— Гулять! — отпускал его абверовец.

Он думал, что все в мире подчинено определенным закономерностям. Случайности тоже вещь не простая, а очень и очень сложная, работающая то на тебя, то против тебя, и весьма важно обернуть каждую случайность в собственную пользу, по крайней мере попытаться обернуть.

Испуганная девушка в парке, которую остановил Дар, тоже случайность. Вот только какого рода — та, что за тебя, или та, что против? Зачем ей ходить сюда, в эти места, куда поляки избегают и нос показать, зная о расположенных в замке немецких учреждениях? Действительно искала грибы? Это недолго проверить — надо спросить Дымшу или Тараканова, они жили в этих местах, скажут.

Но, может быть, он все слишком усложняет, запутывает сам себя, привычно ища скрытый смысл в простых вещах? Может быть… Однако специально присланный из Берлина документ, хранившийся в его сейфе, был переснят. Может быть, Дар опять не зря встревожился? Стоит над этим подумать.

…Кружаный ветер надул к ночи дождь. Он пошел как-то незаметно, словно подкравшись: сначала брызнули на сухую землю отдельные редкие капли, потом припустило сильнее и наконец заморосило, как будто все вокруг подернуло рваным серым рядном.

Тараканов зябко передернул плечами — холодные капли попали за ворот маскировочной куртки. Идущий впереди Шмидт уже пару раз оскользнулся, тихо выругавшись сквозь зубы. Стемнело, а в лесу темнота казалась еще более густой, плотной — хоть режь ее на куски, вместе с дождем.

Сзади, растянувшись цепочкой, шли еще шесть человек. Замыкал молчаливое шествие Алоиз, хмурый, чем-то недовольный, похожий в плаще с капюшоном на католического монаха неизвестного ордена. Тихо — только звук крадущихся шагов, шорох дождя да сипловатое дыхание.

Когда вышли к сосне, на которой был оборудован наблюдательный пункт, дождь приутих, ветерок слегка растащил тучи и проглянула луна, бросив тусклый отблеск на оружие в руках шестерых. Дымша с явной неохотой подошел к стволу сосны, взялся руками за скользкие скобы — стоявший рядом Тараканов уловил запах вина. Незаметно для Шмидта сжав локоть Алоиза, Владимир Иванович легонько отодвинул его в сторону и сам полез наверх. Дымша, оценив благородство коллеги, слегка подсадил его, помогая преодолеть первые метры подъема.

— Приготовьтесь, — шепотом приказал Шмидт молчаливой шестерке.

Наверху Тараканова встретил порыв сырого ветра, бросившего в лицо мелкие капли влаги с хвои, пятно луны над головой и серебристый отблеск лунного света на поверхности недальней воды. Вспомнив вынужденное купание, Владимир Иванович невольно поежился — черт бы побрал совсем этого Дымшу: если бы он сейчас в таком состоянии полез наверх, то сломал бы себе шею. С чего только насосался спиртного? Добывает же его где-то: пьян постоянно, особенно в последние дни. Что с ним происходит?

Тараканов поднял бинокль и, напрягая глаза, вгляделся сквозь окуляры в сопредельную сторону. Вот светлая полоска воды, потом темная — берега, еще темнее — свежевспаханная русскими контрольно-следовая полоса, за которой седая, в призрачном лунном свете, трава и черная стена леса. От этой стены отделились фигуры и медленно двинулись вдоль полосы. «Пограничный наряд», — подумал Владимир Иванович. Вот они вошли в полосу лунного света, на мгновение остановились, глядя в сторону немецкого леса, потом пошли дальше. Тараканову показалось, что он даже сумел различить лица пограничников под широкими козырьками фуражек, впрочем, это, скорее всего, игра фантазии.

Неожиданно дождь припустил с новой силой. На луну натянуло серое облако, и все вокруг опять погрузилось во тычу.

Нащупав полевой телефон, Владимир Иванович крутанул ручку:

— Наряд прошел…

— Гут, — коротко отозвался Шмидт. — Спускайтесь.

Внизу было совсем темно. Курить Шмидт не разрешил. Шестерка неизвестных нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. Гауптман заставил каждого попрыгать, проверяя, не гремит ли что-нибудь из снаряжения. Тараканов, стоявший рядом с ним, пытался разглядеть лица, по скрытые полуопущенными капюшонами, они казались размытыми светлыми пятнами.

— Через пять минут будете на той стороне, — по голосу можно было понять, что Шмидт улыбается. — С вами бог!

Шестерка неслышно растаяла в мокрой темноте. Ни шороха, ни хруста ветки под ногой, ни всплеска воды.

Тараканов шагнул было опять к сосне, но Шмидт удержал его:

— Темно…

— Русские уже справили Первое мая, — откашлявшись, заметил Дымша.

— В праздники они охраняют границу еще сильнее. Лучше переходить сегодня, после праздника, — пояснил Тараканов.

Он ждал. Ждал распоряжений. Подняли поздно вечером, велели собраться и срочно вывести к границе группу. На опушке леса они увидели грузовик. Около него курили несколько человек. Потом пошли. Командовал Шмидт. Что теперь, когда те ушли, зачем мокнуть?

— Зачем мокнем? — словно подслушав мысли Тараканова, поинтересовался Дымша.

— Ждем, — ответил Шмидт.

Дымша опустился на корточки возле сосны, глубже натянув на голову капюшон, и через несколько секунд послышалось бульканье. Тараканов, прислонившись к стволу спиной, поднял голову вверх, но там, кроме летящих с неба мелких капель дождя, ничего — ни звезд, ни луны. Шмидт прохаживался маятником — пять шагов туда и пять обратно. Через час он разрешил курить. На исходе четвертого часа ожидания, когда уже успели изрядно промокнуть и начали мерзнуть, из ближних кустов мигнули фонариком, и на полянку вышли четверо из шестерки неизвестных. Шмидт шагнул к ним.

— Как?

— Нормально, — на немецком ответил один из вернувшихся.

— Дайте флягу! — требовательно протянул к Дымше руку гауптман. Взяв флягу, он отвинтил колпачок и запрокинул ее надо ртом. Потом пустил ее по кругу. К пану Алоизу она вернулась пустой.

— На сегодня все. Возвращаемся, — гауптман был явно доволен.

…Сегодня Марчевский впервые попал в личные апартаменты Ругге, расположенные рядом с его кабинетом. С интересом разглядывая обстановку жилища начальника абверкоманды — зачастую вещи могут очень многое сказать о хозяине и его привычках, — пан Викентий отметил, что в жилых комнатах нет шкафов с винтовками, полочек с оптическими прицелами, рабочего стола с бумагами: комнаты Ругге были типичным жилищем немецкого бюргера — с вышитыми готическими буквами салфетками, уютным диваном, рядом с которым лежал коврик для собаки, двумя большим креслами, располагавшими к приятной беседе, аккуратной стопкой газет на журнальном столике и кофейным сервизом на большом обеденном столе, покрытом плюшевой скатертью. Все сияло чистотой, словно только что вышло из стерилизатора.

Войдя, пан Викентий не увидел хозяина. Тот был в ванной. Оттуда доносилось его довольное покряхтывание и урчание пса. Осторожно ступая по натертому до зеркального блеска паркету, мимо Марчевского прошел в ванную комнату солдат, неся ведра с водой.

— Идите сюда, альтергеноссе! — позвал Ругге.

Марчевский осторожно подошел, приоткрыл дверь.

Подполковник мыл собаку, поставив ее в большое корыто. Раздетый до трусов, мокрый и босой, он с явным удовольствием намыливал Дара, тихо поскуливавшего под мускулистыми руками хозяина.

— Близко не подходите… — предупредил немец. — Он любит отряхиваться. Рискуете испортить костюм… Здесь грязно, могут появиться блохи, приходится его мыть.

— Понимаю, понимаю… — вежливо покивал пан Викентий, наблюдая, как перекатываются под кожей Ругге уже изрядно заплывшие жирком, некогда хорошо натренированные мышцы.

— Поставьте ведра, — приказал Ругге солдату, — и можете быть свободны… Так вот, господин Марчевский, я принял ваш совет.

— О чем вы, Генрих? — недоуменно поднял брови поляк.

— О маршруте группы. Идея показалась мне стоящей — русские со времен царей, в которых текла изрядная доля немецкой крови, приучены свято соблюдать границы. Не только государственные, но и внутренние — власти одной области редко суются в дела властей другой, без согласования наверху. Издержки тоталитарного режима! Поэтому, если наших людей и засекли, то, пока чекисты утрясут эти проблемы, можно уйти на территорию другой области, сесть на поезд и затеряться в азиатских просторах.