— Полдень, — ответил он.

Полдень.

Перед ними была граница. Они одновременно увидели ее и одновременно вскрикнули от радости. Машина остановилась. Сами того не сознавая, они улыбались…

Джон Уэбб высунулся из окна и жестами стал подзывать часового, но вдруг опомнился и вышел из машины.

Он направился к зданию пограничной заставы, около которого стояли, разговаривая, три низкорослых парня в мешковатых мундирах пограничников. Они даже не взглянули на Уэбба, когда он подошел к ним. Не обращая на него внимания, они продолжали беседовать на испанском языке.

— Прошу прощения, — наконец промолвил Джон Уэбб. — Можно пересечь границу? Нам надо в Хуаталу.

Один из пограничников обернулся:

— К сожалению, нет, seňor.

Трое возобновили беседу.

— Вы меня не поняли, — сказал Уэбб, тронув за рукав того, кто ответил ему. — Нам необходимо попасть на ту сторону.

Пограничник отрицательно покачал головой.

— Все паспорта теперь недействительны. Да и зачем вам уезжать отсюда?

— По радио всем американцам предложено немедленно покинуть страну.

— А, si, si. — Трое закивали головами и, улыбаясь, обменялись торжествующими взглядами.

— В противном случае нам грозит штраф, или тюрьма, или то и другое вместе, — сказал Уэбб.

— Даже если мы пропустим вас через границу, Хуатала не примет вас; она прикажет вам убраться оттуда в двадцать четыре часа. Если не верите, можно спросить. Вот, слушайте. — Пограничник обернулся и крикнул по ту сторону заставы.

— Эй, ты! Эй!

В сорока ярдах от линии границы под палящими лучами солнца ходил часовой с ружьем на плече. Он обернулся.

— Эй, Пако, тебе нужны эти двое?

— Нет, gracias, gracias, нет, — ответил часовой.

— Вот видите, — сказал пограничник, повернувшись к Джону Уэббу.

И трое дружно засмеялись.

— У меня есть деньги, — сказал Уэбб.

Смех смолк.

Первый из пограничников сделал несколько шагов к Джону Уэббу, и лицо его уже не казалось спокойным и благодушным. Теперь оно казалось высеченным из коричневого камня.

— Вот как? — сказал он. — У вас всегда есть деньги. Это нам известно. Приезжают сюда и думают, что могут сделать здесь все что угодно на свои деньги. А что такое деньги? Всего лишь обещание, seňor. Я читал об этом в книгах. А что, если никто больше не нуждается в ваших обещаниях?

— Я дам вам все, чего вы пожелаете.

— Неужели? — пограничник повернулся к товарищам. — Слышите, он даст мне все, чего я пожелаю. — А затем, обращаясь к Уэббу, сказал: — Вы шутите, я знаю. Вам всегда нравилось смеяться над нами, не так ли?

— Нет.

— Maňana,[5] смеялись вы над нами. Maňana, смеялись вы над нашими siesta[6] и над нашими maňana. Разве не так?

— Нет, я не смеялся. Возможно, другие смеялись.

— Нет, вы тоже смеялись.

— Я здесь впервые. Я никогда не был здесь прежде.

— И все-таки я вас знаю. Сделай то, сделай это, принеси то, принеси это. Вот тебе пезо за услуги, можешь купить себе дом. Беги туда, беги сюда, сделай то, сделай это.

— Это был не я.

— Что ж, в таком случае, вы все очень похожи Друг на друга.

Трое пограничников стояли под ярким солнцем, и черные тени ложились у их ног, а пот темными пятнами проступал под мышками. Первый из пограничников подошел поближе к Джону Уэббу.

— Теперь я ничего не должен делать для вас.

— Вы и раньше ничего для меня не делали. Я никогда ни о чем вас не просил.

— Вы дрожите.

— Нет, ничего. Это от жары.

— Сколько у вас денег? — спросил пограничник.

— Тысяча пезо за переезд через эту границу и тысяча пезо за переезд через ту.

Пограничник снова крикнул часовому по ту сторону заставы.

— Тысячи пезо хватит?

— Нет, — ответил часовой. — Скажи ему, пусть идет жалуется!

— Да, — сказал пограничник, поворачиваясь к Уэббу. — Идите, жалуйтесь. Пусть меня увольняют со службы. Меня уже один раз уволили из-за вас.

— Нет, это был не я.

— Запишите мое имя. Карлос Родригес Изотл. А теперь уходите.

— Так, понимаю.

— Нет, пока вы еще не все понимаете, — сказал Карлос Родригес Изотл. — Давайте-ка сюда ваши две тысячи пезо.

Джон Уэбб достал бумажник и вынул деньги. Карлос Родригес Изотл, стоя под застывшим голубым небом своей родины, поплевал на палец и медленно пересчитал деньги, А в это время полуденные тени густели и зной становился все нестерпимее, поднимаясь неведомо откуда. Наступая на собственные тени, люди тяжело дышали, изнемогая от жары.

— Ровно две тысячи пезо, — сказал он и спокойно положил деньги в карман. — А теперь поворачивайте вашу машину и поищите другую заставу.

— Да пропустите же нас, черт побери! Пограничник посмотрел на него.

— Поворачивай!

Они долго молча глядели друг на друга, и солнечные блики играли на металлических частях винтовки часового. А потом Джон Уэбб повернулся и медленно побрел к машине, прикрыв лицо рукой. Он опустился на сиденье.

— Куда же теперь? — спросила Леонора.

— Не знаю. Попробуем добраться до Порто-Белло.

— Нам нужен бензин, нужно починить колесо. Возвращаться по этим дорогам!.. На этот раз их, возможно, завалят бревнами и…

— Я знаю, я все знаю. — Он потер руками глаза и затем какое-то время сидел, уткнувшись лицом в ладони. — Мы здесь одни, боже мой, совсем одни. Помнишь, в какой безопасности мы всегда себя чувствовали. В безопасности! Останавливались в самых больших городах, где непременно имелись американские консульства. Помнишь, как у нас было принято шутить: “Куда бы ты ни поехал, везде ты слышишь шелест орлиных крыльев”.[7] А может быть, это шелестели доллары? Я уже не помню. Господи, как быстро образовалась пустота. На чью помощь могу я теперь рассчитывать?

Она помолчала немного, а потом сказала:

— Должно быть, только на мою. Увы, это не много. Он обнял ее.

— Ты держишься молодцом. Ни истерики, ни слез.

— Сегодня, как только мы найдем кров и постель, если только мы найдем их, я, возможно, буду рыдать и биться в истерике.

Он дважды поцеловал ее в сухие растрескавшиеся губы. Затем медленно откинулся на спинку сиденья.

— Прежде всего надо раздобыть бензин. Если нам это удастся, мы направимся прямо в Порто-Белло.

Трое пограничников продолжали разговаривать и смеяться. Машина отъехала.

Спустя минуту он тихонько засмеялся.

— Что ты? — спросила жена.

— Я вспомнил старинный духовный гимн. Вот, послушай:

— Я тоже помню эти слова, — сказала она.

— Очень подходящие для создавшейся ситуации, — сказал он. — Я спою тебе весь гимн, если вспомню его. И если мне захочется петь.

Он сильнее нажал ногой на стартер.

Они остановились перед заправочной станцией, и спустя минуту, когда никто не вышел, Джон Уэбб нажал кнопку сигнала. Но он тут же отдернул руку и посмотрел на нее с таким отвращением, словно это была рука прокаженного.

— Мне не следовало бы делать этого.

В темном провале двери появился человек. За ним вышли еще двое.

Все трое обошли вокруг машины, разглядывая и ощупывая ее.

Лица их были цвета пережженной бронзы. Они щупали упругие шины колес, вдыхали густой запах нагретого металла и суконной обивки.

— Seňor, что угодно? — наконец спросил хозяин заправочной станции.

— Мы хотели бы купить бензин, если можно.

— Бензин весь вышел, seňor, — ответил хозяин.

— Ваши баки полны, это видно даже отсюда.

— Бензин весь вышел.

— Я уплачу вам по десять пезо за галлон.

— Gracias, не надо.