— Пропустите даму!

Серно охоч до нежных заигрываний. Дома-то у него сплошь усохшая набожность.

— Присядь ко мне, дитя из дальних стран!

Дама с улыбкой подсаживается к Серно.

Свистом в два пальца Серно подзывает Шабера. Шабера нет. За двадцать марок чаевых Оле подрядил его обслуживать кооператив. Серно кивает Мишеру:

— Два пива!

А для дам заказывает майбергское яблочное вино по две марки пятьдесят пфеннигов бутылка.

В зале танцоры протирают подметки. Теперь пустилось в пляс и старшее поколение. Хульда Трампель оттаскивает мужа от стойки:

— Эвальд!

— Чего тебе?

— Пошли танцевать.

— Кха-кха, пошли, только не скачи так.

— Значит, не хочешь?

— Кха-кха, хочу, хочу!

Софи Буммель притоптывает, прихлопывает и смеется. Отчего же ей и не посмеяться! Зубы у нее теперь есть. Франц Буммель доверху полон яблочным вином. Он похлопывает жену, как лошадь по крупу.

— Молодец, лошадка, молодец! Мы выиграли!

Герта Буллерт нежно льнет к измятой рубахе Зигеля. И слушает. Ибо Зигель читает лекцию.

— Танцы — это культ! Во-первых, интересно, во-вторых, поучительно. У примитивных народов танец — своего рода первый шаг к размножению.

Герта вполне счастлива.

— Ах, как хорошо, когда так много знаешь!

Мампе приканчивает третью бутылку яблочного. Да и Герман что-то начал покачиваться в такт музыке.

— А Иисус танцевал в Кане Галилейской?

— Было дело, но только вальс. — Мампе вычитал это в какой-то масонской брошюрке.

Герман приглашает фрау Штамм. Она даже больше чем мадонна. Этот пробор! Эта милая, непорочная улыбка!

Но всех счастливей третья пара — Оле и Мертке. Они танцуют вместе уже десятый танец. Не говоря друг другу ни слова. Да и о чем говорить? Мертке выбрала Оле. Танцем они убивают сомнения. Они пожимают друг другу руки и этим пожатием говорят все, что чувствовали и чувствуют сейчас:

«Я напрасно обидела тебя».

«Я не помню обиды».

«Это было летом».

«Лето сейчас».

«Какой ты молодой, ты моложе всех».

«Какая ты хорошая, ты лучше всех».

Готгельф Мишер тащит к эстраде пиво и водку. Пусть музыканты пропустят глоток. Трубач исполняет туш. Заказной вальс. «В честь того, кто подносит нам щедрой рукой». Подносит Серно.

Молодежь становится в круг. Хлопает, потеет, топает и приплясывает. Оле с Мертке отходят в сторону. Пусть все, кому охота, почтят Серно. Оле этого делать не станет.

И вот в зал является толстый Серно. Он снял пиджак. На руке у него повисла незнакомка — туфли на гвоздиках, чулки без шва, платье с глубоким вырезом на спине, подсиненные волосы похожи на линялую рубашку. Музыканты вскинули трубы. Серно выходит в круг. Он танцует вальс — круг налево, налево, налево…

На выбритом черепе Оле поблескивают капельки пота. Улыбка сбегает с его лица. Он стоит и не сводит глаз, женщина в синем… Где он видел эту спину? Эти чуть развернутые наружу ступни? В зале шепоток. Ветерком перебегает по залу имя — из уст в уста. Сотни взглядов устремлены на Оле. Это его жена танцует вальс. Озноб сотрясает Оле.

Аннгрет видит, что Оле стоит рядом с Мертке, и, оставив своего партнера, идет к нему.

— Нет, — кричит Оле. — Нет, нет!

По залу идет прежняя его жизнь, прежняя жизнь идет на высоких гвоздиках. Оле наклоняется к Мертке и крепко ее обнимает. «Спаси меня, Мертке, спаси!»

Аннгрет прибыла в деревню за два дня до праздника урожая. Брат встретил ее в рыбацком домишке меж двух озер.

— Зачем пожаловала, сестрица?

Сестрица приехала из-за судебного разбирательства.

Аннгрет одаривает детей бананами. Желтые приторные колбаски из-за океана. Брату она привезла западные сигары, черные, как кровяная колбаса, и в серебряной обертке: обертка с тропиками, обертка с пустыней, обертка с джунглями.

Жена Анкена получила маленькую коробочку пестрей павлина снаружи, дороже золота внутри. Она сорвала крышку.

— Ах, ко-офе! Кофе и у нас есть.

Аннгрет обиженно:

— Не думаю. Это экстра-кофе. Кофе, действующий по-западному — не только на голову, но и на душу. Незабываемые ощущения!

Аннгрет сновала по дому и по саду. Ах, какие низкие комнаты! Какие голые деревья! Она привыкла к другим садам, где полно травы.

— А если трава перерастет, мне велят ее подрезать.

— Ты, значит, там в услужении?

— Ну конечно, я резала электричеством. А потом выбрасывала.

— Что выбрасывала, сено?

— На Западе оно не нужно.

Странно, брат ее никогда бы с этим не свыкся.

Целый день Аннгрет болтает и бахвалится. Вечером идет к Серно — передать ему привет от Рамша.

— От Рамша?

— Он скоро вернется. — Указание из-за океана. Межконтинентальные решения.

— Больше этот обманщик ничего не передавал?

Наступил праздник урожая. Аннгрет пошла с братом на танцы. Надо же на людей посмотреть и себя показать.

Прошел месяц. Аннгрет без дела слонялась по деревне, всегда разряженная, мягкие руки намазаны пахучим кремом.

— А тебе не пора назад? — тревожился Анкен.

Нет, Аннгрет решила еще подзадержаться.

Анкен опасался неприятностей. Государство зорко следит за подозрительными западными штучками.

— Ехала бы ты с богом.

Аннгрет не уезжала. Вечером она даже пошла на деревню к Серно. Она забыла передать ему еще кое-что. И начала отсчитывать бумажки перед изумленным толстяком.

— За машину, ты ведь помнишь.

Рамш за железным занавесом места себе не находил, когда узнал, что у Серно конфисковали машину. Пусть это будет возмещением убытков.

Серно чуть снова не обратился к богу.

— Есть еще братья во Христе!

Час был поздний. Тощая жена Серно зевала, распяливая рот, как печную топку. Но можно ли оставить мужа и гостью вдвоем? Аннгрет только и знает, что подмигивать. А Серно уже вышел из-под божьей опеки.

— Ах, Запад, Запад! Там ведь тоже по-всякому живут! — Какая-то тайная думка есть у Аннгрет.

— Давай выкладывай!

У брата так тесно — жена, дети, и рыбой воняет.

Серно ощупывает деньги в кармане. Ладно, пусть Аннгрет перебирается к ним.

Фрида Симсон вызвала Аннгрет к себе:

— У тебя виза еще не истекла?

— Ах, нет! — И вообще не хочет ли Фрида хоть немножечко ее выслушать? Аннгрет рассказывает длинную историю, пропитанную слезами, приправленную чувствами. Она делает Фриду поверенной своих тайн. Secret, конечно! Фрида обещает молчать! И курит от возбуждения сигарету за сигаретой. На нее оказывали идеологический нажим. Теперь с этим покончено.

Аннгрет расхаживает по деревне в ослепительном западном ореоле. Она охотно заводит разговоры с местными сплетницами и охотно отвечает на их расспросы.

Аннгрет наносит визит семейству Тимпе. Не пугайтесь, мои дорогие, ее привели сюда воспоминания. Ведь когда-то она жила в этом доме.

Аннгрет одаривает детей:

— Увы, увы, местные конфеты! — Не могла же она мешками тащить через границу западные сласти.

Она ходит по комнатам.

— Здесь стоял мой буфет. Там — пианино. Кстати, а где оно сейчас?

Они с Тимпе курят американские сигареты. Последняя пачка из ее запасов. Недоверчивость Тимпе уносится вместе с голубым дымком сигареты.

— А как живут скотники на Западе?

— Как в раю! У коров вымя до полу.

— Почасовая оплата или участие в прибылях?

Аннгрет, не растерявшись:

— Шесть марок в час.

— А жилье?

— С ванной и уборной.

Аннгрет уходит. Накрашенная, раздушенная! Тимпе в полном восхищении:

— Ну и бабец! Не диво, что она бросила этого быка Оле.

Как-то раз Серно задает Аннгрет неожиданный вопрос:

— А что там поделывает Рамш? Не вижу я, чтоб он тебе писал.

Но теперь Аннгрет врет уже без всякого повода. Одна ложь влечет за собой другую. Письма от Рамша? Такого уговора у них не было. У нее здесь свои дела. Рамш не станет ее компрометировать. Gentlemanlike.[78]