финны, эстонцы, немцы, польские евреи и т.д. Среди чекистов, арестованных при Заковском, оказались: бывший начальник ОК УНКВД (при Медведе) поляк В.Ф. Поличкевич, начальник Всеволжского РО НКВД финн С.Ф. Вейколайнен, сотрудники 3-го отдела УГБ УНКВД эстонцы, братья Э.Г. и А.Г. Аксель, поляки, заведующий фотолабораторией УНКВД Ф.К.Краевский и начальник отделения отдела резервов УНКВД А.Н. Дроздов, сотрудник 5-го отдела (ОО) УГБ УНКВД эстонец А.Ф. Пюви и другие. Среди «врагов народа» оказались и чекисты, русские по происхождению, – начальник морского отдела УПВО УНКВД К.М.Бабицкий, заместитель начальника Псковского окружного отдела НКВД С.И. Иванов, сотрудник ОО ГУГБ НКВД 19-го стрелкового корпуса Е.И. Королев.
3 сентября 1937 года арестовали начальника Музея истории УГБ УНКВД Е.А. Фортунатова. Вначале арест был произведен особоуполномоченным УНКВД «в дисциплинарном порядке». Поводом к таким действиям стали якобы распускаемые Фортунатовым провокационные слухи. 21 сентября 1937 года была получена и санкция на официальный арест старого чекиста по обвинению в преступлениях, предусмотренных статьей 58-6 УК РСФСР (шпионаж)[84].
Е.А. Фортунатов,[85] старый член партии большевиков (с 1905 года), сумел раскопать историю, в которой был замешан один из руководящих сотрудников УНКВД М.И. Мигберт. Последний завербовал в агентурную сеть ОГПУ судового врача Бритнева. Доктор часто выезжал за кордон, где встречался со своими родственниками (проживавшими в Англии) и одновременно выполнял отдельные поручения советских органов госбезопасности. В дальнейшем этот секретный сотрудник ОГПУ был представлен Мигбертом (кстати, его непосредственным куратором) «английским шпионом». При этом чекист умолчал, что судовой врач Бритнев, находясь в Англии, выполнял его секретные поручения. Бритнева расстреляли, а Мигберт «за разоблачение агентурной сети английской разведки» был награжден боевым оружием (пистолетом Коровина) и повышен в должности[86].
Фортунатов пытался привлечь помощника начальника 3-го отдела УГБ УНКВД Мигберта к ответственности. Но успеха не имел и стал поговаривать в кругу сотрудников УНКВД, что «Мигберт и Шапиро (Шапиро-Дайховский – М.Т, А.П.) из-за националистических побуждений задались целью погубить всех русских сотрудников». Обвинили Фортунатова и в шпионаже. Он, старый сотрудник Иностранного отдела (в 20-е годы Фортунатов работал резидентом ГПУ-ОГПУ в Китае, руководил дальневосточным сектором ИНО ОГПУ) оказался «…агентом разведывательного отдела японского Генерального штаба, а в 1936 году был завербован польским вице-консулом в Ленинграде Каршем для шпионской работы в пользу Польши», а также «…внедрил в секретный аппарат УНКВД шпионов и разведчиков». Постановлением Комиссии НКВД и Прокурора СССР от 4 января 1938 года Е.А. Фортунатов был осужден к вмн – расстрелу. 11 января 1938 года приговор привели в исполнение[87].
