Артрит в левой руке разыгрался не на шутку, что корявого почерка нисколько не извиняет, поскольку, к счастью, правая рука пока здоровехонька! Привет вам обоим. Жаль, что вы так далеко. (Но здесь очень даже уютно!)….
309 Из письма к Эми Рональд 2 января 1969
А теперь, моя дорогая, насчет моего имени. Зовут меня Джон : имя это среди христиан пользуется и популярностью, и любовью; а поскольку родился я на восьмой день после праздника Святого Иоанна Евангелиста, я считаю его своим покровителем — хотя ни отец мой, ни мать в то время даже помыслить не могли о такой папистской ереси, как назвать меня в честь святого. Меня нарекли Джоном, поскольку в моей семье было принято давать это имя старшему сыну старшего сына. Отец мой звался Артуром и был старшим сыном моего деда Джона Бенджамина от второго брака; однако его старший сводный брат Джон умер, оставив лишь троих дочерей. Так что Джоном суждено было стать мне; и старый Дж. Б. качал меня на коленях как наследника, вплоть до самой смерти (в возрасте 92 лет в 1896 г.; мне в ту пору исполнилось только четыре)[455]
.
Отец собирался назвать меня Джон Бенджамин Руэл (от чего бы я теперь не отказался); но мама была уверена, что родится девочка, и, поскольку ей нравились более «романтические» (и менее Ветх[озаветные]) имена, остановилась на Розалинде. Когда же на свет появился я, до срока, и притом мальчик, хотя слабенький и тщедушный, Розалинду заменили на Рональда. В те времена в качестве имени в Англии оно встречалось куда реже — на самом деле, не припомню, чтобы хоть кто-нибудь из сверстников, будь то в школе или в Оксфорде, приходился мне тезкой, — хотя сегодня, увы! — оно, похоже, широко распространено среди преступников и прочих деградировавших элементов. Как бы то ни было, я всегда относился к нему с уважением и с самого раннего детства не позволял сокращать его и искажать. Однако для себя самого я оставался Джоном. Рональдом меня звали ближайшие родственники. Мои друзья в школе, в Оксфорде и позже всегда звали меня Джон (или иногда Джон Рональд, или Дж. Р.-в-квадрате)[456]
…..
Что до «эльфийского» имени: разумеется, я мог бы его придумать. Но на самом деле к своей вымышленной истории я не принадлежу — да и принадлежать не желаю!
Что до магистра: я — не магистр. Использовать этот титул в одном из более возвышенных его значений было бы самонадеянностью и даже кощунством; в одном из более заниженных — тщеславием. Я — «профессор», или, по крайней мере, был им, и порою, в наиболее вдохновенные минуты, этого звания заслуживал — а сейчас, во всяком случае (в отличие от Оксфорда за поколение до меня), это привычная форма обращения в обществе.
И к чему же мы пришли? Думаю, если в силу личных причин имена «Джон» или «Рональд» тебе не нравятся, придется нам вернуться к «Профессору». (А я стану называть тебя «Леди»!)
Разумеется, есть еще «Руэл». Это (если не ошибаюсь) была фамилия какого-то друга моего деда. В моей семье считали, что она французская (формально такое возможно); но ежели так, то по странной случайности оно притом дважды упоминается в В[етхом] 3[авете] как второе, никак не объясненное имя Иофора, тестя Моисея{В русском синодальном переводе это имя транслитерируется как Рагуил (см., напр., Исх. 2:18).}. Все мои дети, и дети моих детей, и их дети тоже носят это имя.
Пожалуй, я стану звать тебя «Эме»{Aimйe, «возлюбленная» (фр. ) — распространенное французское женское имя, соответствует английскому Amy.}; это имя мне нравится больше, чем его англизированная форма; кроме того, оно так тебе идет — при твоей любви к французскому и хорошем его знании…..
Постскриптум к письму:]
Разъяснял ему закон.
Фамильяр герр Гримма, он
И кот его Грималкин.
{Гримм, Якоб (1785–1863) — немецкий филолог; впервые четко сформулировал закон передвижения согласных в германских и других индоевропейских языках («закон Гримма»).}
310 К Камилле Анвин
Дочери Рейнера Анвина, Камилле, было поручено, в рамках школьного «исследования», написать и спросить: «В чем смысл жизни?»
20 мая 1969
Пул, Бранксом-Парк, Лейксайд-Роуд, 19
Уважаемая мисс Анвин!
Извините, что задержался с ответом. Надеюсь все-таки, что вы получите письмо вовремя. Какой глобальный вопрос! Не думаю, что «мнения», все равно чьи, представляют хоть какую-то ценность сами по себе, без объяснений, как человек к ним пришел; но на такой вопрос вкратце ответить непросто.
А что значит этот вопрос на самом деле? Термины «смысл» и «жизнь» нуждаются в каком-никаком определении. Это чисто человеческий, морально-этический вопрос, или речь идет о Вселенной? Его можно воспринять в ключе: «Как мне попытаться использовать срок жизни, мне отмеренный?» ИЛИ: «Какому смыслу/замыслу служит жизнь всего живого?» Однако на первый вопрос можно ответить (если вообще можно) лишь после того, как будет рассмотрен второй.
Думаю, вопросы насчет «цели» на самом деле имеют смысл только тогда, когда речь идет об осознанных целях или намерениях представителей рода человеческого, или об использовании вещей, ими задуманных и сделанных. Что до «прочих вещей», их ценность — в них самих: они ЕСТЬ, и существовали бы, даже если б не было нас. Но поскольку мы существуем, одна из их функций — быть созерцаемыми нами. Если мы поднимемся по иерархии бытия до «других живых существ», таких, как, скажем, какое-нибудь мелкое растеньице, оно являет собою и форму, и структуру: «модель», узнаваемую (при наличии вариаций) в родственных ему растениях и его же отпрысках; и это невероятно интересно, потому что эти явления — «другие», не мы их создали, они словно бы берут начало в источнике вымысла, который неизмеримо изобильнее нашего собственного.
Человеческое любопытство вскорости задается вопросом КАК: каким образом так вышло? А поскольку узнаваемая «модель» предполагает некий замысел, далее переходим к ЗАЧЕМ? Но ЗАЧЕМ в данном смысле, подразумевающее причины и побуждения, может относиться только к РАЗУМУ. Лишь Разум может ставить цели, неким образом и в некоей степени сопоставимые с человеческими целями. Так что любой вопрос типа: «Отчего жизнь, сообщество живых организмов, появилась в материальной Вселенной?» сразу же вводит Вопрос: «Есть ли Бог, Творец и Созидатель, Разум, которому сродни наши разумы (поскольку в нем берут свое начало), так что Он отчасти нам понятен». А это приводит нас к религии и морально-этическим представлениям, из нее вытекающим. О таких вещах я скажу лишь, что у «морали» две стороны, исходя из того факта, что все мы — индивидуумы (как в определенной степени все живые организмы — индивидуумы), но не живем и не можем жить в изоляции и тесно связаны со всем прочим, и делаемся все ближе к абсолютной связи с нашим собственным родом человеческим.
Так что мораль должна служить проводником к нашим человеческим целям, руководством для жизни: (а) способами, посредством которых наши индивидуальные таланты могут развиваться, так, чтобы ими не злоупотреблять и не растрачивать их впустую; и (б) не причиняя вреда нашим ближним и не мешая их развитию. (За пределами этого и выше находится самопожертвование во имя любви.)
Но это — лишь ответы на меньший вопрос. А на более значимый ответа нет, поскольку здесь требуется полное знание Господа, каковое недостижимо. Если мы спросим, зачем Господь включил нас в свой Замысел, на самом деле мы сможем сказать лишь: потому что Он Включил, — и не больше.
Если вы не верите в своего Бога, вопрос «В чем состоит цель жизни?» задавать бесполезно: ответа на него нет. Кому или чему адресуете вы такой вопрос? Но, поскольку в далеком уголке (или далеких уголках) Вселенной развились существа, наделенные разумом, которые и задают вопросы, и пытаются на них ответить, можно обратиться к одному из таких курьезных созданий. Будучи одним из них, я дерзну заявить (говоря с нелепой самонадеянностью от имени Вселенной): «Я таков, каков есть. И ничего с этим не поделаешь. Можно продолжать пытаться выяснить, что я такое, но преуспеть вы не преуспеете. А зачем вам это знать, я понятия не имею. Возможно, жажда знания ради самого знания как-то связана с молитвами, что некоторые из вас обращают к тому, что называют Богом. В высшем своем проявлении они, как мне кажется, просто благодарят Его за то, что Он таков, какой есть, и за то, что Он создал то, что создал, таким, каким создал».
