— Господин министр! Германское командование имеет конкретные доказательства того, что Англия запланировала оккупацию датских и норвежских военных баз. Для предупреждения этого германские вооруженные силы перешли границу и начали оккупацию Дании. Должен вам также сообщить, что в течение нескольких минут над Копенгагеном появятся эскадрильи немецких бомбардировщиков. Однако, согласно приказу, они пока не сбросят бомб. Задача датчан: не оказывать сопротивления, так как это привело бы к самым ужасным последствиям.
Пораженный услышанным, министр иностранных дел обессиленно опустился в кресло. Взгляд его упал на каминные часы — было четыре часа двадцать минут девятого апреля 1940 года.
…Десятого апреля британский посол в Копенгагене Говард Смит направил в Форин оффис донесение:
«На рассвете, примерно около пяти часов, три небольших транспортных парохода появились у входа в копенгагенский порт. Над ними кружили немецкие самолеты. Береговая противовоздушная оборона дала один предупредительный выстрел по самолетам. Не считая этого, датчане не оказали сопротивления, и, таким образом, немецкие десантные и военные корабли смогли свободно войти в порт. В первой волне высадились на берег примерно восемьсот солдат. Они сразу прошли к древней копенгагенской крепости Кастель, ворота которой были заперты. Их попросту взорвали. Датская стража, которую застали врасплох, но оказала сопротивления. Как только крепость была занята, часть немецких вооруженных сил направилась в Амалиенборг, в королевский дворец, где напала на стражу и застрелила одного из телохранителей, а двух ранила.
Шансы датской армии на сопротивление вследствие полной внезапности уменьшились еще больше. Например, один из старших офицеров датского военного министерства в день немецкой высадки на берег, девятого апреля, как обычно, ехал на автомобиле из своей виллы в столицу. Но дороге он наткнулся на немецкий разведывательный дозор, который приказал ему остановиться. Но старший офицер военного министерства, смеясь, погнал дальше, не поняв, что это: находящиеся в шаловливом настроении или немного подвыпившие датские солдаты?.. Он начал понимать только тогда, когда автоматная очередь прорезала его машину…»
Больше от Говарда Смита донесений в Форин оффис не поступало.
…В тот же день немцы оккупировали Норвегию, завершив операцию «Везерюбунг».
…Старая мельница стояла на берегу тихого, поросшего ряской, пруда. Плицы мельничного колеса выкрошились от паводков и долгих лет, как зубы у старика; бревна приобрели цвет благородного серебра, и здание мельницы казалось дорогой игрушкой, забытой ребенком-великаном среди буйно разросшихся кустов и задумчиво глядящих в зеленую гладь воды плакучих ив. Темный мох облепил фундамент, сложенный из нетесаных камней, густо желтела глина берегового откоса, а на самом его краю воздело к серому небу руки-ветви засохшее дуплистое дерево.
— Голландский мастер? — прищурился рассматривавший полотно Альфред Этнер.
— На этот раз вы не угадали, господин группенфюрер, — сопровождавший Этнера обер-фюрер CС Бергер достал из внутреннего кармана очки в тонкой золотой оправе, тщательно протер стекла и, держа очки как лорнет, склонился к табличке на раме.
— Картина неизвестного русского художника. Примерно середина прошлого века.
— Поразительно, просто поразительно. Манера письма очень напоминает старую фламандскую школу. Сознайтесь, — Этнер взял под руку выпрямившегося обер-фюрера, — вы специально подвели меня к русской картине?
— Вы правы, экселенц.
Этнер убрал руку, прошелся по небольшому залу, стены которого были увешаны полотнами в дорогих рамах. Остановился перед картиной, изображавшей охотничий выезд английского вельможи семнадцатого века. Дамы и кавалеры на породистых лошадях, своры собак, нетерпеливо рвущихся с поводков, коренастые псари, вооруженные длинными кинжалами, подняли блестящие охотничьи рога, готовясь затрубить по знаку хозяина, спустить собак со сворок, начать лихую и кровавую потеху. На кого выехал охотиться вельможа — на оленя, на лисицу, на медведя? Хотя, кажется, в английских лесах того времени уже давно не водилось медведей, если они там были вообще. Медведи — это Россия. Чертов Бергер! Умеет-таки ненавязчиво повернуть мысли начальства в интересующую его сторону.
Группенфюрер покосился на Бергера, почтительно стоявшего в стороне. Штатский костюм немного мешковато сидел на его тощей длинной фигуре. Сквозь редкие, сероватые волосы просвечивала розовая, как у младенца, кожа. Да, обер-фюрер далеко не красавец, но зато весьма надежный сотрудник, не лишенный способностей. И с хорошими связями. Этнер никак не ожидал, что пригласивший его посетить имение родственника по линии жены Бергер сделает такой сюрприз — картинная галерея в немецком помещичьем доме. Причем неплохая галерея, черт возьми, очень неплохая. Хотя и невелика. Многие полотна доставляют массу удовольствия. А впереди еще обещанный обед, приготовленный поваром-китайцем. Помнится, Бергер говорил, что хозяин имения фон Бютцов оказал большие услуги национал-социалистам до их прихода к власти.
Этнер уже был представлен хозяину — лысому тощему старику с хитрыми голубыми глазками, словно напоказ одетому в традиционный баварский костюм. Перебросившись с гостями парой ничего не значащих фраз, хозяин сослался на дела и оставил их одних. Нет, не зря Бергер предложил провести свободный день в имении дальнего родственника, не зря. Хочет в неслужебной обстановке обговорить некоторые дела? Ну что же, поговорим.
— Как вы полагаете, обер-фюрер, кто из этих псов ретривер?
Бергер подошел, надел очки, внимательным взглядом окинул полотно.
— Простите, господин группенфюрер, я не совсем понимаю. Это что, особая порода?
— В некотором роде, — усмехнулся Этнер. — Вижу, вы не знаток псовой охоты, уходящей в небытие. Ретривер — пес, приученный приносить хозяину убитую дичь и подранков. Только приносить. Своего рода собачий лакей. Выслеживает добычу другой пес, более умный и тонко организованный, а ретривер только приносит… Абвер должен стать для СД ретривером в начатом нами польском дело! Пойдемте на веранду, здесь не стоит курить…
Они вышли, сели в плетеные кресла. Этнер достал пачку американских сигарет, угостил Бергера.
— Апрель всегда представлялся мне чародеем, творящим чудеса на германской земле, — продолжил Этнер. — Леса в легкой зеленой дымке появляющейся листвы, молодой, нежной, еще не тронутой жгучими лучами летнего солнца. Синеющие горы, звонкие, чистые ручьи, унесшие мусор стаявшего снега… Я искренне благодарен вам, Бергер, за приглашение посетить это имение. Нельзя все время сидеть в душных кабинетах и на деловых совещаниях. Однако раз уж мы начали разговор, то стоит его продолжить?
— Как вам будет угодно, — вежливо склонил голову обер-фюрер.
— Апрель принес но только пробуждение природы, но и новые победы — пали Дания и Норвегия. Теперь очередь Франции. Пусть не думают отсидеться за линией Мажино, не выйдет! Кстати, я недавно видел прелюбопытное произведение ведомства господина Геббельса. Представьте, на листовке изображена комната, где на стуле, около большой супружеской кровати, висит английский мундир. И подпись: пока Жан служит на линии Мажино, солдаты английского экспедиционного корпуса утешают его Жанну.
— Серьезно? — заулыбался Бергер.
— Вполне. Авторы верят, что когда эти листовки будут разбросаны с самолетов над французскими позициями, то окажут деморализующее воздействие на легкомысленных парижан и марсельцев.
— Самый веский аргумент — наши танки. И бомбовый удар.
— Да, как в Польше, — блестящий пример молниеносной войны. Они сами подтолкнули нас, проведя перепись населения семнадцатого мая тридцать девятого года. Тогда весь мир узнал, что к востоку от линии Одер — Ныса — Лужицкая проживает не только восемь с половиной миллионов поляков, но и более семи миллионов немцев! Недавно рейхсфюрер Гиммлер интересовался, как идет подготовка в Гамбургской школе СС. Скоро нам понадобится много опытных, хорошо обученных людей…
