Аннгрет бежит на лесопильню. Она должна предостеречь возлюбленного. Рамша нет дома.
74
Вечер темно-синий и звездный. Лесопильщик пешком, а не на автомобиле — словом, без всякой помпы — отправляется в лесничество. Лесничий уже два дня как повышает свою квалификацию в районном городе. Молодая лесничиха, видимо, не ждет гостей, потому что Рамша она встречает — pardon mille fois[71] — в халате.
Они пьют рислинг из запасов лесничего, исчисляющихся в пять бутылок. Лесопильщик чувствует себя неуютно в комнате с оленьими рогами. Рога, точно вилы, уставились на него со стены. Он явился сюда, потому что в письме лесничихи настойчиво говорилось о важных новостях. Что-нибудь касательно древесины?
Разговор теплеет.
— Что, собственно, произошло с коровой?
Корова была хорошая, но лесничиха не выносила, хоть что хочешь делай, не выносила запаха молока.
— В моем нынешнем положении…
Лесопильщик поднимает свой бокал:
— Be happy all the days![72]
Они чокаются. После третьего стакана рислинга корова перестает фигурировать в их разговоре. Лесничиха мечтательно смотрит в воображаемую даль.
— Насколько мне помнится, в последний раз мы вели себя не так официально…
— Благодарю тебя. The same opinion.[73] — Но эти… эти рога кругом! Камера пыток!
— О, можно уйти в другую комнату. — Рамш, надо надеяться, будет не против, если она проведет его в спальню?
Нет, на это Рамш не согласен. Что-то не слишком уверенно он себя чувствует, этот джентльмен.
Лесничиха выпивает четвертый стаканчик рислинга. Она склоняет головку, ищет нужное слово. Выпивает еще немножко и находит слово, но не произносит его. Наверно, Рамшу тяжело жить всегда в одиночестве, без детей?
— Без детей? — Ничего себе шуточка! Лесопильщик теребит свой синий галстук. — Жарко здесь.
Зачем же ему мучиться? Пусть снимет пиджак, жилетку — словом, устраивается, как ему приятнее.
Рамш снимает пиджак. Жилет — ни в коем случае. Он носит подтяжки. Его спортивный живот не терпит ремня. Всему свое время!
Лесопильщик ходит из угла в угол, потом вдруг останавливается и прислушивается:
— Там кто-то прошел под окном?
Собака бегает вокруг дома.
Сабельные шрамы на лице лесопильщика побледнели. Не лучше ли закрыть ставни? Лесничиха от возбуждения вконец одурела.
— Не тревожься. Сюда ни одна живая душа не заходит. — Она зарывается носом в пиджак лесопильщика, висящий на спинке стула. Виргиния — вот оно, это слово. Save our souls! Нет, Рамшу не спастись!
Лесничиха ласкается к Рамшу.
— Виргиния!
— What means that?[74]
— У меня будет ребенок.
— Что? — Вот так штука! Дети — это то, чего Рамш в нынешнее ненадежное время, при шатком положении своего дела никак не может себе позволить. Джентльменам круто приходится. Лесничиха в подробностях узнает, до какой степени крупный лес и горбыль, равно как и распределение пиломатериалов, влияют на деловое благополучие Рамша. Дело? А что такое дело в наши дни? Мученичество, Голгофа. Контролеры, как пиявки, сосут кровь из коммерсанта.
Лесничиха его жалеет, так жалеет… Она пыталась кое-что сделать для него. Крупномерный лесоматериал. Даже с мужем из-за этого поссорилась.
В глазах лесопильщика блестят слезы. Возможно, даже неподдельные.
Романтический герой, о котором грезила лесничиха, тает на ее глазах, как снежная баба под мартовским солнцем. Она сделает все от нее зависящее, чтобы никто ничего не узнал об отце будущего ребенка.
— Я буду петь тебе славу на небе и на земле! — Лесопильщик плачет настоящими слезами. — Помни: я до гроба верен и предан тебе!
— Виргиния, — шепчет лесничиха, и Рамш мало-помалу перестает существовать для нее. Слезливая мелодрама расцветает на кучах грязи и сора.
Рамш вытаскивает бумажник. Лесничиха морщит свой мадоннистый носик.
— Что это значит?
— Детская колясочка. С тентом от солнца и фартуком от дождя. Хотя бы это!
Лесничихе кажется, что с Рамшем что-то неладно. Может, у него давление слишком высокое?
75
Аннгрет выслеживает возлюбленного. Следы ведут в лесничество. И вот она уже стоит там под окнами, среди невинных цветов лета. Окна высокие. Заглянуть в них Аннгрет не может, но она слышит, как Юлиан болтает с лесничихой, смеется, о чем-то договаривается.
Тучи заволакивают небо. В квартире лесничего воцаряется тишина. Окно едва-едва освещено ночником. Шепот. Аннгрет, одинокая волчица, готова завыть.
Полночи стоит она на улице под старым буком. Пошел дождь. Капли — холодные удары. Они мочат волосы Аннгрет.
Занимается день. Улица оживает. Женщины идут в лес на работу. Аннгрет бредет к Коровьему озеру. Вода — отображение дождливого неба. Дождь шуршит в камышах. Тысячи мышей грызут нить жизни. Нет! Нет! Биение сердца Аннгрет заглушает шепот смерти.
Тоска и отчаяние! Оле все еще лежит в постели. Герман, его сосед по комнате, давно поднялся и задает корм скотине. Вейхельт преисполнен божественного спокойствия. Господь сделал его неуязвимым к взлетам и падениям человеческой жизни.
Дверь отворяется. Курочка Эмма, юркнув в полутемную комнату, сразу же заквохтала:
— И что тебе на ум взбрело? Лицо как у мученика, ночная рубашка — разве так выглядит борец? Что же нашему-то брату о тебе думать прикажешь? Будь рад, что хоть Антон тебя не видит!
Оле вяло отмахивается: зачем ему вставать? Не исключено ведь, что он сумасшедший, а может быть, враг, во всяком случае — человек без партбилета.
Эмма отодвигает занавески, открывает окно, в комнату врываются воздух и утреннее солнце.
— Антон тоже был сумасшедший, да?
— Нет.
— А врагом был?
— Нет.
Значит, и Оле не сумасшедший и не враг. А насчет партбилета, так в Советском Союзе есть и беспартийные коммунисты. Антон частенько это говорил. Господь видит, что у человека в сердце!
Эмма ушла с работы в лесу. С сегодняшнего дня она в полном распоряжении нового крестьянского содружества. Фрида Симсон небось не пойдет полоть общинную землю. Ни в коем случае! А дело ведь известное, замесил тесто — сажай его в печь!
Оле вскакивает с постели.
— Ох ты господи, до чего же ноги волосатые! — Эмма сплевывает. — Антон не такой волосатый был! — И курочка спешит к двери.
Оле кряхтя натягивает сапоги, ищет рабочую куртку, когда вдруг тихонько приоткрывается дверь: Аннгрет. Она не валится ему в ноги. Не покрывает поцелуями его руки. Просто стоит в дверях, подыскивая нужные слова. Трудное положение для обоих.
— Дует, — говорит Оле, весь дрожа.
Ответа нет. Мертвая тишина. Наконец Аннгрет говорит:
— Должна я просить у тебя прощения?
— Нет, не должна. И не смеешь. Что значат слова? Ветер…
— Но ты в свое время спас мне жизнь.
— Да. В свое время.
— Будет у нас с тобой все, как было?
Оле смотрит в утомленное лицо своего прошлого: сеть морщинок под глазами! Его знобит. «Что мне делать…»
— Никогда, никогда не будет, как было!
— Благодарю! — Аннгрет высоко вскидывает голову. И идет, идет горделиво, не сгибаясь, Аннгрет Анкен прежних времен, чтобы за дверью комнаты с розами заплакать, как плачут все обманутые женщины на свете. Оле дрожит, но не двигается с места.
Фрау Аннгрет ходит взад и вперед по комнате, взад и вперед. Ходит по битому льду. Осколки разбитого зеркала все еще валяются под ногами. Звенят и потрескивают. Аннгрет последнее время курит. Где-то она слыхала, что курение успокаивает. Она пьет мятную настойку и ходит взад и вперед; что ж, сказать лесопильщику «прощай»? Все получится печально и слащаво, как она читала в каком-то романе: «Прощай, все было сном…»