Это рассказ о Сатьякаме, мать которого звалась Джабалой. Сатьякама захотел стать учеником мудрого Гаутамы (не Будды) и, покидая свой дом, спросил у матери: «К какой готре (семье или клану) я принадлежу?» Его мать сказала ему: «Я не знаю, дитя мое, от какого рода ты происходишь. В молодости, когда у меня было много хлопот как у служанки (прислуживая гостям в доме моего отца), я зачала тебя. Я не знаю твоего происхождения. Меня звали Джабала, тебя зовут Сатьякама.Говори, что ты Сатьякама Джабала (то есть Сатьякама, сын Джабалы)».

Затем Сатьякама отправился к Гаутаме, и мудрец спросил его о семье. Сатьякама ответил так, как учила его мать. На это учитель сказал: «Никто, кроме истинного брахмана, не сказал бы так. Иди, друг, и принеси топливо. Я посвящу тебя. Ты не поступился истиной».

Вероятно, во времена Будды лишь брахманы представляли собой более или менее замкнутую касту. Кшатрии, или правящий класс, гордились своими групповыми и семейными традициями, но как сословие они держали двери открытыми для принятия отдельных лиц или семей, которые попали в число правителей. Большинство остальных людей были вашья, земледельцами, занятие которых считалось почетным. Существовали и другие касты, основанные на роде занятий. Так называемых людей без касты, неприкасаемых, было, видимо, очень мало; вероятно, к ним относились некоторые обитатели лесов, а также люди, занимавшиеся уборкой трупов, и т. п.

Особое значение, которое буддизм и джайнизм придавали принципу ненасилия, привело к тому, что земледелие стало считаться низким занятием, ибо оно часто было связано с убоем животных. Это занятие, служившее некогда предметом гордости индо-ариев, стало считаться в некоторых районах страны не столь почетным, несмотря на его важнейшее значение, а те, кто непосредственно обрабатывал землю, заняли более низкую ступень на социальной лестнице.

Так буддизм, возникший как бунт против жреческого сословия и ритуализма, а равно и против унижения любого человеческого существа и лишения его возможности совершенствоваться и вести более возвышенную жизнь, невольно привел к деградации большого числа земледельцев. Было бы неправильно винить в этом буддизм, ибо в других странах он не оказал подобного воздействия. Что-то в самой кастовой системе толкало ее в этом направлении. Джайнизм толкнул ее на этот путь благодаря своей страстной приверженности идее ненасилия. Буддизм также неумышленно содействовал этому процессу.

КАК ИНДУИЗМ ПОГЛОТИЛ БУДДИЗМ в ИНДИИ

Восемь или девять лет назад, в бытность мою в Париже, Андре Мальро задал мне в самом начале нашей беседы странный вопрос. Что, спросил он меня, позволило индуизму вытеснить организованный буддизм из Индии свыше тысячи лет назад без какого-либо крупного конфликта? Как удалось индуизму поглотить большую и широко популярную религию без обычных религиозных войн, омрачающих историю столь многих стран? Какой внутренней жизнеспособностью или силой, позволившими совершить этот замечательный подвиг, был наделен тогда индуизм? И обладает ли Индия этой внутренней жизнеспособностью и силой сейчас? Если да, то ее свобода и величие обеспечены.

Этот вопрос был, пожалуй, типичен для французского интеллигента, который был также человеком действия. И все же мало кто в Европе или Америке стал бы ломать себе голову над такими вопросами. Там слишком поглощены текущими проблемами. Эти текущие проблемы занимали и беспокоили также и Мальро, и своим сильным аналитическим умом он искал ответа на них всюду, где он только мог найти его в прошлом и в настоящем, — в мышлении, речи, литературе или, лучше всего, в действии, в игре жизни и смерти.

Для Мальро этот вопрос явно не был просто академическим. Он был полон им и задал его, как только мы встретились. Вопрос его пришелся мне по душе, или вернее, это был вопрос, который постоянно возникал в моем сознании. Но я не мог пайти удовлетворительного ответа ни для Мальро, ни для себя. Ответов и объяснений достаточно, но все они, видимо, не затрагивают сути проблемы.

Ясно, что в Индии не было широкого или насильственного искоренения буддизма. Время от времени вспыхивали местные беспорядки или возникали конфликты между каким-нибудь индусским правителем и буддийской сангха (монашеской организацией), которая стала могущественной. Обычно они были политическими по своему происхождению и не приводили к сколько-нибудь существенным переменам. Следует также помнить, что индуизм никогда не был полностью вытеснен буддизмом. Даже когда буддизм в Индии переживал пору своего расцвета, индуизм все же был широко раснространен. Буддизм в Индии умер естественной смертью, или, вернее, это было угасание и переход в нечто другое. «Индия, — говорит Кит,— обладает удивительным даром преобразовывать и усваивать то, что она заимствует. Если это правильно в отношении того, что заимствовано из-за границы или из чужеземных источников, то это тем более правильно в отношении того, что порождено ее собственным разумом и мышлением. Буддизм не только был всецело продуктом Индии; его философия находилась в соответствии с прежним индийским мышлением и философией веданты (Упанишад). Упанишады даже высмеивали культ жрецов, их ритуализм и не придавали большого значения касте.

Брахманизм и буддизм влияли друг на друга и, несмотря на свои диалектические споры, а может быть благодаря им, сближались друг с другом в области как философии, так и народных верований. Особенно близко подошла к брахманской системе и формам махаяна. Пока ее этическая основа оставалась неприкосновенной, она была готова пойти на компромисс с чем угодно. Брахманизм сделал Будду аватарой, то есть божеством. Так же поступил буддизм. Учение махаяны быстро распространялось, но по мере своего распространения утрачивало свои отличительные свойства и черты. Монастыри богатели, превращались в центры власти, и дисциплина в них ослабевала. Магия и суеверия проникали в народные формы культа. После первого тысячелетия своего существования буддизм в Индии начал постепенно вырождаться. Рис Дэвиде отмечает его болезненное состояние в течение этого периода. «Под сильнейшим влиянием этих болезненных фантазий моральные доктрины Гаутамы стали почти незаметными. Теории росли и процветали; каждый новый шаг, любая новая гипотеза, в свою очередь, требовали других шагов и гипотез, пока все небо не оказалось заполнено вывертами ума, а более благородные и простые заветы основоположника религии задавлены грудой метафизических хитросплетений»³⁶.

Это описание вполне приложимо ко многим «болезненным фантазиям» и «вывертам ума», от которых страдали в то время брахманизм и его боковые ветви.

Буддизм возник в период социального и духовного возрождения и реформ в Индии. Он вдохнул новую жизнь в народ, вскрыл новые источники народной силы и высвободил новые таланты и способности к руководству. Под высоким покровительством Ашоки он быстро распространился и стал господствующей религией Индии. Он проник также в другие страны, и между Индией и иностранными государствами непрерывно циркулировал поток буддийских ученых. Это продолжалось в течение многих столетий. Когда в 5 веке н. э., через тысячу лет после Будды, в Индию прибыл китайский паломник Фа Сянь, он увидел, что буддизм процветает у себя на родине. В 7 веке н. э. Индию посетил еще более знаменитый паломник Сюань Цзан, который был свидетелем признаков упадка, хотя даже тогда буддизм был силен в некоторых районах. Довольно большое число буддийских ученых и монахов постепенно переселилось из Индии в Китай.

Наряду с этим в 4 и 5 веках н. э., при династии Гуптов, наблюдается возрождение брахманизма и новый расцвет культуры. Оно не было направлено против буддизма, но, тем не менее, увеличило значение и силу брахманизма и явилось в то же время реакцией на присущую буддизму отрешенность от мира. Последующим представителям династии Гуптов пришлось в течение долгого времени воевать против нашествий гуннов, и хотя в конце концов гунны были изгнаны, страна была ослаблена и начался процесс упадка. Впоследствии было еще несколько ярких периодов, давших миру много замечательных людей. Но как брахманизм, так и буддизм деградировали, и в них возникла грубая обрядность. Их стало трудно различать. Хотя брахманизм и поглотил буддизм, этот процесс изменил также и брахманизм во многих отношениях.