— Наверное, предполагалось, что солдаты немедленно отведут посыльного прямо к вам, — возразил Карманьола.

— Ой ли? Разве не странно, что посыльный был схвачен в расположении ваших войск, Карманьола, далеко в стороне от осадной линии, находящейся между Верчелли и Квинто? Но зачем мы тратим время на пустяки? Перечитайте письмо сами и попробуйте найти в нем хотя бы одно слово, ради которого его стоило бы отправлять мне — если, конечно, не считать вполне очевидного намерения возвести на меня подозрения. Теодоро явно перестарался и разоблачил себя сам вместо того, чтобы уничтожить меня.

— Точно такие же аргументы я уже приводил им, — сказал Штоффель.

— И они не смогли убедить их? — не веря своим ушам, воскликнул Белларион.

— Конечно, нет, грязный предатель! — рявкнул Карманьола. — Всякий на вашем месте принялся бы рассуждать подобным образом, лишь бы запутать нас.

— Вы сами, Карманьола, рискуете запутаться — и очень сильно — в сетях, которые плетет Теодоро.

— Но зачем ему это нужно? Для чего он их плетет? Отвечайте!

— Скорее всего, для того, чтобы вбить между нами клин и нейтрализовать военачальника, которого он опасается.

— Клянусь, вам не откажешь в скромности! — усмехнулся Карманьола.

— Карманьола, вы — недальновидный осел! — в сердцах вскричал Штоффель.

— Тогда уж не только он один, — все мы, раз мы согласны с ним, — сказал Беллуно.

— Да, — грустно согласился с ним Белларион, — вы все оказались жертвами одного и того же заблуждения. Ну хорошо, давайте сюда этого посыльного.

— Зачем?

— Чтобы мы могли допросить его и выудить из него точные сведения, если вы ничего не поняли из этого письма.

— Вы глубоко заблуждаетесь — мы уже поняли все, что нам нужно, из его содержания; и вы забываете, что письмо не единственное свидетельство против вас.

— Как? Существуют еще какие-то?

— Конечно. Например, вчерашняя неудачная атака, и сразу же последовавшее за ней заявление о снятии осады с Верчелли. Мне трудно назвать это иначе чем откровенным предательством.

— Вы вряд ли поняли бы меня, если бы я даже объяснил вам, почему я хочу отойти от Верчелли. Скорее всего, этим я бы только дал вам лишний повод назвать меня союзником маркиза Теодоро.

— Вполне вероятно, — ухмыльнулся Карманьола. — Эрколе, зови стражу.

— Что это такое! — Белларион вскочил на ноги, прежде чем Беллуно успел подняться со своего места.

Штоффель тоже встал и положил свою руку на рукоятку меча, но Уголино да Тенда и один из капитанов, между которыми он сидел, крепко схватили его за руки и плечи, в то время как двое других капитанов быстро оказались по бокам от Беллариона. Белларион взглянул на них и перевел взгляд на Карманьолу. От изумления он не знал, что и думать.

— Вы осмеливаетесь арестовать меня?

— Да, пока мы не решим, что делать с вами. Не волнуйтесь, вам не придется долго ждать.

— О Боже!

Его мысль работала быстро и четко, и он успел осознать, что при желании они могут поступить с ним так, как им заблагорассудится. Из всей четырехтысячной армии, стоявшей под Верчелли, один лишь Штоффель со своими восемью сотнями швейцарцев мог бы принять его сторону. Какую непростительную ошибку совершил он, оставив капитанов, на которых всегда безоговорочно полагался — Кенигсхофена и Джазоне Тротту, — под Мортарой!

— Мадонна, — обратился он к принцессе, — я служу одной вам. Когда постройка мостов обернулась неудачей, вы испытывали подозрения на мой счет, и что же, последующие события убедительно доказали их несправедливость.

Она медленно подняла на него свои печальные глаза, и ее лицо было бледным как смерть.

— Помимо этого случая имеются и другие, о которых я не забыла. Например, убийство Энцо Спиньо.

Он отпрянул от нее, словно его ударили.

— Спиньо! — эхом откликнулся он и неестественно рассмеялся. — Значит, это Спиньо вопиет из могилы о мести?!

— Не о мести, синьор, — о возмездии. Одного такого случая достаточно, чтобы осудить вас.

— Что? Уж не хотите ли вы сказать, что намерены без суда и следствия вынести мне приговор?

Никто не ответил ему, поскольку в этот момент в зал вошли четверо стражников Беллуно; по знаку Карманьолы они окружили Беллариона и отобрали его единственное оружие — кинжал, который швырнули прямо на стол. Только тут Белларион почувствовал, как в его душе начал закипать гнев.

— Безумцы! — воскликнул он. — Что вы хотите сделать со мной?

— Скоро вы узнаете вердикт. Но не тешьте себя иллюзиями, Белларион.

— Кто собирается выносить вердикт? Вы? — он обвел присутствующих недоуменным взглядом, словно отказываясь верить в реальность происходящего.

— Опрометчивый хвастливый дурак! — не в силах больше сдерживаться, напустился на Карманьолу Штоффель. — Никто, кроме его высочества герцога, не может судить Беллариона.

— Считайте, что мы взяли на себя смелость привлечь его к ответственности. Вина Беллариона полностью доказана, и он не привел ни одного веского довода в свое оправдание.

— Разве можно считать доказанной его вину? У вас просто нет прав на это, — не уступал Штоффель.

— Вы ошибаетесь, капитан. Существует военный трибунал…

— Дело было исследовано чересчур поверхностно, и я настаиваю на том, чтобы Беллариона судили по закону и для этого немедленно отправили к герцогу.

— И не забудьте послать вместе со мной вашего единственного свидетеля, — вставил Белларион, — того самого, что принес письмо. Ваш отказ привести его сюда и допросить лишний раз свидетельствует о вашей предубежденности ко мне.

Карманьола густо покраснел, услышав это обвинение, и презрительно оглядел арестованного с головы до пят.

— Если вы подозреваете меня в личной неприязни, я могу предложить вам испытание поединком, — гордо вскинув свою красивую белокурую голову, заявил Карманьола.

— И что докажет ваша победа надо мной? — криво усмехнулся Белларион. — Разве лишь то, что у вас крепче мускулы и больше турнирного опыта. Но требуется ли для этого испытание поединком?

— Бог поможет правому, — сказал Карманьола.

— В самом деле? — рассмеялся Белларион. — Я рад, что вы можете это гарантировать. Но вы забываете, что право вызова на поединок принадлежит мне, обвиняемому. Ваша тупость и упрямство всегда лишают вас проницательности и мешают видеть самое главное. А вдруг я воспользуюсь своим правом и вызову на поединок человека, ради которого мы взяли в руки оружие, — маркиза Джанджакомо Монферратского?

Не отличавшийся крепким сложением юноша вздрогнул, и зрачки его глаз расширились от страха. Его сестра испуганно вскрикнула.

— Не он, а я — ваш обвинитель, — поспешил успокоить их своим ответом Карманьола.

— Вы не более чем его представитель, — сказал Белларион, и юноша поднялся со своего места, побледневший и напряженный.

— Белларион прав, — заявил он. — Я не смогу отказать ему.

— Вы, по своему обыкновению, склонны все переоценивать, — насмешливо улыбаясь, поддел Белларион сконфузившегося Карманьолу и вновь обратился к Джанджакомо: — Я знаю, вы не посмели бы отказаться встретиться со мной в поединке, если бы я потребовал его. Но я не пойду на это. Я всего лишь хотел показать всем истинную цену брошенного мне Карманьолой вызова.

— У вас осталось хотя бы чувство приличия? — съязвил Карманьола.

— А вы не можете похвастаться даже этим. Бог создал вас дураком, тут уж ничего не поделаешь.

— Забрать его!

Стражники грубо схватили Беллариона за руки, и он, не проронив более ни слова, позволил им увести себя.

Едва дверь за ними закрылась, как Штоффеля буквально прорвало. Он кричал, умолял, доказывал, обзывал и даже угрожал поднять своих швейцарцев, чтобы помешать капитанам во главе с Карманьолой осуществить свой преступный замысел.

— Да послушайте же! — сурово оборвал его Карманьола, и в наступившей тишине до них донесся снизу гул разъяренных голосов. — Это голос армии, голос тех, кто был предан и искалечен прошлой ночью в провалившемся штурме, отвечает вам. Кроме вас и ваших швейцарцев, едва ли найдется хоть один солдат, который не потребует смерти Беллариона.