Фоулер и Мэкинтош покончили с чаем и в назначенное время настроили радиоаппарат. Они сообщили на Землю, что на Луне наступила ночь. Было введено новое расписание, по которому радиосвязь была более частой, и они сразу же взялись за выполнение своих новых задач. Больше никаких походов далеко от купола, никаких изысканий. Сняв чехол с телескопа, они установили спектрометр. Внутри купола они превратили часть чертежного стола в маленькую, но удивительно полную лабораторию аналитической химии.

Исследователи Луны с самого начала определили, что ночь на Луне представляет особые трудности. Поэтому они составили расписание полетов космических кораблей таким образом, чтобы очередная смена прибывала на Луну примерно через сорок восемь часов после начала лунного дня. Эта система обеспечивала возможность посадки космического корабля на Луне при дневном свете, а также создавала наиболее благоприятные условия для психологической подготовки к тяжелым испытаниям долгой ночи. Уменьшать срок пребывания на Луне было нецелесообразно, так как требовалось полных двадцать восемь суток для полета от Земли до Космической станции, от Космической станции до Луны и обратно. Кроме того, ежемесячно приходилось отправлять на Луну также не менее одной аварийной ракеты с запасами, которая делала посадку поблизости от купола. Государство расходовало на все это невероятно большие средства, и они оправдывались только перспективой тех богатств, которые должно было дать исследование и освоение Луны.

Фоулер, подняв глаза от устанавливаемого им телескопа, воскликнул:

— Взгляни-ка, Эл! — Он рукой указал на озаренную мягким светом Землю, плывущую в расцвеченном звездами море черноты.

Они увидели западное полушарие, усеянное белыми облаками, и ослепительно сверкающее белое пятно в южной части Тихого океана, на широте побережья Перу, где в океане отражался свет Солнца.

— Красиво, правда? — произнес Мэкинтош. — Я прямо-таки вижу Флориду, милое Орландо. Наверно, теперь дивно пахнут лимонные цветы. Знаешь, ночью все это даже прекраснее, чем днем.

Фоулер кивнул.

— Я вот о чем подумал, — мы просто взяли и испори тили добрую старую традицию.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, вообрази себе: парень с девушкой гуляют там внизу при лунном свете. Они вздыхают, они переполнены своей любовью и глядят на Луну. А теперь, когда они поднимают на нее глаза, то знают, что там наверху бегают двое эдаких слюнтяев. Тут уж вся поэзия пропадает.

— Еще бы! — Мэкинтош коротко рассмеялся.

Фоулер обвел глазами лунный пейзаж и сказал:

— Да, правда, ночью все здесь кажется совсем другим.

Они смотрели на мрачную до жути картину. Как всегда, они различали только оттенки серого цвета, но теперь тона были темные и зловещие. Резкий свет звезд и мягкое сияние Земли не бросали теней, но распространяли над грядой гор и призрачное свечение, и мглу. Трудно было понять, где кончалось видимое и начиналось воображаемое.

Фоулер пробормотал, прерывисто дыша: “Ночь полна видений страха”.

— Как ты сказал?

— “Ночь полна видений страха”. Это строфа из какого-то стихотворения.

Они молча озирались кругом, неловко поворачиваясь в своих неуклюжих космических костюмах.

— Эти слова и в самом деле соответствуют пейзажу, — отозвался Мэкинтош.

Прошло несколько земных дней.

Фоулер и Мэкинтош были заняты своими астрономическими наблюдениями и делали контрольные анализы некоторых минералов, собранных ими в течение долгого дня. Они предпринимали небольшие вылазки поблизости от купола, но проб не отбирали. И обычно, находясь снаружи и бродя по лунной пыли, каждый в одиночку, каждый своей тропой, один из них окликал другого: “Как дела?”, а другой отзывался: “Все в порядке, а у тебя как?” Беспрестанно и властно ощущали они потребность слышать человеческий голос.

Но однажды их охватила настоящая паника. Это случилось во время одной из вылазок. Они находились на разных сторонах купола, их разделяло расстояние примерно в сто ярдов. Мэкинтош не заметил под ногами предательского углубления в пыли — неглубокую щель, почти доверху забитую светлым мучнистым веществом. Одна его нога увязла в нем. Он пошатнулся и упал на спину. Нога согнулась в колене, но не согнула коленное сочленение комбинезона. Удар от падения был не сильный, но он громко отдался внутри комбинезона. Пробурчав “проклятие!”, Мэкинтош сел и попытался освободить ногу. Вдруг в его наушниках послышался голос Фоулера:

— Мак, у тебя все в порядке?

— Да, — ответил Мэкинтош. — Я упал, но не ушибся. Все хорошо.

— Мак! — голос Фоулера прозвучал пронзительно. — Ты жив?

— Да, конечно же. Ничего особенного не случилось. Я только…

— Ради бога, Мак, ответь мне! — это был почти вопль, и в нем звучал ужас.

Страх заразителен. Мэкинтош выдернул ногу из щели, вскочил и пустился бежать к куполу, крича:

— Эл, что случилось? В чем дело, я иду! Что такое? — И, пока он бежал, Мэкинтош слышал, как Фоулер непрестанно его зовет и молит ответить.

Обогнув купол, Мэкинтош едва не столкнулся с Фоулером, бежавшим с противоположной стороны. Оба поскользнулись и, силясь удержаться на ногах, подняли вокруг себя облако пыли. Остановившись, они бросились друг к другу, соприкоснувшись своими шлемами.

— Что такое стряслось с тобой, Уолт? — воскликнул Мэкинтош.

— С тобою что стряслось? — раздался отрывистый, задыхающийся голос Фоулера.

— Я просто шлепнулся — вот и все. Я ведь крикнул тебе в микрофон, что не ушибся. Разве ты не слышал?

— Нет! — Фоулер старался овладеть собой. — Я все кричал тебе и не получал ответа. Наверное, радиоаппараты не в исправности.

— Наверно. Твой приемник или мой передатчик. Пойдем в купол, проверим их.

Они вместе вошли в купол и сняли комбинезоны. Вытерев пот с лица, автоматически поставили вскипятить чай, но тут же снова выключили чайник — во время лунной ночи электроэнергию надо было экономить и поэтому употребление горячей воды они свели до минимума. Вместо чаепития они взялись проверять свои радиоаппараты.

Сначала они исследовали передатчик Мэкинтоша — не был ли он поврежден при падении. Сразу же выяснилось, в чем дело. Крошечная крупинка кремниевого ангидрида, попавшая в конденсатор, вывела из строя усилитель. Повреждение легко было устранить, и передатчик снова заработал. Надев комбинезоны, они опять вышли. Но перенесенное потрясение не так легко было забыть. И после этого, находясь снаружи, они никогда не выпускали друг друга из поля зрения.

Время шло. Все теснее смыкалось вокруг них беспредельное одиночество, исходившее от унылого лунного ландшафта. Окружающая природа приняла образ живого существа, угрожающего, выжидающего, подстерегающего. Даже радиосвязь с Землей не доставляла им прежней радости — голоса были всего лишь голосами, они как будто не принадлежали людям.

На Земле человек может находиться в глубоких дебрях непроходимых джунглей, но там всегда есть возможность встретить другое человеческое существо. Человек может оказаться один на отдаленнейшем необитаемом острове и все же сохранить надежду, что на каком-нибудь судне, или челне, или самолете прибудет другое человеческое существо. Человек, приговоренный к пожизненному одиночному заключению, твердо знает, что за тюремными стенами находятся люди.

Но на Луне — это полнейшее и абсолютнейшее одиночество. Там нет человеческих существ и — что еще хуже — нет даже возможности появления человеческих существ. И никогда прежде люди, два человека, не находились в таком положении. Человеческому разуму, невзирая на всю его способность приспособляться к окружающей обстановке, пришлось проникнуть за ее пределы, чтобы воспринять реальность совершенной изоляции.

Медленно тянулась лунная ночь. Однажды Фоулер и Мэкинтош расстилали неподалеку от купола свою грязную одежду, чтобы, как обычно, выдержать ее в течение трех часов в лунной атмосфере, прежде чем вытряхнуть и убрать, пока она снова не понадобится.