Доктор Уотсон, на правах друга ворвавшийся без доклада , застал Холмса играющим на скрипке. Уотсон  нетерпеливо кашлянул. Знаменитый сыщик слегка поморщился.

— Как поживаете, Холмс? — не выдержал Уотсон.

Холмс вздохнул и опустил смычок:

— Скверно, доктор. Замучили посетители...

— Посетители? — рассеянно переспросил  Уотсон и тут же с жаром воскликнул: — Должен вам сообщить, Холмс,   жизнь полна удивительных совпадений!

— Не  могу  с  вами  не  согласиться. — Холмс искоса посмотрел на друга. — Всякий раз, когда я беру в руки скрипку, приходите вы и начинаете кашлять. Поразительное совпадение!

— Да что  вы! — отмахнулся  Уотсон. — Мой случай  гораздо  интересней! Только вчера вечером я вернулся из-за океана...

— ...где блестяще распутали замысловатое преступление, — невозмутимо продолжил Холмс.

— А   вы   полагаете,   что   это   совершенно невозможно? — спросил несколько обескураженно Уотсон, опускаясь в кресло.

— Ну что вы! Я уверен, что ваша история весьма занимательна.

— О  да! — воспрянул  духом  Уотсон. — Думаю,    что    даже    вам   она покажется любопытной.

— Надеюсь, — Холмс пошуровал кочергой в камине и, устроившись в кресле, принялся набивать трубку. 

— Как вы знаете, недавно меня пригласили в Лос-Анджелес, на Всемирный конгресс по судебной медицине, — начал свой рассказ доктор. — Я  провел  там  с  неделю  и  каждый день обедал в одном и том же ресторанчике. Там собиралась довольно занятная публика, наблюдать за которой — одно удовольствие, особенно для  судебного  врача  и  криминалиста.  И  вот  однажды  я  стал  свидетелем такой сценки.

Трое подвыпивших парней решили, видимо, поразвлечься. По-своему, конечно, по-американски: к огромной колонне, около трех футов в диаметре,  они  прилепили  с  помощью  жевательной резинки серебряный доллар, вытащили свои кольты и начали соревноваться в меткости. А за колонной какая-то парочка невозмутимо потягивала коктейль. Лица девушки я не видел — она сидела ко мне спиной, но обратил внимание на ее удивительно красивые иссиня-черные волосы. Для парочки такие переделки были, наверное, не в диковинку, да и чувствовали они себя за колонной как за крепостной стеной. А поскольку публика не обращала особого внимания на пальбу, то и мне пришлось делать вид, будто ничего особенного не происходит. Но вдруг брюнетка за колонной вскрикнула и стала сползать под столик; ее белое платье было в крови. Как из-под земли появились полицейские, схватили парней, а я поспешил на помощь пострадавшей. К счастью, она оказалась всего лишь в обмороке: пуля разбила ее бокал, содержимое которого и приняли сначала за кровь. А когда девица — некая мисс Крэзифил — очнулась, выяснилось, что один из стрелявших парней — Том Найс — был отвергнутым ее поклонником.

— Простите, Уотсон, — Холмс подбросил полено в угасающий камин и сунул в трубку раскаленный уголек, — так в чем же, собственно, сложность этого... происшествия?

— Как?  Вы еще  можете  об этом спрашивать? — изумился доктор. — Ведь полиция совершенно растерялась, и   если бы не я... Парни, развлекавшиеся стрельбой в доллар, единодушно утверждали, что и понятия не имели, кто находится за колонной. При этом они особенно напирали на то обстоятельство, что при всем желании не могли подстрелить эту пташку, даже рикошетом. И если  бы  не  я,  полиция отпустила бы с  миром  всю  эту  бандитскую  компанию...

— Так к какому же выводу вы пришли, дорогой доктор? — полюбопытствовал Холмс.

— Дорогой Холмс! — торжественно произнес доктор.— Я отдаю должное вашему проницательному уму, вашим познаниям в химии и криминалистике. Но есть одна область знания, которой вы почему-то не уделили должного внимания. Это физика. И я, признаться, давно ею увлекаюсь.

— Вот как? — Холмс попытался выразить на  своем  лице удивление.

— Ну... если говорить точнее, я занимаюсь  историей  физики, которая требует меньших математических познаний, а увлекает, пожалуй, еще более, чем сама физика...  Да!  На чем я остановился? Так вот, полиция уже   совсем   было   собралась   отпустить   Тома Найса и его дружков, как вдруг я вспомнил о пятне Пуассона, и это сразу же позволило предъявить задержанным обвинение в покушении на убийство!

— А  где  же,  доктор,   «удивительные совпадения», которыми так «полна жизнь»?

— Ну   разве   не   удивительно   то, что как раз накануне вечером я закончил   читать   книгу    по    истории оптики, в которой, в частности, подробно рассказывалось о пятне Пуассона?!

— Напомните, пожалуйста, и мне, — попросил знаменитый сыщик, — что это за пятно.

— Как, вы не знаете? — изумился Уотсон.

— Дорогой друг, — улыбнулся Холмс, — вы  уже  не  раз  объясняли мне довольно простые вещи.  Будьте же снисходительны и сегодня!

Доктор Уотсон прокашлялся.

— Еще в те далекие времена, когда   в   физике   безраздельно   господствовала корпускулярная теория света, Френель выдвинул волновую гипотезу.   Великий   Пуассон,   ознакомившись с этой работой, запротестовал:

«Если дело обстоит так, как утверждает  месье  Френель, — заявил   он, — то   в   центре   тени,   которую   отбрасывает на экран непрозрачный диск, должно   находиться   светлое   пятно. Как    вы    понимаете,    господа, это абсурд!»  Однако поставили эксперимент. И что же выяснилось? В центре тени оказалось светлое пятнышко! По иронии судьбы оно было названо пятном Пуассона.

— Занятно, — сказал Холмс. — Я и не  знал,  что  эта  штука   так  называется. Но какое, собственно, отношение имеет этот феномен к делу, о котором вы рассказываете?

Польщенный доктор снисходительно улыбнулся:

— Вам следовало  бы знать,  дорогой   Холмс,   что   согласно   законам квантовой механики не только свет, но   и   каждое   материальное   тело   в какой-то степени обладает волновыми свойствами. Следовательно, даже пули   подвластны   эффекту   Пуассона. И преступнику это было известно — он сознался, что читал научно-популярные книжки. Стреляя в колонну, Том   Найс   рассчитывал   попасть в центр   «тени»   и   прикончить   коварную мисс Крэзифил, имея, в то же время, бесспорное алиби. Он нисколько не сомневался, что собьет невежественных полицейских с толку. И это ему удалось бы, если бы не ваш покорный слуга...

— Ловко, Уотсон. Однако, — вздохнул   Холмс, — ваша   версия   грешит чрезмерной стройностью.

— Вот вы утверждаете, например, что даже пули подвластны эффекту Пуассона. Неплохо сказано.  Для поэта. Но не для криминалиста. Давайте прикинем, какова власть этого эффекта над пулями...

Холмс на мгновенье задумался. Доктор недоуменно смотрел на него.

— Ну    вот,    Уотсон, — проговорил Холмс, — так  я и  думал,  приблизительно десять в минус тридцать четвертой степени.

— Ради бога, Холмс! — голос доктора дрогнул. — Что это значит?

— Это значит, во-первых, что эрудиция  в  области  истории  физики  без знания самой физики вряд ли  принесет вам мировую  славу, а во-вторых, для того чтобы, как вы говорите, прикончить  свою  неверную  возлюбленную, бравому парню понадобилось бы   палить   в   колонну   без   отдыха на протяжение десяти... э... в двадцать седьмой степени лет. То есть в миллиарды  миллиардов раз дольше, чем существует наша Вселенная. Полагаю, что   за   это   время   он   наверняка    придумал    бы    что-нибудь поостроумней.   Да   и   бедная   колонна рухнула бы за это время от усталости.

— Холмс, умоляю!.. Откуда вы взяли эти фантастические числа? Миллиарды миллиардов...

— В том-то  и  дело, дорогой  доктор, что физика уже несколько сотен лет как стала количественной наукой.   Это  во  времена  Аристотеля можно было слыть знатоком физики,   употребляя   лишь   слова, а не числа. Теперь о пятне Пуассона. Действительно,   по   корпускулярной теории света тень от круглого непрозрачного предмета — идеальный круг идеально  черного  цвета.   Правильно и  то, что согласно волновой теории тень   из-за   дифракции   может   быть «испорчена» светлым пятнышком в центре. Светло должно быть всюду на экране, куда световые волны, идущие по разным путям, приходят в фазе. Центр тени — как раз такое   место.   Но   каков   размер   этого светлого   пятнышка?   Нетрудно   убедиться, что он пропорционален длине волны.   А   для   пули   длина волны Де Бройля — которую вы,  вероятно, имели в виду, упомянув о волновых свойствах пуль, — ничтожна. Ибо она равна чрезвычайно малой константе Планка, деленной на вполне ощутимые величины массы пули и ее скорости.  Так что пятно Пуассона для пуль (если, конечно, не  говорить о когерентности   источника    «пулевых волн») тоже чрезвычайно мало. Соответственно  ничтожна   и  вероятность попадания пули в центр тени. Если подставить   надлежащие   численные значения величин, нетрудно получить количественный ответ, который вам и показался фантастическим.