— И теперь пьет?
— И теперь пьет: чувствительный человек…
Признаться сказать, Крестоцветову я не вполне верил: для красного словца он мог не только преувеличить и приукрасить что угодно, а и целиком соврать; поэтому его рассказ о Новицком не произвел на меня особого впечатления. Но не так давно я уверился, что Крестоцветов не совсем врал.
Как-то мой швейцар с сердечным сокрушением донес мне, что Савелий Савельевич (он же и Савушка), управляющий моим домом, ведет себя крайне неприлично, до того неприлично, что у него в квартире собирается даже какая-то пьяная беспаспортная «банда», которая своими песнями и криками не дает жильцам никакого покоя.
Я сказал, что если подобная «банда» (буде она действительно собирается) соберется, нужно послать за полицией, и тогда все будет хорошо. Швейцар исполнил в точности мое приказание.
Как-то раз Савельев вбежал ко мне бледный и расстроенный, без доклада.
— Ведь он ваш товарищ! Товарищ! — прохрипел он.
— Чего? — строго спросил я, с удивлением глядя на Савельева, который совершенно вышел из своего нормально-почтительного тона, которым всегда говорил со мной.
— Новицкого в часть?! — прохрипел Савельев, чуть ли не с угрозой.
— Какого Новицкого? — брезгливо спросил я.
— Вы забыли — какого? Вы все забыли! Подлый вы человек…
— Вон отсюда!
Я позвонил и оборотился на кресле к столу. Савельев, разгоряченный до того, что его можно было принять за сумасшедшего, начал выкрикивать мне, что я и все и все виноваты в пьянстве Новицкого, что он, Новицкий, честнее меня и что он сам, Савельев, по этому случаю пойдет таскать кули, не желая иметь никаких сношений с такими людьми, как я, и проч. и проч.
— Выведите его. Он пьян, — сказал я, когда пришел лакей.
— Я не пьян! Врешь! Отправь меня в часть вместе с Новицким! — совершенно задыхаясь в борьбе с лакеем, проговорил Савельев.
— Позовите полицию и отправьте его, — холодно сказал я.
— Подлец! — заорал он и с этим словом был вытолкнут лакеем из комнаты.
Не знаю, как назвать то чувство, с которым я смотрел в окно на парадное шествие из ворот моего дома… Городовой с дворником вели под руки оборванного, пьяного Новицкого; впереди шел Савельев, размахивая руками и, очевидно, ругаясь…
Господи! Когда-то эти были моими товарищами! Когда-то мы все были равны!