Но из Амура утекло еще немало воды, пока донесения начальника Амурской экспедиции получили заслуженную, справедливую оценку.
Александр II был прав. Невельского действительно «не забывали».
О нем злословили во всех великосветских салонах, на него клеветали в печати. Он боролся, отвечал, опровергал. Но у него было слишком много явных и тайных врагов. Среди них были и всесильные министры, и влиятельные члены Особого комитета, и руководители Российско-Американской компании. Все они находили особое удовлетворение своему ущемленному самолюбию в травле Невельского. А правительство не хотело брать его под защиту, его стремление к справедливости считалось весьма опасным. Ведь Геннадий Иванович меньше всего заботился о соблюдении «дипломатических тонкостей», когда речь шла о государственных интересах, о благе родины.
Оклеветанный, затравленный, но не сложив оружия, Невельской покинул Петербург и уехал в родные места. Там, в Кинешемском уезде, в нескольких верстах от села Комарова, была усадьба Рогозиниха, завещанная ему матерью.
В деревенской тиши Геннадий Иванович принялся за обработку материалов Амурской экспедиции.
Он решил написать книгу и книгой ответить на все попытки очернить его самого и верных его сподвижников — этих благородных людей, преисполненных патриотизма, доблести, отваги и мужества.
* * *
Но как же развивались дальнейшие события, связанные с освоением Приамурского края и его закреплением за Россией?
В том же 1856 году, когда Невельской покинул Петербург, адмирал граф Путятин был назначен послом в Пекин для заключения трактата с Китаем о разграничении приамурских земель.
Но китайское правительство, желая всячески оттянуть время, уклонилось от переговоров. К чему, ответили из Пекина, предпринимать такой важной особе тяжелое и далекое путешествие, когда разговаривать об Амуре удобнее всего на месте, то есть в городе Айгуне, где находится специальный уполномоченный, ведающий всей Маньчжурией.
Переговоры отложили до следующего года.
Тем временем царским указом была учреждена Приморская область Восточной Сибири. В ее состав вошли прежняя Камчатская область, а также Уддский и Приамурский края. Административным центром вновь образованной области был определен Николаевский пост, основанный в свое время Невельским и теперь переименованный в Николаевск-на-Амуре.
С первых же месяцев 1857 года началось быстрое заселение Приамурского края. А весной, лишь только очистился ото льда Амурский лиман, вопреки всем слухам о мелководности бара, в Николаевск-на-Амуре один за другим пришли большие морские корабли, салютуя новому российскому порту на Тихом океане.
Вверх и вниз по широкому Амуру поплыли караваны судов с различными грузами. Река Амур со всем своим бассейном начала служить родине.
А весной 1858 года в Айгуне, на маньчжурском берегу Амура, встретились генерал Муравьев — полномочный представитель России, и князь И-шан — маньчжурский дзяиь-дюнь (главнокомандующий).
В достопамятный день 16 мая 1858 года, «ради большей, вечной взаимной дружбы обоих государств», был подписан Айгунский трактат.
«Левый берег реки Амура, начиная от реки Аргуни до морского устья реки Амура, да будет владением Российского государства...» — так начиналась первая статья заключенного трактата.
Таким образом, больше чем через двести лет после открытия русскими Амура их право и приоритет на владение Приамурским краем были наконец признаны.
Колокольным звоном, восторженными криками «ура» жители Сибири встречали генерала Муравьева.
— Поздравляю вас! — отвечал Муравьев на приветственные возгласы. — Не тщетно трудились мы! Амур сделался достоянием России...
Вскоре в Петербурге стало известно, что китайский богдыхан ратифицировал Айгунский трактат.
Двадцать шестого августа 1858 года генерал Николай Николаевич Муравьев был возведен императорским указом в графы Российской империи с присоединением к его имени титула Амурский. Так, официальным правительственным актом успешное разрешение амурского вопроса всецело приписали Муравьеву.
А Невельской? Невельской в это время жил в деревенской глуши. Человек, которому принадлежала инициатива в этом деле и который проявил столько неукротимой воли, чтобы осуществить поставленную перед собой высокую цель, остался в тени. Его заслуги были забыты. Только свежеиспеченный граф Амурский, в котором, видно, заговорили последние остатки совести, вспомнил того, чьи лавры он пожинал. Он «осчастливил» Геннадия Ивановича личным письмом, в котором известил его о подписании договора в Айгуне.
«Приамурский край утвержден за Россией, — писал он. — Спешу уведомить вас об этом знаменательном событии. Отечество никогда вас не забудет как первого деятеля, создавшего основание, на котором воздвигнуто настоящее здание. Целую ручки Екатерины Ивановны, разделившей наравне с вами и всеми вашими достойными сотрудниками труды, лишения и опасности и поддерживавшей вас в этом славном и трудном подвиге...»
В ноябре того же года Александр II вспомнил о «дерзком» контр-адмирале и по случаю торжественного события наградил Невельского очередным орденом и «пенсионом» в 2 тысячи рублей.
Такую же награду получил некий генерал Политковский, председатель Российско-Американской компании, гю вине которой Амурская экспедиция голодала в 1852 году25.
* * *
В последние двадцать лет своей жизни Геннадий Иванович Невельской во всей своей деятельности встречался лишь с холодным, даже враждебным отношением к нему со стороны правительственных кругов. Время от времени, приличия ради, Невельского повышали в звании, но места в боевом строю для него не находилось.
По возвращении в Петербург Геннадия Ивановича назначили членом ученого отделения Морского технического комитета. Обычно туда определяли стариков, лиц «полуживых или малодеятельных». Такая характеристика никак не подходила к кипучей натуре Невельского. Ему тогда исполнилось всего лишь 46 лет, он был полон сил и энергии. Но морской министр Краббе не стал с этим считаться.
«Пусть нюхает табак», — цинично выразился он, подписывая приказ о назначении Невельского.
А в очередном донесении о замечательных делах на
Амуре граф Муравьев-Амурскии, видимо узнав, куда Краббе назначил Невельского, писал начальнику азиатского департамента Ковалевскому:
«...Проявляются же наконец и во флоте такие славные личности, как Казакевич, Унковский, Попов, Лихачев, Чихачев, Давыдов, а то недалеко бы флот ушел с Матушкиным, сумасшедшим Невельским и прочею честною компанией, пополняющей списки адмиралов...»
И это Муравьев писал о человеке, которому он был обязан своим титулом «Амурский», всей своей славой!
...Так и не довелось больше адмиралу Невельском) ступить на корабельную палубу, не водил он больше корабли в далекие плавания. Кресло кабинетного служаки стало печальным уделом последних лет его жизни.
Обремененный большой семьей, весьма стесненный в средствах, Геннадий Иванович поселился в доме Рому-лова, что находился в конце Сергиевской улицы, близ Таврического сада.
Окна небольшого кабинета Невельского выходили во двор, стиснутый двумя высокими домами. Из полутемной столовой с одним угловым окном длинный, узкий коридор вел в детские комнаты. Зимой, когда весь город окутывался туманом, в комнатах приходилось зажигать лампы.
Каждое утро Геннадий Иванович пешком отправлялся на службу в Главное адмиралтейство. К детям приходили учителя. А Екатерина Ивановна усаживалась за письменный стол и приводила в порядок записи мужа. Геннадий Иванович упорно трудился над своей книгой, которая должна была явиться, по его замыслу, подробной летописью Амурской экспедиции.
Вечерами вся семья собиралась в столовой. Начинались забавы, игры. Шум, веселье и смех наполняли квартиру. И от этого она казалась не столь унылой.
А когда наступал час чтения, Геннадий Иванович уходил к себе в кабинет и принимался за свой сокровенный труд. Перед ним вставали образы первых исследователей Амура — отважных русских казаков Пояркова, Хабарова и других.
