Будда говорил своим ученикам то, что, по его мнению, они способны были понять и претворить в жизнь. Его учение не претендовало на полное объяснение всего, полное раскрытие всего сущего. Говорят, что однажды он взял в руку пучок сухих листьев и спросил своего любимого ученика Ананду, есть ли кругом еще листья кроме тех, что находятся у него в руке. Ананда ответил: «Осенние листья падают повсюду, и их не счесть». И тогда сказал Будда: «Вот так и я дал вам лишь горсть истин, но кроме них есть бесчисленное количество других истин, и их тоже не счесть».
ИСТОРИЯ БУДДЫ
История Будды увлекала меня даже в раннем детстве. Сердце влекло меня к юному Сиддхартхе, который после долгой внутренней борьбы, мук и страданий превратился в Будду. Одной из моих любимых книг была «Li^ht of Asia» Эдвина Арнольда. Впоследствии, когда мне приходилось часто разъезжать по своей провинции, я любил посещать те многие места, которые предание связывает с Буддой. Иногда я даже делал для этого крюк. Большинство этих мест находится в моей родной провинции. Здесь (на границе Непала) родился Будда, здесь он странствовал, здесь (в Гае, в Бихаре) он сидел под деревом Бодхи и достиг просветления, здесь он прочел свою первую проповедь, и здесь он умер.
Бывая в странах, где буддизм остается живой и господствующей верой, я посещал храмы и монастыри, встречался с монахами и мирянами и старался выяснить, что дал буддизм этим людям. Как он повлиял на них, какой след оставил в их душах и на их лицах, как они относятся к современной жизни? Многое мне не нравилось. На рациональное этическое учение было нагромождено обильное многословие, множество обрядностей, канонических прав и, вопреки Будде, слишком много метафизики и даже магии. Несмотря на предостережение Будды, они обожествили его, и его колоссальные изваяния в храмах и других местах смотрели на меня, и я задавал себе вопрос: что бы он сам подумал по этому поводу? Многие монахи были невежественными людьми, полными тщеславия и требовавшими почтения если не к самим себе, то к своему облачению. В каждой стране религия приобрела национальные черты и приспособилась к различным обычаям и образу жизни. Все это было довольно естественным и, пожалуй, неизбежным явлением.
Ноя видел и много такого, что мне понравилось. В некоторых монастырях и монастырских школах царила атмосфера мирного изучения и созерцания. Лица многих монахов отражали смирение и покой, достоинство, мягкость, отрешенность и свободу от мирских забот. Отвечало ли это все современной жизни, или было лишь бегством от нее? Нельзя ли было привнести все это в непрерывную борьбу жизни и несколько умерить одолевающие нас вз^льгарность, дух наживы и насилия?
Пессимизм буддизма, так же как и тенденция уйти от жизни и ее проблем, не отвечал моим взглядам на жизнь. Где-то в глубине души я был язычником, с языческой любовью к богатствам жизни и природы, и не испытывал особого отвращения к конфликтам, порождаемым жизнью. Все, что я испытал, все, что видел вокруг, каким бы печальным и мучительным это ни было, не подавило во мне этого инстинкта.
Был ли буддизм пассивным и пессимистическим? Истолкователи буддизма могут сказать, что это так: многие из его последователей, возможно, восприняли его в таком духе. Я не компетентен судить о всех его тонкостях и его последующем сложном и метафизическом развитии. Но когда я думаю о Будде, у меня не появляется такого чувства, и я не могу представить себе, чтобы религия, основанная главным образом на пассивности и пессимизме, могла иметь такое влияние на множество людей и в том числе на людей высоко одаренных.
Образ Будды, с любовью воспроизведенный тысячами рук в камне, мраморе и бронзе, словно символизирует весь дух индийского мышления или, по меньшей мере, один его жизненно важный аспект. Сидящий на цветке лотоса, спокойный и безмятежный, выше страстей и желаний, выше бурь и борьбы этого мира, такой далекий, он кажется далеким и недосягаемым. Но стоит приглядеться, и мы увидим, что за этими спокойными, неподвижными чертами скрываются страсти и эмоции, странные и более сильные, чем те страсти и эмоции, которые испытывали мы. Глаза его закрыты,но они как бы излучают силу духа, и весь образ наполнен жизненной энергией. Идут века, а Будда все же не кажется столь уж далеким; мы слышим его голос, призывающий нас не бояться борьбы, а со спокойным взором принять ее и видеть в жизни все большие возможности роста и прогресса.
В наши дни личность не утратила своего значения, и человек, оставивший, подобно Будде, такой отпечаток на образе мышления человечества (ибо даже сейчас в мыслях о нем есть что-то живое и волнующее), должен был быть замечательным человеком, представлявшим собой, по словам Барта, «законченный образец спокойствия и кроткого величия, безграничной нежности ко всему, что дышит, и жалости ко всему, что страждет, образец совершенной нравственной свободы и освобождения от всякого предрассудка». А страна и народ, способные дать столь изумительный тип человека, должны обладать большим запасом мудрости и внутренней силы.
АШОКА
Отношения между Индией и западным миром, установленные Чандрагуптой Маурья, поддерживались и в царствование его сына Биндусары. Ко двору в Паталипутре прибывали послы от Птолемея из Египта и от Антиоха, сына и преемника Селевка Никатора, из Западной Азии, Внук Чандрагупты Ашока расширил эти связи, и в его время Индия, главным образом благодаря распространению буддизма, стала важным международным центром.
Ашока принял в наследство эту огромную империю примерно в 273 году до и. э. До этого он был наместником правителя в Северо-западной провинции, столицей которой был университетский центр Таксила. К этому времени империя включала уже большую часть Индии и даже часть Центральной Азии. Только юго-восток и частично юг оставались еще за ее пределами. Старая мечта об объединении всей Индии под одной высшей властью воодушевила Ашоку, и он не медля предпринял завоевание Калинги на восточном побережье, охватывавшем примерно территорию современной Ориссы и часть Андхры. Его армии одержали победу, несмотря на мужественное и упорное сопротивление населения Калинги. Эта война сопровождалась жестокой резней, и, когда весть об этом дошла до Ашоки, его охватило раскаянье и он почувствовал отвращение к войне. Единственный из победоносных монархов и полководцев мира, он решил прекратить войну в самый разгар победы. Вся Индия признала его власть, за исключением южной части, но и эта область легко могла стать его добычей. Тем не менее он воздержался от дальнейших завоеваний, и под влиянием учения Будды его разум обратился к завоеваниям и исканиям в других областях.
О том, что думал и как действовал Ашока, мы узнаем из изданных им многочисленных указов, высеченных на камне или выгравированных на металле. Эти указы, распространявшиеся по всей Индии, дошли и до нас, передав его завет не только его современникам, но и потомкам. В одном из них сказано: «Калинга была завоевана Его Священным и Милосердным Величеством на восьмой год его царствования. Сто пятьдесят тысяч человек было взято в плен, сто тысяч убито в бою и еще больше умерло.
Сразу же после присоединения Калинги началось ревностное соблюдение Его Священным Величеством Закона Благочестия, возникла любовь Его к этому Закону и насаждение Им этого Закона (дхармы). Так Его Священное Величество стал испытывать раскаяние в том, что завоевал Калингу, ибо завоевание прежде свободной страны влечет за собой убийства, гибель и увод в плен людей. Это наполняет Его Священное Величество глубокой печалью и раскаянием».
Далее в указе говорится, что Ашока не допустит больше убийств или увода в плен даже сотой или тысячной доли того числа людей, которое было убито или взято в плен в Калинге. Истинное завоевание — это завоевание сердец с помощью закона долга или благочестия и, добавляет Ашока, эти подлинные победы одержаны им не только в его собственных владениях, но и в отдаленных царствах.
Далее указ гласит:
