– Прошу вас! – это было первое, что она сказала.

Я отступил вглубь коридора, суетливо запахивая халат и все еще держа дверь за ручку. Она медленно прошла мимо, двигаясь вместе с запахом каких-то незнакомых духов. Я прикрыл дверь.

– Вы ведь меня узнаете, да? – спросила она.

– Разумеется, – ответил я с напускной холодностью, в то же время лихорадочно соображая: что ей от меня надо, во что она собралась здесь играть на сей раз?

На плече у девушки была сумка, там пряталось что-то продолговатое. Неужели?

Да, она и в самом деле осторожно извлекла на свет компьютер, украденный у меня, и протянула на ладони, словно блюдо кельнерша. Сверху положила зажигалку – золото на серебро. Я усмехнулся:

– Совесть, что ли, к тебе вернулась? И где ж вы с нею обе были столь долго?

– Выслушайте меня! – был ответ.

Я все же принял из ее рук компьютер, теперь уже совсем мне не нужный. Золотую зажигалку небрежно опустил в карман.

– Бес какой-то меня попутал, – сказала девушка.

– Никаких бесов нет, – заметил я.

– Есть! – воскликнула она. – И именно он попутал меня.

С инструментом под мышкой я широким жестом и даже с поклоном показал ей на дверь кабинета. Лицо Вики осветилось радостью: она решила, что прощена, и бодро прошла по указателю. Я двинулся за нею, небрежно поставил ноутбук на пол.

– Ах, у вас уже новый! – воскликнула она, увидев стационарный агрегат на столе.

– Да уж… – пробормотал я, напоминая сам себе Кису Воробьянинова.

– Видите ли… Я хочу попросить прощения…

– Что естественно.

– Да вовсе не за то… Это само собой. Дело в том, что мои друзья… Бывшие друзья. Словом, они стерли все ваши программы. Ваши тексты. Записали игры. Вы не сердитесь?

Я не сердился. Интересно, какие чувства должен был испытывать писатель, у которого отобрали его творения, месяцы и годы труда? К счастью, меня не так просто изничтожить. Я усмехнулся ее простодушию. Сказал:

– Да если бы какая-нибудь тварь стала причиной гибели моих текстов, хоть одной страницы, я бы ее, эту тварь, из-под земли достал, я бы не просто ее убил. А убил бы с пытками, я бы взял ее за волосы и тёр, тёр, тёр мордой об асфальт, пока не превратилась бы она в плоскомордую азиатку.

Впрочем, я этого не сказал – опять фантазия. Сказал:

– Я не могу сердиться, хотя бы потому, что у меня на все произведения есть копии. Не пропало ни строчки, девушка.

– Да? – казалось, что она обрадовалась.

По-хорошему, я должен был просто выгнать ее. Но так уж мы устроены: всё готовы простить желанному телу. Вот в чем корень наших страданий.

– Деньги я вернуть пока не в состоянии, – простодушно призналась Вика.

– Да я и не спрашиваю, – сказал я. – Ты садись (я терпеть не могу уголовный оборот «присаживайся»). Кофием тебя угостить?

– Да, пожалуй…

Тут только я заметил, что говорит эта Вика совершенно не так, как должна. В моей голове мгновенно выстроилась целая паутина всяческих связей, формул и решений, и меня буквально бросило в дрожь. Речь Вики была не из реальности, а из моего венерического рассказа. Компьютер и зажигалку принесла не та девушка, что их украла. Та говорила: швыдло вонючее, пушиська, постюби и так далее. Эта употребляла правильный русский язык, тот самый, что я вложил в уста своей фантазийной героини.

Возясь на кухне, я пытался расставить все по местам, но не мог. Двойничка, близняшка… Сестра, как в одном из моих романов. Кофемолка гнусно жужжала у меня в руках. Обычно во время помола я читаю какое-нибудь стихотворение. Терпеть не могу малейшую несвободу, даже эту минутную привязанность к кнопке и хлупу аппарата. Сейчас все вокруг было переполнено настоящим ужасом. Кто там сидит, в моем кабинете? И сидит ли еще? Не сошел ли я с ума от одиночества? Сейчас войду с дымящимся подносом, а там – никого.

Она была на месте и немедленно, словно какой-то режиссер дал отмашку, развеяла мои идиотские сомнения.

– Вам, наверное, кажется, что это не я, да? На самом деле – это тогда была не я. Трудно рассказать… Это называется: связалась с дурной компанией. Я была постоянно отравлена наркотиками, я жила, как они. Говорила, как они… Это ужасно, правда? Я просто какое-то время была другой.

Я поставил поднос на столик и двинул в его сторону ладонью: угощайся. Вика взяла чашку и ломтик сыра. Я молчал.

– Три месяца меня лечили, – продолжала она уже с сыром во рту. – Теперь я абсолютно свободна.

– А что твой коммерческий техникум – пришлось его бросить? – спросил я.

– Какой техникум? – Вика с тревогой глянула на меня.

Ну, да, разумеется. Впредь надо быть осторожнее, чтобы не сочла меня за старого склеротика. В техникуме училась та, из маразматического рассказа.

– Я обитаю в училище, в медицинском. Вернее, обитала, пока… Впрочем, возможно, меня еще восстановят, ведь я ушла по-английски. Родителям ничего не сказала, они думают, что дочка успешно перешла на второй курс.

– А где твои родители?

– В Обояни. Я там родилась, выросла… Но хочется все-таки жить в столице своего государства. Вы подумаете, что я из тех, кто понаехали.

– Нет, не подумаю, – сказал я. – В моей среде – писателей, поэтов, художников с большой буквы – практически нет москвичей. Москва не родит таланты. Я и еще несколько человек – исключения…

– Вы что же – хвастаетесь?

– Это просто факт.

Я ощутил внезапный прилив боли и тоски. Помню, в юности я просто дрожал, когда слышал что-то о своем таланте. Талант нереализованный – все равно что бездарность. Что проку от романов, которых никто не читал? Да и на словах «в моей среде» я даже запнулся: нет у меня уже давно никакой среды. Сам я себе и среда и Пятница – в лесистом городе-острове влачащий свое существование Робинзон.

– А на что же ты живешь, девушка? – решил я сменить тему.

Она заморгала глазами.

– Как на что? Родители переводят каждый месяц. На еду, на квартиру. Мой отец – один из уважаемых людей в городе, у него свой бизнес.

– Какой, если не секрет? – я представил себе бритоголового бандюгана, который годится мне в сыновья, он толкает перед собой модную дорогую коляску, в коляске лежит годовалая Вика (внучка, значит), процессию замыкает пес-убийца…

– Он продает медицинское оборудование.

– В Обояни?

– По всей стране. Поэтому я и поступила в медулище. Это будет кошмар, если все раскроется!

– Ладно, – сказал я. – Будем считать, что ты теперь хорошая.

– Я правда хорошая.

– Да неужели?

– Если человек считает себя хорошим, то так оно и есть. По крайней мере, пока рядом не появится какой-нибудь другой человек.

Я вздрогнул: эти слова показались мне как-то странно знакомыми…

– Интересно, – заметил я. – Продолжай.

– Тогда все сразу меняется, – сказала она, – и ты становишься плохим, очень плохим человеком.

Тут я, конечно же, вспомнил. Я почувствовал, как морщится мое лицо. Рано я успокоился, расслабился. Реальность продолжает играть со мной во что-то очень скверное. Последние слова Вики были точной цитатой из одной моей повести, написанной пять лет назад. Интересно… Я уже не чувствовал никаких эмоций – просто наблюдал за нами обоими как будто со стороны. Что еще я сегодня услышу?

До сих пор алкогольные психозы происходили в гораздо более мягкой форме: я мог слышать голоса, но не видеть людей. Я мог видеть какое-то смутное колебание пространства, даже больших тонконогих пауков в полированном бортике кровати… Но такое происходило впервые. Если еще и учесть, что я месяца два не напивался, не входил в запой…

Больше всего меня злило то, что я не мог понять, где граница галлюцинации? Пришла ко мне Вика или нет? Допустим, она все же здесь и говорит со мной, но слова, что я слышу, не что иное, как голоса. Я принял единственно верное решение. Встал, прошел в коридор, распахнул входную дверь. Сказал:

– Уходи сейчас же!

Вика вдавила голову в плечи. Не важно, что она на самом деле говорила, но вот что я услышал: