- Да не обижайся паря, шучу я, шучу. Хотя и побывал там, правильно ты догадался и видел я всю эту нечисть. Сейчас правда не вижу, разве что выпью больше чем полагается, но с этим я уже завязал, вот те крест, - сосед уселся на кровати, по-турецки скрестив ноги, снял очки, перекрестился и деловито потребовал. - Ты давай рассказывай, что видишь, а потом вместе подумаем, что с этим делать, только кроме меня, смотри никому не говори, а то сам понимаешь, заметут и все. Пиши - пропало.
Никита посидел, подумал, что подозрительно все это, но скрывать что-то было уже бессмысленно, и он сказал:
- Ну, еще я вижу, что люди светятся изнутри и снаружи, словно святые, но не все, некоторые наоборот серые, грязные как бы, но и под грязью этой все равно видится свет. Вот врачи сюда заходили так они грязные, а вы вот светитесь и медсестра утром тоже светилась, - уже более уверенно стал рассказывать Никита, почувствовав поддержку со стороны Ивана Васильевича. – Так что же мне делать, лечиться теперь надо? – озабоченно спросил Никита и представил себя на приеме у психиатра.
- Да ну, вот еще лечиться, это ж дар Божий, а ты лечиться, - захлопотал сосед, вскочил с кровати и забегал по комнате. – Вот я сейчас тебе расскажу свою историю, а ты слушай, и не перебивай.
* * *
Родился я перед самой войной, в году 1941, в Харькове в семье рабочего, и когда началась война, то родителей вместе со мной эвакуировали, как и многих на Урал. Отец, как специалист по тракторам, устанавливал оборудование на танковом заводе, а потом и танки делал, слесарем был, имел бронь от призыва, на фронт таких, как он не посылали, но судьба не уберегла и в тылу, помер во время работы от перенапряжения, когда мне было уже три года. Погиб так сказать на трудовом фронте. Мать тоже стала работать на заводе, а жили в малюсенькой комнате в общежитии от завода. Время было страшное, все для фронта, все для победы. Продукты были по карточкам, люди голодали, но работали на износ, на фронте и то легче, наверное, было. Но все это меня не касалось, у меня другие проблемы были. Вспоминаю это время и содрогаюсь от тех, своих детских впечатлений, потому что с детства я видел все то, что ты брат Никита только сейчас увидал. В комнатке нашей этих чудищ страшных было немерено, ползали, летали, прыгали на меня и на мать мою. Сидели на людях эти твари, перескакивали с плеч на головы, как обезьянки какие-то, На всех людях, наверное, были они, словно пировали на страданиях людских. Я их видел и боялся, плакал, кричал, но мать не понимала, почему я плачу, баюкала, как могла. А потом и оставляла меня, уходила на работу, и я допоздна с ними боролся, как мог, страх пересиливая. Понимаешь, умеют они напугать, если хотят. Хитрые, подлые они, пользуются тем, что люди их не видят. Паразиты они с другого измерения, а питаются нашей энергией, чтоб им пусто было!
Боролся я с ними своей детской силой и даже побеждал иногда, когда перестал бояться. А они когда понимают, что их видят, то лютуют и беспредельничают, чтобы замучить человека, и происходит это как наяву, так и во сне. Поэтому снились мне одни кошмары. А мать приходила с работы вся обвешанная этими гадами, как слизняками. Сидят на ней, извиваются, рожи мне корчат, а она от усталости и не понимает что со мной, отчего кричу я и плачу, и на что я пальцем тычу. Сунет мне корку, и спать, а я давай их с матери сдирать своими детскими ручками да в печку швырять. А мать все удивлялась, почему у ребенка постоянно руки обожжены, лечить пыталась, да бес толку, ожоги эти были не от огня, а от укусов этих гадов, паразитов. Так и рос я сам по себе, думая, что весь мир таков и есть. Через год и мать отправилась вслед за отцом, а меня как сироту отдали в детский дом, там же в маленьком уральском городке.
Дом этот детский был хуже дурдома, потому что там как раз эти паразиты всем и заправляли. Оказывается, они не только на людях скачут, а еще и влезают в них, подчиняют себе, а потом через этих людей делают что хотят. Все воспитатели, а также директор детдома были этими паразитами захвачены. Ты только представь, вроде человек, как все, а присмотришься, на голове рога какие-нибудь кажутся, вместо лица маска страшная или морда звериная, оскал вместо улыбки. Сущности, а не люди это, и все, как правило, при власти. Что там творилось, и, как я там прожил до шестнадцати лет, рассказывать не буду, это отдельная история, только знай, что все воспитанники этого детского дома страдали безвинно именно из-за этой нечисти, а не из-за того, что якобы время тяжелое было. Детский дом это маленькое государство в государстве, так что ты понимаешь, что и в детдоме, и в государстве нашем, наверное, те же проблемы как были, так и есть. И не выжил бы я в борьбе с этой нечистью тогда, если бы не старушка одна, что учительницей приходящей работала, учила грамоте нас всех. А меня заметила и помогла, научила кроме грамоты, еще и закрываться от них, чтобы эти паразиты не замечали и не трогали. «Представь себе Ваня, - говорила она, - что нет их, смотри сквозь них и иди спокойно, только страха в сердце свое не допускай. Они когда силу чувствуют то бояться, и тогда на человека не нападают, только не говори никому, что видишь такое, и не трать силу понапрасну. Один, видишь ли, в поле не воин. Божье это дело, а не наше. Нам терпеть надо».
Вот так она учила меня, и я постепенно успокоился, сначала перестал обращать на них внимания, а потом подрос, учиться стал, книжки читать интересные начал. Учительница мне книги давала, пока жива была, царствие ей небесное. Некоторые книги в то время запрещены были, потому что писалось там про миры параллельные, про другие измерения. И о сущностях этих – паразитов из других миров, узнал я из книг, как зовут их по ученому, и как они из другого измерения к нам в мир проникают и так далее. Постепенно вообще я их видеть перестал, только иногда боковым зрением гляну случайно, бежит гадость рядом, щупальце тянет, плюну в ту сторону, так вроде и нет ничего. Не видишь их когда, то жить как-то спокойнее, вот потому-то все так в детстве и поступали от страха, когда видели их, словно глаза закрывали в тот мир, а он все одно рядом, вот так то.
Выпустили меня с детдома после шестнадцати, в пятьдесят седьмом, поработал я на заводе учеником, а потом рабочим и пошел в армию служить, ну там свой дурдом был, похлеще, чем в детдоме. А после армии пошел я учиться в училище педагогическое, потом сюда приехал по направлению, на учебу, институт закончил педагогический и стал учителем русского языка и литературы. Решил я тоже ребятишек учить, вот и работал в школе несколько лет, женился, своих двоих родить успели. Все было как у людей, но вот беда - пристрастили к спиртному меня как-то незаметно мои новые родственнички. Пить я начал и допился через несколько лет до белой горячки. Вот тут за меня эти сущности и взялись, видимо потерял я свою силу, которую в детстве приобрел, пропил с водкой.
Так вот и оказался я в настоящем дурдоме, где снова все увидел, как в детстве своем. Ну, лечили меня долго, ничего не помогало, отыгрались на мне все эти твари. Жена меня бросила, с детьми уехала в другой город, с работы, конечно, поперли, какой из меня учитель после психушки. А там лечили лекарствами всякими несколько лет, от которых на стенку лезть хотелось, электрошок применяли, мозги мои поджаривали не раз, чтобы видеть я перестал этих тварей. Многие там страдают из-за видения этого, у кого как открывается, всяких случаев я насмотрелся за то время, что сам лечился, так что есть все это вокруг нас. Врачи сами видят иногда, но не признаются, кто же признается, если самого ненормальным заподозрят, а потом вылечат так, что действительно дурачком сделаешься.
В конце концов, вылечили и меня, уж тридцать пять лет мне было, когда вышел я из больницы снова в этот реальный мир со справкой, словно с «волчьим билетом», ну и устроился на стройке подсобным рабочим. Работаю вот уже лет двадцать, живу один, никого не трогаю, в церковь регулярно хожу, там хоть защита есть от нечисти поганой, всем доволен теперь, книжки умные читаю, сколько влезет, да вот беда, надорвался на работе и сюда попал, видимо, чтобы тебя уму разуму научить, если конечно хочешь. Свои мозги в чужую голову не переставишь, а учится все одно надо. Так что не переживай брат Никитка, не ты первый не ты последний. Вот так то!
