Одновременно было указано, что эту операцию, порученную нашему батальону, будет поддерживать полковая артиллерия, а, кроме того, по шоссе подойдет танковый дивизион, который также поддержит нас своей артиллерией и будет вести наступательный бой в районе шоссе.

Настало зимнее солнечное утро. Снег хрустел под ногами а покрытые им ели, низко наклонили свои ветви к земле…

Под ними суетились и сновали люди, почти шепотом переговариваясь друг с другом. Противник был близко, а в морозном воздухе особенно хорошо разносятся все звуки. Роты готовились к наступлению.

Находясь на артиллерийском пункте, я внимательно осматривал в бинокль оборону противника. Ясно был виден бруствер окопов, ходы сообщения, но ни одного признака жизни. Сопка точно вымерла. Создавалось впечатление. что немцы ночью незаметно отошли.

Наша батарея начала артиллерийскую подготовку. Снаряды точно ложились на передний край обороны противника. Сделав с десяток выстрелов. батарея прекратила стрельбу.

— В чем дело — обратился я к артиллерийскому офицеру — почему вы прекратили огонь?

— Снарядов нет! — коротко ответил он.

— То есть как нет? О чем же вы думали раньше. В самый ответственный момент вы заявляете, что не можете вести огонь!

— Да я двадцать раз в штаб полка звонил. А они мне отвечают: "не беда, пехота вывезет". Что же я могу сделать? Из ладошек стрелять, что ли? А вы вот возьмите и не "вывозите" их! Сволочи! Взял бы, да перестрелял бы всех, а в первую очередь, полкового комиссара.

И, крепко выругавшись, он помчался в штаб с требованием снарядов.

Меня вызвали к телефону. Звонил комбат.

— Слушай, что там с артиллерией? Почему прекратился огонь?

Я объяснил.

— Да, ты знаешь, что они сейчас звонили и требовали начинать. Что они делают! Приходи хоть ты скорее.

Одетая в белые маскировочные халаты, четвертая рота вышла на исходный рубеж. В ее задачу входило: по возможности, незаметно подойти к проволочным заграждениям противника. прорезать в них проходы и штурмом брать сопку, уже при поддержке остальных двух рот.

Маскируясь в снегу, быстрыми перебежками, красноармейцы двинулись вперед. Миг… и до сих пор, молчавшая сопка заговорила. Пулеметный огонь начал косить людей. Сразу же появились раненые и убитые. Снег окрасился кровью….

Минометы противника начали вести огонь. Лес, в котором мы находились, оказался буквально засыпанным минами, к счастью, большей частью рвавшимися в верхушках деревьев.

Тяжелая артиллерия немцев начала вести огонь по нашим ближайшим тылам, стремясь отсечь наступающие подразделения и прервать их связь с тылом.

Четвертая рота откатилась назад, потеряв половину своего состава и не выполнив задания. Напрасно мы звонили в штаб полка и просили отложить наступление до темноты; напрасно мы требовали артиллерийского огня и поддержку минометной батареи.

Ничего этого дано не было; беснуясь и неистово ругаясь, командир полка требовал немедленного выполнения операции; он был по своему прав, ибо от него этого требовал штаб дивизии, а от штаба дивизии требовал штаб армии, как всегда не знающий конкретной обстановки и полагая, что на месте "все в порядке". На бумаге была и артиллерия и танки, на деле ничего, кроме винтовок, ручных пулеметов и автоматов. Это был типичный "стиль" большинства локальных операций красной армии.

Внезапно, в нашем блиндаже появился комиссар полка.

— Что же вы не наступаете? — был первый его вопрос.

— Да мы, товарищ комиссар, начали, но ничего не выходит. Надо артиллерию.

— Да ведь артиллерийская подготовка была.

— Ну что ж там, десяток выстрелов дали. Огневые точки подавить надо было. Смотрите, как лупят!

Между разрывами мин была отчетливо слышна пулеметная трескотня.

— Рассуждать тут нечего, надо брать и все тут. Сейчас по шоссе должны подойти танки. Сверьте ваши часы с моими и через пятнадцать минут, то есть в десять сорок пять, начинайте атаку.

Комбат пожал плечами и бросил мне.

— Начальник штаба — распорядись!

Я вышел. Огонь противника усилился. Видимо, понимая наши намерения, он сверху буквально пронизывал лес огнем. С трудом добравшись до опушки, у которой весь снег был уже в крови, я передал командиру пятой роты приказание комбата. Придав к ней остатки четвертой роты, командир которой был уже убит, я посоветовал ему пускать людей отдельными небольшими группами, для прорезки ходов в проволочных заграждениях и, одновременно, отвлекая внимание противника к центру, попытаться пройти с правого фланга и ворваться в оборону немцев.

Согласившись со мной, командир пятой роты начал операцию…..

Огонь противника усилился. Но, несмотря на это, несколько человек находилось уже у проволоки.

Справа на шоссе был слышен шум моторов. Шли танки, срочно посланные для "поддержки нашего батальона. Подойдя по шоссе, танки, развернувшись, открыли прямой наводкой огонь. Однако, так как они получили приказание не непосредственно от командира батальона, а от штаба полка и детально не знали обстановки боя, они стали вести огонь по проволочным заграждениям, у которых скоплялась пятая рота.

Положив с удивительной точностью несколько десятков снарядов, солидно разворотив проволочные заграждения и уничтожив не мало своих собственных солдат — танки ушли дальше по шоссе….

Когда начали рваться снаряды, выпускаемые танками, то солдаты, лежавшие около проволочных заграждений, глубоко зарывшись в снег, вообще, в первый момент, ничего не поняли. Но точность огня внесла панику и рота начала откатываться назад, потеряв много людей убитыми и ранеными. Видя поднявшихся во весь рост красноармейцев, бегущих обратно, противник, в свою очередь, открыл по ним ожесточенный пулеметный огонь, скосивший немало людей.

Жалкие остатки четвертой и пятой рот, из которых можно было бы составить два не полных взвода, были, по существу, небоеспособны. Оставалась еще шестая рота.

Когда комиссар полка узнал о происшедшем, он вскочил и дико завопил:

— Это вредительство, это измена! Я выясню кто виноват. Расстрелять, всех расстрелять!

— А по моему, товарищ комиссар полка, никакой измены здесь нет — сказал я.

— А что же это такое?

— Обыкновенная бестолочь.

— Вы, тоже скажете…

— Да, конечно — вмешался комбат — разве это подготовленное наступление? Просто смертоубийство.

— Учтите, товарищ комиссар полка — снова сказал я — у нас осталась одна шестая рота, которая уже несет потери. Если и она тоже будет уничтожена, то этот участок фронта окажется совершенно оголенным. В случае контр атаки противника, ему сопротивление оказывать будет некому.

— Что вы предлагаете?

— Перенести наступление на ночь и прислать минимум одну резервную роту.

— Как вы смотрите на это? — обратился комиссар к комбату.

— Я согласен….

Поняв, наконец, бесполезность продолжения никому не нужной бойни, комиссар добился того, что наступление было отложено на ночь. Позднее, нам сообщили, что к вечеру нам на помощь будет прислана штрафная рота.

-

Наступило некоторое затишье, хотя противник продолжал обстреливать нас из минометов. В лесу стоял почти непрерывный гул от разрыва мин.

Набежали тучи, пошел снег. Видимость ухудшилась. Пользуясь этим подъехала походная кухня и стала раздавать, оставшимся в живых, обед.

Раненых, а их было очень много, почти всех удалось эвакуировать. Убитых убирать было некогда, да и крайне опасно. Угробив две трети батальона, мы до вечера должны были бездействовать.

И, как часто бывает в жизни, самое трагическое переплетается с самым смешным. Мы сидели с комбатом вдвоем в нашем "блиндаже". Комиссар отправился в штаб полка. Я вызвал дежурного связиста и приказал принести нам обед.

— Постой, постой — заволновался вдруг комбат, — знаешь, у меня давно живот болит…. я все терплю и терплю…..

— Ну, так в чем же дело….. Пожалуйста — и я сделал жест, приглашавший его выйти из блиндажа.