Фрида отодвигает кофе.
— Дай мне лучше сигарету.
Мать подает ей пачку. Фрида жадно, глубоко затягиваясь, выкуривает сигарету.
— Значит, снег, говоришь?
— Пойду, мне некогда. — И старушка уходит.
Фрида сбрасывает пепел на поднос. Значит, на сегодняшний день мы имеем снег. Теперь наипервейшая задача сделать выводы из новых условий. Снег сам по себе для нее просто белый мусор. Его надо еще осветить с государственной точки зрения. Расчистить дороги! Проверить овощехранилища!
Старуха идет по заснеженной улице. Она глубоко вздыхает. Тяжкий крест — незамужняя дочь! Зато подкованная, как говорится, по всем статьям.
Фрида вылезает из постели и отхлебывает глоточек кофе. Опять старуха пожадничала. Никакой силы в напитке! Фрида натягивает трико и облачает грудь в соответствующие доспехи.
Топот в сенях, дверь хлопает, и Оле, промчавшись через кухню, врывается в комнату. Фрида прикрывает свой обнаженный стан.
— Оле? Чего тебе?
— Убить как есть голую, чертова ведьма!
— Спасите! — орет Симсон, надеясь, что ее голос звучит вполне целомудренно, и швыряет нижнюю юбку в лицо нахалу.
Оле в ярости топает ногами. С его сапог стекает талый снег.
— Теперь все. За убытки будешь отвечать ты.
— Ах ты, облом деревенский, галантности в тебе ни на грош! Разве можно бить обнаженную женщину?
— Ты погоди у меня! Я тебе припомню твои шашни с Тимпе!
— Какие шашни? Я думала исключительно о высоких удоях! — Симсон простирает к нему руки. — Дорогой Оле, ты должен меня понять!
Ослепший от злости, Оле не видит ее женских прелестей. Он грохает кулаком по тумбочке.
— Хватит! — К чертям собачьим такого бургомистра! Уж он позаботится об этом! И Оле выскакивает вон, в метель.
А Фрида дрожит. Ее нижняя юбка заляпана мокрым снегом. Оле, этот медведь, наступил на нее своими сапожищами.
Занимается день. Утихает ветер. Солнечные лучи преломляются в льдинках. Блеск чистоты и невинности исходит от деревьев и крыш. Мампе Горемыка сам вывозил шесть павших коров. Настроение у него похоронное. Очень не мешало бы утешиться. Начистив сапоги, он берет курс на кооперативную лавку. Навстречу ему пыхтит бухгалтер Бойхлер.
— Мампе, срочно к Симсон.
То, что увидела Фрида в деревне, никак нельзя было назвать веселым зрелищем. Шесть павших коров! Импортный скот! Оплаченный валютой! А Тимпе и след простыл. Господи, что-то будет! Симсон скребет ладонь длинными ногтями. Курит, думает и не понимает, что к чему. Неужели Оле все-таки ее подловил? Неужели она как мышь в мышеловке? Ни одного наказуемого поступка она не совершила. Открытые коровники, силос, удои — все отражено в циркулярах, все продумано вышестоящими организациями. Вот мороз, конечно, не предусмотрен… Но разве это зависит от Симсон? Не она же председатель «Цветущего поля»!..
Мампе Горемыка успел малость подогреться в лавке. И в нем оттаял дух противоречия.
— Чего тебе от меня надо?
Симсон официальным тоном и вся зеленая от разлившейся желчи:
— Ну, голубчик, это тебе даром не пройдет.
— Ты чего мелешь языком, крашеная галка? — Можно подумать, что настали времена феодального целибата. Он, Мампе, что ли, убил этих коров? — I kill you!
Фрида:
— Ну, ну, без американских штучек! — Дело обстоит так: Мампе не справился со своими обязанностями по уходу…
— По уходу? — А он, Мампе, здесь не хозяин. Хозяин, старый козел, в это время где-то шлялся.
Фриду осеняет блистательная мысль:
— Ты все это сообщишь для протокола.
— Для протокола? — Мампе слышать не желает ни про какие протоколы…
Симсон достает из письменного стола бутылку. Хлюпает пробка. Благоухание сливянки наполняет кабинет…
Снова тает снег. Зима еще не устоялась. Аннгрет месит ногами снежную кашу. Она сидит по чадным крестьянским кухням, жадно втягивая ноздрями запах разваренной репы. «О, эти ароматы родины!»
Кумушки ощупывают ее сумочку, туфли, жакет. Да, товар что надо! Кумушки стрекочут и трещат. Мочат губы в черном кофе.
— Аннгрет, милочка, как ты можешь все это терпеть? Ты привыкла жить по-благородному, а сидишь в такой дыре!
Если хотите знать, Аннгрет своими глазами видела шахиню Сорейю. Бурные страсти, нейлон без шва, мыльный порошок, который сразу моет и сушит, мыло люкс, тысячи тысяч самых изысканных предметов — все это там, на Западе.
Аннгрет улыбается тонко и проницательно. Все так, но родина остается родиной. Березы вокруг озера, рыбки в прибрежном иле, холмы, поросшие вереском, воспоминания, окрашенные в фиолетовый цвет, дорога в церковь, новое платье к конфирмации, падение из рыбацкой лодки, борьба за жизнь. А кроме всего прочего, муж.
— Муж?
— Вот именно. — Аннгрет все обдумала и решила остаться в Блюменау. В конце концов, у нее есть свои права.
Толстый Серно бродит поблизости, слушая, как чихают подвальные мыши.
— Тебе, наверно, пора уезжать, — говорит он Аннгрет.
— Ради бога…
— Чего, чего?
Аннгрет ладошкой зажимает себе рот. Откровенно говоря, она надумала остаться!
— Хочешь вернуться к Бинкопу?
Хочет, оказывается. У нее есть права.
— Тогда поторапливайся. Пока дом никем не занят.
Каблучки Аннгрет уже слегка стоптались. Она идет по деревне, словно таща за собой свои корни. Она спешит к Симсон. Дело вот в чем: Фрида знает, что Аннгрет возвращенка. Что она во всем раскаивается. И что у нее имеются определенные права. Ведь не может же она до конца своих дней гостить у кого-то.
Симсон все понимает с полуслова. Да, Аннгрет имеет право на квартиру. Это точно.
— У нашего рассыльного пустует комната.
Нет, Аннгрет является совладелицей целого дома. И дом этот в данное время никем не занят… Ну есть там и еще кой-какое добро: стол, шкаф, кровать, зеркало и, само собой, пианино…
— А разводиться? — Разводиться-то Аннгрет намерена или нет?
— Ни за что! — Аннгрет топает ножкой. Каблук пополам. Ох уж эти товары по общедоступным ценам. «Стальной» стержень из заменителя!
Фрида помогает Аннгрет во всем. Ибо сказано: всемерная поддержка тем, кто раскаялся и вернулся. Бинкоп еще увидит, кто здесь главный.
54
Оле сидит на диване и думает свою думу. Диван остался от небезызвестного Тимпе, рвача, который заботился только о своей выгоде. Все хотел словить золотого тельца, а тем временем загубил телок. Будьте вы прокляты, стяжательство и бюрократизм!
Теперь Оле должен исправить случившееся. Он по целым суткам не снимает сапог, ночует в квартире Тимпе, чтобы не тратить время на дорогу до Эмминой лачуги. Ему надо вставать среди ночи, убирать навоз, задавать корм и доить.
Мертке ему помогает. И заодно учится доить. Должно быть, ее маленькие руки болят от дойки. Но она не жалуется, она обхаживает кур, чистит коров и подбадривает своего беспокойного мужа.
Однажды она прибегает со всех ног.
— Оле, подумай только! Утки!
Музыкальные председателевы утки вернулись с дальних озер — белые, пестрые, с синим и черным, старые и молодые, четыре, пять сотен, целая стая.
Мертке тащит корм. Старых уток можно сразу узнать: они берут у нее корм из рук.
Оле еще не отдышался от бега. Глаза у него сияют. Он поднялся к звездам, он переиначил жизнь перелетных птиц. На что только не способен человек! Юношеские мечты не обманули его.
Мертке ахала, скакала, была счастлива, радовалась победе своего мужа и очень любила его.
Сладостны, но кратки мгновения победы. А борьба длительна. Прибегает Эмма. По дороге она скинула туфли и бежит прямо в чулках.
— Стоите тут как Адам и Ева в раю!
— А ты приползла как змей?
Эмма размахивает газетой:
— На, читай, дурень!
Оле прочел газету под утиный галдеж. Подбородок Мертке лежал у него на плече. Она тоже читала. В газете была статья. Статья была посвящена Оле: «Председатель безответственно уехал в отпуск… Падеж скота… не приняты необходимые меры… недосмотр… бездумное разбазаривание государственных средств и валюты… до каких пор районное руководство будет потворствовать… Сельский корреспондент. Подпись: А. Ш.».
