— Дядя Осип, идите скорее пособлять с сеном. Скоро буря будет.

Кузнец посмотрел на небо и сказал спокойным голосом:

— Тоже выдумал! Какая там буря! На небе, почитай, ни облачка.

— Верное слово, сам Анатолий Веденеевич говорил!

— А он откуда знает?

— Он по стрелке. Стрелка совсем вниз упала, «бурю» показывает.

— Вот оно что! Машинка-то, пожалуй, не соврет… Ну-ка, ребята! — обратился кузнец к подручным, снимая с себя фартук. — Ложи струменты по местам — в луга пойдем.

Из кузницы Егорка побежал на птицеферму. Он не стал забегать во двор фермы. Там расхаживали важные белые петухи с высокими красными гребешками и большими красными бородами, белые, с такими же красными гребнями, курицы и копошились маленькие цыплята. Опасно было заходить туда с Бобиком: глупый щенок мог кинуться на птиц. Егорка просто передал заведующей птицефермой тете Даше наказ председателя. Она сейчас же собрала всех своих работниц.

Грузовик, на котором работал брат, стоял у скотного двора. Брат Геша лежал под ним и что-то чинил. Егорка подбежал к машине, сел рядом с ней на корточки и возбужденно сообщил брату:

— Геша! Председатель сказал: сейчас буря будет. Велел всем бежать пособлять с сеном.

— Буря? — удивился Геша. — Плохо наше дело! Сейчас кончу.

Еще немножко постучав инструментами, он вылез из-под машины, отряхнулся и бросил инструменты под сиденье в кабине.

— Садись — прокачу! — предложил он брату, заводя мотор.

Егорке стоило большого усилия отказаться от такого соблазна. Но ведь он еще не сказал конюху… Геша залез в кабину, дал гудок и покатил по дороге под гору.

Егорка долго смотрел, как вьется за машиной пыль. Наконец его внимание привлек Бобик. Он громко лаял на лошадей.

Больше десятка их собралось в тень под широкий навес у конюшни: они прятались там от палящего солнца. Сами стояли неподвижно и только лениво потряхивали гривами и отмахивались хвостами от мух.

Около лошадей хлопотал высокий старик. Это и был колхозный конюх дед Савелий. Он осматривал, нет ли царапин на шеях и холках лошадей.

— Цыц, Бобик! — подходя, крикнул на щенка Егорка. — Дедушка Савелий, председатель наказал всех коней в поле гнать.

— Что так? — удивился старик, с сомнением глядя на чистое небо. — Неужто дождя скоро ждет?

— Ой, дедушка, ливень будет! Я сам видел в правлении, как стрелка на машинке аж под самую «бурю» прыгнула, — приврал Егорка.

— Ах ты, напасть какая! Посиди, сынок, минутку, сейчас справлюсь. Только домой загляну — старухе сказать.

— А на лошади дашь проехать? — поспешил спросить Егорка.

— Да уж как же, сынок! Вместе с тобой и поедем.

Удивительно был счастливый этот день для Егорки: разные удовольствия так на него и сыпались. Дед ушел, а Егорка подозвал к себе Бобика, усадил его рядом с собой на землю в тени от крыши конюшни. Бобик набегался и очень устал. Он с удовольствием растянулся в холодке и начал сладко, аппетитно позевывать. При этом он жмурил глаза, раскрывал рот до ушей и высовывал розовой стружкой язык. Глядя на своего дружка, и Егорка стал позевывать. Потом потянулся. Потом положил голову на теплое розовое брюшко Бобика…

Дед Савелий вернулся к лошадям очень скоро. Егорка крепко спал, слегка похрапывая.

— Сморило паренька, — улыбаясь, сказал дед. — Ишь ведь какая жарынь-то! Не стану его будить — замаялся, пусть отдохнет.

Дед пошел к лошадям, взгромоздился верхом на одну из них и погнал остальных перед собой с горки.

Как раз в это время появились первые признаки приближающегося ненастья. Несколько маленьких белых облачков, с утра неподвижно стоявших высоко в небе, незаметно растаяли. Солнце немилосердно жгло. Воздух стал тяжелым, в нем глохли все звуки. Замолкли кузнечики в траве. Низко над землей пролетели несколько ласточек и неизвестно где потерялись.

Курицы не клевали зерен, только тщательно смазывали свои перья жирком из копчика. Ворона, прилетевшая на скотный двор, уселась на плетень, раскрыла клюв, да так и осталась сидеть, сонно прикрыв веки.

От стены конюшни доносилось тихое похрапыванье Егорки.

Солнце медленно спускалось по небу. Ясная даль затуманилась, и вдали над озером обозначилась темная туча. Она стала медленно расти; похоже было, что кто-то за два конца поднимает над горизонтом одеяло. Чем выше вставала туча, тем ярче, ослепительнее сверкало солнце. Еще немного спустившись вниз, оно отодвинуло тень от конюшни и осветило веснушчатые щеки и нос Егорки. Егорка почувствовал его сквозь закрытые веки.

В эту минуту ему приснилось, что трактористы решительно отказались идти в луга и, сердито крича, направили прямо в глаза Егорки яркий свет фар. Будто была ночь, и резкий свет ломил Егорке глаза, как студеная вода родника ломит зубы. Будто он побежал от трактористов в деревню, но и здесь никто не хотел идти помогать убирать сено, все прятались от Егорки по избам и направляли ему в глаза ослепительный свет из окошек.

Наконец Егорка проснулся и сел. Он очень удивился, увидев себя перед стеной конюшни, и сразу вспомнил, как он сюда попал.

Против него сидел Бобик, умильно смотрел на него и вилял хвостом. Егорка встал, размялся, но и тут еще не сразу сообразил, как было дело. Самое худшее, что он теперь не мог вспомнить, исполнил ли он наказ председателя до своего сна или только трактористов послал в луга, пришел сюда, да так и свалился.

Но тут он заметил на небе тучу и увидел, что под навесом нет ни одной лошади.

С высокой крыши колхозного клуба громкоговоритель что-то хрипло кричал простуженным голосом.

Тут Егорка понял вдруг, что он проспал долго, и ужасно рассердился на Бобика.

— Это ты меня заснул! — крикнул он, кинувшись к щенку. — Зевака несчастный!

Хотел со зла поддать щенку ногой, но Бобик увернулся. Егорка полетел на землю и больно расшиб себе коленку. От обиды и боли нижняя губа Егорки задрожала, подбородок задергался и из глаз хлынули слезы. Егорка заревел, да так, со слезами, и побежал по дороге в луга.

А деревня как вымерла, и не было в ней ни одного человека, чтобы расспросить Егорку, что у него за горе, и утешить его.

Добежав до горки, откуда открывался широкий вид на луга, Егорка остановился и с удивлением протер кулаками глаза.

Луга уже не напоминали издали кочковатого болота. Частые кочки-копёшки исчезли с них, взамен их выросли большие редкие скирды — зароды.

Одна — последняя скирда — еще не была готова. Со всех сторон работники подгоняли к ней лошадей, лошади волокли за собой копны сена. Егорка уже раньше видел, как это делается, и потому не удивлялся, как это копна сена сама собой едет по лугу за лошадью. Он знал, что под копну подкладывают жерди и обвязывают ее веревкой.

На невысокой пока еще скирде стояло восемь парней. Снизу мужики и женщины на вилах подавали им сено из подвезенных копен. Парни наверху принимали охапки сена и крепко уминали его ногами. Скирда быстро росла вверх.

Но не ждала и туча. Она заходила из-за озера, и рваные края ее быстро приближались к солнцу.

Егорка видел, как на дороге из Заозерья примчался Анатолий Веденеевич на своем высоком рыжем коне. Он показывал на что-то рукой и отдавал приказания громким голосом. Но слов Егорка на таком расстоянии не мог разобрать. Он припустил дальше и через несколько минут подбежал к скирде. В горячке работы никто не заметил ни его, ни бежавшего за ним Бобика. Работа здесь была не по плечу маленькому Егорке. Он успел только помочь одной девочке подвезти к скирде последнюю копёшку сена.

Туча между тем уже скрыла под собой солнце. На луга набежала тень, и с каждой минутой кругом становилось все темнее. Казалось, среди бела дня настает ночь.

Но колхозники уже вершили последнюю скирду. Они прикрыли ее сверху сеном поплоше и тяжелыми, густыми ветками, которые принесли ребята из ближнего кустарника. Председатель крикнул, чтобы еще почаще накрыли сверху жердями.