Скоро уже десять лет живет среди дикарей Северо-Восточной Азии Джон Макленнан. Говорят, что у него куча детей и огромное оленье стадо! Но сколько может продержаться человек, воспитанный в цивилизованном обществе, среди первобытных дикарей?

Невероятный научный эксперимент продолжается!»

Джон отшвырнул журнал и лег рядом с Пыльмау.

Амундсен купил у Ильмоча несколько оленьих туш.

Джон решил съездить к мысу Онман, побывать на корабле и привезти кое-какие припасы да патроны для винчестера.

С боеприпасами в Энмыне было совсем худо. В эту осень корабли обходили маленькое селение, а Роберт Карпентер жаловался на неустойчивое политическое положение в России и на то, что в связи с этим хозяева опасаются снабжать его большим количеством товаров.

На полках его лавки было пусто.

Большой караван из собачьих упряжек направился ко вмерзшему в лед кораблю, к западному берегу острова Айон в Чаунской губе.

Джону еще не приходилось ездить в эту сторону, и его поражали угрюмые крутые скалы, резко выделявшиеся чернотой на фоне ослепительно белого снега, запорошившего морской лед.

«Мод» вмерзла не у самого берега, а чуть поодаль. Рядом с кораблем из-под снега торчали постройки — собачник, представлявший собой постройку из пустых бочек, покрытую брезентом и досками, палатка для производства магнитных наблюдений и еще одно сооружение, нечто среднее между палаткой и ярангой, окруженное собаками и нартами. На борту корабля и на льду стояли люди и весело махали приближающемуся каравану.

— Джон Макленнан, — представил Амундсен своего гостя, и каждый счел своим долгом лично поздороваться с Джоном.

Обитатели странной хижины на льду были гостями Амундсена, ожидающими хозяина. У трапа висел плакат, извещающий, что без приглашения подниматься на борт «Мод» воспрещается. Амундсен хорошо знал приезжих, здоровался с каждым и называл их Джону.

Некоторые из них были известны Джону по рассказам Роберта Карпентера. Александр Киск — личность польского происхождения, отлично говорил по-немецки, по-польски, по-русски и по-чукотски. Несмотря на свои примечательные лингвистические способности, в торговых делах Киек был неудачником. Очевидно, из-за пристрастия к спиртному. Затем представился одетый в изящную, богато расшитую кухлянку Григорий Кибизов, арктический коммивояжер, который, как он сам уверял, занимался торговлей не ради наживы, а из любви к приключениям.

И, наконец, Григорий Караев, степенный человек в отлично выделанной кухлянке, несколько громоздкой, но достаточно богатой, чтобы ее мог оценить знаток.

Закончив представление, Амундсен пригласил всех подняться на «Мод».

Церемония представления продолжалась на борту. Среди членов экипажа Джон обнаружил и русского, назвавшегося Олонкиным.

В кают-компании царил уют устоявшегося быта. Под потолком горела электрическая люстра, а на подставке из красного дерева стоял великолепный граммофон с набором пластинок.

— Прошу гостей занимать места за столом! — радушно предложил капитан.

Пока все рассаживались, Александр Киск принюхивался к кастрюле, стоявшей на отдельном столике.

— Это просто брусничный морс, мистер Киск, — сказал Амундсен, лукаво подмигивая остальным гостям.

За столом разговор шел о политическом положении России. Большинство сходилось на том, что рано еще судить, какая власть удержится в России. О возможности возвращения царя на престол высказался лишь Александр Киек, но его слова никто не принял всерьез.

— А пока идет большая драка за власть, — весело сказал Григорий Кибизов, — надо и нам не терять свой шанс!

Молчаливый повар, который оказался штурманом корабля, подал горячий грог в высоких стеклянных стаканах.

— А ваше мнение о современном положении? — обратился к Караеву Амундсен.

Сразу было видно, что этот русский слов на ветер не бросает, и его мнение действительно интересовало всех.

— Сейчас трудно судить обо всем, — тихо сказал он, осторожно слизывая с усов капельки грога. — В одном я убежден — что Чукотка и Камчатка были и останутся владениями России. Поэтому задача настоящих патриотов — препятствовать разграблению здешних богатств и защищать права местных жителей.

Эти слова Караев произнес тихим голосом, но они прозвучали веско.

Джон с интересом смотрел на русского торговца. Примечательное лицо, острые пронзительные глаза и ширококостные пальцы, спокойно лежащие на полированном столе.

Обедавшие за столом опустили головы. Каждый в какой-то степени был, как выразился Караев, замешан в «разграблении здешних богатств».

У борта послышался собачий лай. В кают-компанию заглянул вахтенный и доложил:

— Чукчи явились торговать!

Все вышли на палубу.

Лед у корабля превратился в ярмарочную площадь. Собачий лай, удары бичей, гортанные возгласы каюров — все эти звуки смешивались и производили впечатление большого оживленного торжища.

Амундсен сошел на лед, и за ним двинулись его гости, чукотские купцы, которые на этот раз были простыми зрителями.

Многих приезжих Джон узнавал. Они были из соседних селений, а иные явились чуть ли не с самого Сешана, преодолев огромное расстояние.

Возле одной нарты, у которой каюр разложил великолепную шкуру полярного волка, Амундсен остановился и подозвал жестом Александра Киска.

— Скажите ему, — кивнул он в сторону чукчи, — я даю ему за шкуру шесть пачек табаку.

— У меня еще есть песцы, — каюр торопливо развязал большой полотняный мешок и вывалил на снег несколько отлично выделанных песцовых шкурок.

— Скажите им, что за песцовые шкуры я даю только три пачки табаку, — громко объявил Амундсен через Киска. — А потом приглашаю всех пить чай с сахаром и сухарями.

Капитан шел вдоль выстроенных в одну линию нарт, и глаза приезжих с надеждой смотрели на него и загорались блеском, когда он задерживал шаг.

Джон шел рядом, и сердце у него замирало от стыда. Не подозревая о чувствах Джона, Амундсен говорил ровным деловитым голосом.

— У меня теперь сорок шесть оленьих шкур. Вполне достаточно для изготовления одежды. Я хочу прикупить сколько возможно настоящей ценной пушнины. Меня поражает честность этих людей. Я никогда еще не замечал у них попытки сплутовать. По-видимому, они стоят на очень высоком нравственном уровне. Однако меня удивляет низкий уровень развития этих людей. Они даже не знают часов и не умеют ни читать, ни писать. Это позор, и я понимаю, что старый строй необходимо было свергнуть.

Помощники Амундсена тем временем ходили между нарт, принимали в обмен на товары пушнину и уносили во вместительный трюм. Обойдя толпу, Амундсен повернул обратно.

Амундсен был доволен сделками. Он отдал приказ выволочь прямо на лед огромный бак с крепко заваренным чаем и мешок морских сухарей.

Чукчи набросились на горячее. Те, у кого не оказалось посуды, бегали вокруг судна, выковыривая из снега пустые консервные банки.

Остальные вместе с капитаном поднялись на борт «Мод» и оттуда наблюдали за шумным чаепитием.

Взгляд Руала Амундсена, устремленный на толпу чукчей, выражал сочувствие, и он сказал, обратясь к Джону:

— Трудно даже представить всю глубину трагедии, которая ожидает в будущем этих людей! Развращение уже началось. В иных местностях встречал людей, которые ничего, кроме спиртного, не признавали и готовы были отдать за него не только последние свои пожитки, но и собственных жен и дочерей. К счастью, я запретил членам своей экспедиции иметь какие-нибудь близкие отношения с представительницами прекрасного пола на всем протяжении ледового побережья, и благодаря этому у нас наилучшие отношения с местным населением, не отягощенные и не омраченные ничем.

Ильмоч, как человек состоятельный и имевший персональное приглашение Амундсена, не снизошел до того, чтобы пить чай из общего бака. Он так и ходил вслед за капитаном, словно приблудный пес, заглядывая ему в рот, улыбался, кивал в знак согласия и вынашивал мысль о том, чтобы «стать другом капитану Амундсену».