— Ошибаешься! — холодно сказал он.
— Нет, не ошибаюсь. Ты бы рассчитал, что для блага людей важно сохранить твой мозг. И для блага людей не спас бы товарищей! Ты хорошо знаешь арифметику логических расчетов и совсем забыл высшую математику человеческих отношений. Там, за пределами полигона, все считают, что твоя жизнь — подвиг. Только поэтому совет оставил последнее слово за тобой. Но мы не знали, что твоя жизнь давно перестала быть подвигом. В этом есть и наша вина. Да, твоя работа требует одиночества. Но не такого, какое создал ты! Случилось так, что постепенно ты перестал замечать все окружающее тебя. Ты ставишь себе в заслугу, что жил и работал в одиночестве. Ты думаешь, что отдал свой мозг людям и это все оправдывает. Ложь! С какого-то времени ты перестал работать для людей. Ты перестал думать о людях. Работа сделалась для тебя самоцелью. И будь ты трижды гениален — это непростительно. Ты сделал за семнадцать лет то, на что другим потребовалось бы много больше. Но разве ты работал один?! У гебя не нашлось времени поинтересоваться теми, другими… А они собирали эту энергию. Я говорю о всех людях Земли. Семнадцать лет они берегли каждую частицу энергии — для твоих батарей! Они отказывались от многих заманчивых проектов — для твоих батарей! Они искали, думали, строили… Все вместе они дали несоизмеримо больше того, что дал ты. И они хотели дать еще больше. Если бы не катастрофа, ты через неделю начал бы получать втрое больше энергии. Так решили люди, хотя у тебя не было времени поговорить с ними.
— Так… решено?
— Да. Проект утвержден. Но разве в этом дело? Сейчас ты говоришь, что Излучатель стал твоей жизнью. Люди это знают. А вот известно ли тебе, сколько людей отдали жизнь Излучателю? Отдали в буквальном смысле слова. Статистика, как ты говоришь…
— Не преувеличивай, — спокойно ответил он. — На полигоне не было ни одного несчастного случая. Не спеши, подумай.
— Я уже думала. Много думала, — тихо сказала женщина. — На полигоне не было несчастных случаев. А за полигоном для тебя нет ничего. Точнее — есть некое абстрактное человечество.
— Ты несправедлива.
Женшина грустно улыбнулась.
— Справедливость? Год начал у меня погиб сын. Авария на строительстве термоядерной станции. Они торопились…Он и его товарищи… Молчи! Молчи и слушай! За эти годы так было не раз. Да, энергия, собранная в твоих батареях, обошлась дорого, очень дорого. Тебе не говорили об этом. И я бы не сказала, но ты вспомнил о справедливости.
— Прости…
— Простить тебя? Ты ничего не понял. Ничего! Разве люди делали это ради тебя? Разве опыт нужен только гебе? Как трудно с тобой говорить!..
— Прости, — повторил он. — Я помню, тогда на всей Земле прекращена подача энергии… погибло четыре человека. Но я даже не подумал, что один из них…
— Ты и теперь не думаешь о других. Ты добился отмены опытов с электропробоем, взял энергию в свои батареи. Подземники не спорили с тобой. Но они тоже любили свое дело и продолжали испытывать свои корабли. Они шли на риск, зная, что риска могло бы и не быть, если бы продолжались опыты с электропробоем. В сущности, эти трое сидят сейчас в подземоходе потому, что ты восемь лет назад забрал предназначенную им энергию. — Женщина встала. — Если бы решал экипаж подземохода, батареи остались бы у тебя. Даже совет оставил последнее слово за тобой. Напрасно! Но пусть будет так. Мы обойдемся без твоих батарей. Ты даже не представляешь, насколько ничтожны запасы твоего Знергоцентра по сравнению с тем, что есть у нас.
— Все запасы передавались сюда. У вас нет почти ничего.
— Есть! Шесть часов назад по всей Земле прекращена подача энергии.
Он пристально посмотрел на нее и покачал головой:
— Вы опоздаете.
— Нет. Мы остановили все заводы. Мы прекратили почти все работы. Мы отменили полеты всех космических ракет. Мы выключили свет во всех городах. Никто — ты слышишь, — никто не возразил, не пожаловался… Остановилось все! И люди сами отдают ту энергию, которая есть в батареях личного пользования. Все — от гигантских термоядерных станций до переносных туристских генераторов — работает только для того, чтобы спасти этих трех человек.
— Вы опоздаете, — упрямо повторил он, — Нет. Мы спасем их. Без твоих батарей. Ты видишь, мы не прервали подачу тока сюда, в твой Энергоцентр. В окнах твоих зданий горит свет. И эта аллея освещена. А там — нет огней на улицах, закрыты театры, музеи, лаборатории. Даже дети в этот час думают только об энергии.
— Вздор! — резко сказал он. — Театры, дети. Вздор! На все эти театры и музеи, на освещение улиц приходится ничтожная доля общего расхода энергии… Одна десятая процента. С этим или без этого вам нужно собирать энергию не менее двух суток. Вы не успеете. Тридцать шесть километров…
— Да, тридцать шесть! Понадобится — мы пробьемся к центру Земли. Нас много. Одна снежинка — ничто, даже если она большая. Но когда их много и они вместе… Так и люди. На Земле восемь миллиардов людей. Нет, я ошиблась. Восемь миллиардов без одного человека. Тебя нельзя считать. Ты потерял это право.
Он пожал плечами: — Как знать. Посмотрим. Иногда ученый должен идти…
— Нет! — перебила она. — Не должен! Раньше человек еще мог видеть дальше человечества. Сейчас — нет. Сейчас человечество видит дальше одного человека. Ты поймешь это… позже.
Она повернулась и пошла. Он остался сидеть. Снег деловито заметал следы ее ног.
— Снег, — удивленно произнес человек, глядя на эти следы.
Только сейчас он заметил, что идет снег.
Он попытался представить себе темные улицы городов, остановившиеся цеха автоматических заводов, черные громады космических кораблей на безлюдных стартовых площадках… Потом он попытался представить себе кабину подземохода — и не смог, ибо давно перестал интересоваться всем, что не было связано с Излучателем. Он подумал, что даже не знает, кто эти трое.
Ему и в голову не пришло спросить. Три человека. Просто цифра. В этот момент мелькнула совсем другая мысль: «У нее был взрослый сын…» Он встал и направился к центральной площадке.
Снег падал на лицо и таял. Это мешало думать, и он досадливо вытер лицо рукой. Центральная площадка была покрыта снегом. Лучи прожекторов казались теперь ослепительно белыми — их до отказа заполнили снежные хлопья. «Плохо, очень плохо, — подумал человек. — Нет времени во всем этом разобраться».
Он вынул радиофон, нажал кнопку. Снег падал на экран, и человек нагнулся, чтобы увидеть дежурного инженера.
— Слушайте меня внимательно, — сказал он инженеру. — Сейчас вы сообщите ученому совету, что батареи полигона «Звездная река» передаются для спасения пэдчемохода. Затем вы прекратите прием энергии. Выключите свет на территории полигона. Весь свет, до последней лампы. Кроме аварийной линии в помещении батарей. Вы поняли?
— Да, — коротко ответил инженер. Он, видимо, ожидал этих распоряжений, и они не удивили его. — Это всё?
— Нет. Сколько человек на полигоне?
— Двенадцать, — ответил инженер и, помедлив, добавил: — С вами.
— Хорошо. Оповестите всех: мы займемся сейчас подготовкой батарей к транспортировке. Впрочем… В этой работе могут принять участие только желающие.
Инженер едва заметно улыбнулся и ответил: — Будет сделано.
— Почему вы улыбаетесь? — спросил человек. — Кажется, я не сказал ничего смешного.
— Нет, нет, — поспешно ответил инженер. — Просто все уже собрались. Мы ждем вас.
«Мальчишка!» — беззлобно подумал человек и выключил радиофон.
Снегопад становился сильнее и сильнее. Он был теперь в чем-то подобен проливному дождю: снежинки сливались в сплошные белые сгруи. Но все это происходило в абсолютном безмолвии и потому было как торжественная песня без слов. «Тишина. Странная тишина, — подумал человек. Впервые за многие годы мысли его текли медленно и беспорядочно. — Голос у нее совсем не изменился. Пахнет морозом. Неужели у снега есть запах?… Сегодня не пролетал рейсовый реаплан. Значит, полеты тоже прекращены… А сын, наверное, был похож на нее…»
