Леша молча кивнул и громко проглотил слюну.

— Ну что ж, прошу.

В комнате сильно пахло табаком. В глаза прежде всего бросалось множество газет. Они беспорядочной грудой лежали на столе, несколько штук валялось на кровати. Кипы газет, пожелтевшие от времени, свешивали свои углы с книжного шкафа, за стеклом которого тускло поблескивали золотым тиснением переплеты солидных, толстых книг. Шкаф был старинный, темный, словно его очень долго коптили.

Сергей Всеволодович молча придвинул Леше стул и молча же стал набивать трубку, которую взял со стола. Пока он возился с трубкой, пока разжигал ее, попыхивая огоньком спички, Леша немного успокоился и огляделся. Хозяин не торопил его, ждал.

В молчании прошло несколько минут. Наконец, Леша набрался смелости.

— Сергей Всеволодович, — сказал он, я, в общем, мы… решили познакомиться с улицей…

Сергей Всеволодович удивленно поднял брови, но перебивать не стал. Леша понял, что выражается туманно, и поспешил пояснить.

— На сборе отряда решили, понимаете? А то мы даже толком не знаем, кто на нашей улице живет и чем она замечательна. А ведь у нас должно быть много интересного. Правда?

Сергей Всеволодович в ответ только неопределенно хмыкнул. Леша, между тем, продолжал:

— Я вот и пришел к вам. Может быть, вы тоже интересный человек. Правда?

Его собеседник с сомнением покачал головой и, наконец, заговорил:

— Ошиблись вы, молодой человек, — произнес он, затянулся, пустил струйку дыма к потолку. Затем добавил: — Ничего у меня интересного нет. Живу, работаю, как все.

Леша видел, что разговор не получается. Сергей Всеволодович молчал, а о чем говорить еще, Леша не знал. Посидев с минуту, он вздохнул, встал и сказал:

— Ну, раз ничего интересного нет, так я пойду.

— Пожалуйста.

Уже у двери, взявшись за ручку, Леша спросил:

— А почему у вас газет так много?

Сергей Всеволодович пожал плечами, слегка улыбнулся.

— Газет? — переспросил он. — Газет, действительно, много. Но ведь газета — вещь полезная, молодой человек. Лишней не будет.

Леша из этого объяснения ничего не понял. Однако он сделал серьезное лицо, понимающе кивнул головой и, попрощавшись, вышел.

Настроение, конечно, сразу упало. По плану, составленному Лешей, нужно было теперь идти к Музе Владимировне, которая жила в третьей квартире. Муза Владимировна славилась на весь квартал, как великая сплетница. Леша сразу представил, как она не даст ему рта раскрыть, все будет выспрашивать, что они кушали сегодня на завтрак, и не пьет ли папа за обедом рюмку водки. В отличие от Сергея Всеволодовича, эта соседка любила разговаривать с ребятами, считая их отличным источником информации. Только ребята не любили ее. Она вечно сюсюкала, была приторна и прилипчива, как несвежая ириска.

Леше стало казаться, что из всей этой затеи ничего не выйдет. С другой стороны — нельзя же прийти завтра в класс с такими результатами, верней, совсем без результатов. Нужно что-то придумать.

И тут Леша вспомнил о Павле Филипповиче. Павел Филиппович — пенсионер. Он с женой Анной Ильиничной занимает угловую комнату на втором этаже — одно окно во двор, другое — на улицу. У окна, которое выходит на улицу, стоит небольшой верстачок, а в простенке развешаны самые разнообразные инструменты.

Хозяина этой комнаты зимой чаще всего можно застать сидящим у верстачка. Павел Филиппович — мастер на все руки. Он и валенок подошьет, и кастрюлю запаяет, и плитку починит, и даже умеет делать спиннинговые удилища. Эти удилища он делает всегда с удовольствием, такие заказы выполняются без очереди. Дело в том, что сам Павел Филиппович — страстный рыболов. Забрав целый воз самых разнообразных удочек, он пропадает все лето на озерах. Летом его у верстака не застанешь. Зато зимой он трудится с утра до вечера, и нет у него отбоя от заказов — вся округа любит этого приветливого, всегда веселого старичка, да и работает он самым добросовестным образом.

Ребята обожали Павла Филипповича. Во-первых, он брал их с собой на рыбалки, а во-вторых, часто чинил им лыжи, точил и приклепывал коньки, мастерил садки и западенки для птичек. Своим умением он никогда не кичился и многих ребят научил делать полезные вещи.

У Леши дружба с Павлом Филипповичем завязалась после того, как они несколько раз ходили вместе на рыбалку. Павел Филиппович обучал Лешу хитрой рыбацкой науке, учил наблюдать природу. А Леша, отличаясь от других ребят тихим характером и выдержанностью, не лез купаться рядом с удочками, не засыпал по утрам, глядя на поплавки, и не отказывался от такой неприятной обязанности, как чистка рыбы.

Но, незадолго до начала занятий в школе, произошел случай, после которого Леша норовил не попадать соседу на глаза. Выпросился он с Павлом Филипповичем на одно озеро, которое находилось далеко от города и на которое сам Павел Филиппович выбирался лишь раз в год — уж больно хорошо там под осень окуни клевали.

Вперед шли целый день. Ночь Леша проспал как убитый. Днем же, когда стало пригревать солнце, отошел от берега, лег в траву и снова заснул. Кепка, лыжная куртка и ботинки остались на берегу возле удочек. Хватился Павел Филиппович своего спутника — нет его. Озеро пользовалось дурной славой: в нем утонуло несколько человек. Поэтому старик перепугался не на шутку. Битых два часа бегал он по берегу, пытался прощупать шестом дно, кричал, звал. В конце концов услышал Леша его призывы, проснулся. Ох и попало ему тогда от рассерженного старика! Расстроился Павел Филиппович, пошла рыбалка прахом. С тех пор и не заглядывал к нему Леша, стыдно было вспоминать все обидные и горькие слова, какие наговорил старик в сердцах.

Но сейчас ему очень захотелось посидеть на низеньком, обтянутом кожей чурбанчике, на который обычно усаживал Павел Филиппович своих юных гостей, посмотреть на его ловкие руки, услышать веселые стариковские прибаутки и негромкий смешок. А главное — хотелось, чтобы его выслушали, да не с усмешечкой, а серьезно, дали совет. В этом отношении Павел Филиппович был незаменимым собеседником. Он никогда не смеялся над ребячьими идеями, как бы фантастичны они ни были.

Не прошло и пяти минут, как Леша уже сидел на том самом чурбанчике, наблюдая, как ловко паяет Павел Филиппович кастрюлю. Закончив работу, он сдвинул на лоб очки в железной оправе, подмигнул Леше и спросил:

— Ну, что скажешь, Алеха-оха? Просто так старого навестить пришел, или дело завелось?

Леша все изложил по порядку, начиная со сбора и кончая своим неудачным посещением Сергея Всеволодовича. Пожаловался, что у них в доме, пожалуй, вообще интересных людей нет.

— Взять того же Сергея Всеволодовича, — ораторствовал Леша, — ничего у него нет замечательного. Он ведь бухгалтером работает, приход-расход… Только газет мною, а зачем — сам, наверное, не знает. Ну, что я о таком на сборе скажу? Чем он нашу улицу прославил?

Павел Филиппович слушал внимательно, только время от времени как-то неопределенно хмыкал, не поймешь: одобрял или сомневался.

Когда Леша, наконец, выговорился, оба помолчали, Старик явно собирался с мыслями. Он не торопясь продул мундштук, вставил в него половинку сигареты, закурил. После этого заговорил не так, как обычно, — шутливо, с прибаутками, а по-другому — негромко, будто раздумывая.

— Торопыга ты, Алеха-оха. Ты думаешь так. Приду, мол, я к человеку и спрошу: чем вы таким интересны и знамениты? А он тут же и выложит. Так, мол, и так, я есть знаменитый революционный деятель и беляков в гражданскую войну порубал видимо-невидимо. Ну, а ежели он такого не скажет, значит, и нечего с ним цацкаться — не интересный он. Так, что ли?

— Да нет, — промямлил Леша, — только ведь, Павел Филиппович, не все же люди одинаковы. Есть знаменитые, а есть и просто так…

— А я, по-твоему, какой? Знаменитый или просто так?

Леша не ожидал такого вопроса и не знал, что ответить. Действительно, как быть с Павлом Филипповичем? Можно его отнести к тем людям, которые украшают улицу, — к знаменитым? Но что он, собственно, сделал такого?