Константин встал и взял в руки свой бокал.

- Все мы служим единой цели, - ответил он, - и несём Слово Божье людям.

Он собрался пригубить рубиновую жидкость, но Михаил перехватил руку брата.

- Не мог бы досточтимый епископ, - византиец посмотрел прямо в глаза немца, - первым испить из наших кубков?

- Что это значит?! – истеричные нотки в голосе епископа сделались громче. – Вы хотите меня оскорбить?!

Его лицо покраснело, а дыхание сделалось частым, как после бега.

Философ взял брата за руку.

- Епископ Майнрад проявил добрую волю, - глядя на брата, произнёс он. – И нам известно, что это далось ему нелегко. К тому же он, как радушный хозяин, пригласил нас в свой дом. Поэтому мы не имеем права обидеть его недоверием и подозрениями. Он не может причинить нам вреда, потому что он – добрый христианин, к тому же священник.

Константин снял руку брата с запястья и опустошил свой бокал с вином. Михаил вперил взгляд в германца. Тот опрокинул свой кубок и с обидой посмотрел на недоверчивого византийца. Потом его лицо вновь сделалось гостеприимным, оно расплылось в добродушной улыбке.

- Это вино двадцатилетней выдержки, - с гордостью  объявил германец. – Очень редкий сорт. Я держу этот напиток  для особенных случаев. Как раз для такого, как сегодня.

- Вы очень добры, - поклонился философ. – Но не слишком ли мы злоупотребляем вашим временем? Ведь у вас, верно, много дел.

Вместо ответа Майнрад поднялся со стула, снова взял в руки кувшин и наполнил бокал философа до краёв. Он хотел налить вина и Михаилу, но кубок старшего из братьев оказался полон. Майнрад с удивлением посмотрел на мрачного византийца.

- Боитесь, что я вас отравлю? – германец рассмеялся, словно сказал что-то очень весёлое.

- Вы не выпили из наших кубков! – сдвинул брови Михаил.

Внезапно Майнрад перестал веселиться. Его лицо сделалось злым. Он схватил синий кубок и сделал из него два больших глотка.

- Теперь-то вы верите, что я не убийца? – выкрикнул он. – Или вам нужны новые доказательства?!

- Вы должны простить моему брату чрезмерное недоверие, - примирительно произнёс философ. – Просто жизнь научила его быть более осмотрительным, иногда даже слишком.

- Согласен, - кивнул германец, - в наше время лишняя осторожность не помешает. Я вот помню случай…

Епископ принялся рассказывать малоинтересную историю из своей жизни. При этом он смеялся собственным шуткам и жестикулировал руками. Константин улыбался и иногда кивал головой. Время от времени он прикладывался к кубку и делал из него маленькие глотки. Михаил был мрачен и не притронулся ни к чему на богато накрытом столе.

Наконец, вино было выпито. По большей части употребил его сам хозяин дома, отчего заметно захмелел.  Гости стали прощаться, и после долгих уверений в искреннем расположении и даже дружбе, которые источал раскрасневшийся епископ, гости покинули гостеприимный дом. Настроение у обоих братьев было тревожное. У одного из-за грубости брата, у другого – из-за дурных предчувствий.

Константин слёг через неделю. Три дня его мучила жестокая лихорадка. Он относил своё недомогание к дальней дороге и напряжённой работе. Философ пил снадобья и травы, прописанные ему присланным папой лекарем. Но болезнь не отступала. Напротив, византийцу день ото дня становилось хуже. В один из дней он не смог подняться с постели.

Вновь послали за доктором – тот только беспомощно разводил руками, говоря, что у больного неизвестная медицине болезнь и призывал молиться Всевышнему. Лицо философа осунулось, приобрело неестественную желтизну. Он часто впадал в забытьё, иногда бредил. Михаил ни на минуту не отходил от постели брата. И даже спал здесь же, обустроив себе небольшую постель у изголовья.

Однажды он проснулся, как от толчка. Было раннее утро, солнце только-только показалось из-за горизонта и не успело ещё полностью прогнать ночную мглу. Михаил приподнял голову – его сон тут же прошёл. На него смотрел философ. Он ничего не говорил, только слегка улыбался. Не веря глазам, византиец бросился к брату.

- Наконец-то, - в глазах священника показались слёзы. – Как ты себя чувствуешь? Тебе легче? Почему ты молчишь?

Константин положил бледную руку на голову брата и провёл ей по волосам.

- Обещай мне исполнить то, что я сейчас скажу, - слабым голосом проговорил он.

- Конечно, брат, - Михаил посмотрел на больного. – Всё, что скажешь.

Константин закрыл глаза и помолчал, словно собираясь с силами. Потом его веки задрожали, и он снова обратился к брату.

- Мы с тобой, как два вола, - сказал он, -  от тяжёлой ноши один упал, другой должен продолжать путь.

- О чём ты? – голос Михаила дрогнул. – Ты поправишься, мы вернёмся домой и вместе продолжим нашу работу.

- Нет, - ответил философ. – Сегодня я видел сон.

- Какой? – по щекам священника потекли слёзы.

- Я видел её. Ко мне приходила Аруб, - бледные губы философа тронула едва заметная улыбка. – И ещё. Мне велели принять схиму.

Мокрые глаза священника расширились. Он стал сомневаться. Может, Константин бредит?

- Кто? – боясь услышать ответ, спросил он.

Ясный, абсолютно осмысленный взгляд больного развеял все сомнения византийского священника.

- Ты знаешь сам, - ответил Константин.

Он сказал это тихо, но Михаилу показалось, что слова оглушили его. Он был не в силах пошевелиться. Его будто парализовало. Когда он очнулся, то обнаружил, что брат снова впал в беспамятство. Его лоб покрылся испариной, а губы шептали что-то неразборчивое.

Прошло ещё три дня, прежде чем больной снова пришёл в себя. Он открыл глаза и не спеша осмотрелся. Михаил тронул брата за руку, тот улыбнулся.

- А кто там, позади тебя? – казалось, что голос философа раздаётся издалека, настолько он был слабым.

- Это отец Павел из церкви святого Климента, - ответил византиец. – Он поможет провести обряд.

Михаил обернулся, приглашая человека в рясе подойти ближе. Незнакомец приблизился к постели и скинул капюшон с головы. Константин с большим вниманием осмотрел священника. Это был высокий человек, с добрым, открытым лицом. Он нагнулся к философу, коснулся его  плеча и тихо произнёс по-гречески:

- Я рад познакомиться с таким человеком, как вы.

- Вы очень добры, - кивнул головой Константин. Было заметно, что слова даются ему с трудом. – Мне надо принять схиму.

- Я знаю, - человек достал из-под сутаны белую рясу и простые сандалии.

- У меня мало времени, - прошептал философ.

Он вдруг закашлялся. Михаил схватил со стола бокал с водой и поднёс его к губам брата. Больной отвёл руку с кубком в сторону, из его рта показалась тонкая красная струйка. Но приступ прекратился. Михаил вытер губы больного салфеткой.

- Надо начинать, - прохрипел философ.

Михаил отошёл в дальний угол, чтобы не мешать священнику выполнять то, зачем он сюда явился. Византиец плохо понимал, что говорит Павел. И совсем не потому, что он вдруг забыл греческий. Он думал о своём несчастном брате. О том, как горячо убеждал его философ в необходимости этой поездки. Он говорил, что нужно обязательно встретиться с папой и постараться убедить его в нечистоплотности немецких епископов. И он опять оказался прав. Ему удалось совершить то, о чём он мечтал. Но какой ценой? Стоит ли жизнь такого человека, как он, достигнутой справедливости? Кому нужна такая победа?

- Помогите мне, - голос Павла вывел Михаила задумчивости.

Византиец подошёл к постели. Они вместе со священником облачили больного в новую рясу и надели на ноги сандалии.

- Именем Господа нашего нарекаю тебя новым именем, - торжественно произнёс священник. – С этого дня ты будешь зваться Кириллом!

В руках Павла появился крест, которым он трижды осенил лежащего перед ним человека. Философ едва заметно кивнул и потерял сознание. Его дыхание сделалось ровным, потом стало затихать. Вскоре оно прекратилось совсем.

Михаил, стоя на коленях возле постели, громко рыдал, уткнувшись лицом в бездыханное тело брата. Он не знал, что Кирилл ступает сейчас по светящейся дороге, и его, держа за руку, ведёт в направлении света длинноволосая дева, которую счастливый философ называет Аруб. Они идут рядом, о чём-то беседуют, а перед ними, мельтеша тройным колпаком, скачет забавный скоморох.