— Можете опустить руки и сесть в кресло!

Пан Викентий отошел в другой угол комнаты, снял со спинки стула пальто и шляпу гостя, осмотрел. Оружия не было и там.

— Зося, выйди, пожалуйста, нам с паном надо поговорить. И собери самое необходимое. Себе и мне.

— Пан полковник зря беспокоится, — спокойно сказал незнакомец. — Я не имею дурных намерений.

— Вот как… — протянул несколько удивленный Марчевский. — Зося, почему ты его впустила?

— Он сказал, что давно знает тебя, — красивое Зосино лицо выражало искреннее недоумение.

— Хорошо, мы сейчас все выясним… — Марчевский подошел к окну, немного отодвинул штору, посмотрел вниз. Улица была пустынна. — Иди, Зося, делай, как я сказал!

Дождавшись, пока она выйдет, вернулся к столу, сел напротив незваного гостя, не убирая пистолета. Отметил про себя, что незнакомец держится достаточно спокойно. Надеется выкрутиться? Но ноздри до сих пор щекочет сладковато-приторный запах «Фрюлинга», а это — смертный приговор!

— Итак, — глядя в глаза незнакомцу, сказал Марчевский, — пан знает меня, мое бывшее звание, знает, где я живу, а я, представьте, пока не знаю о вас ничего.

— Пан полковник не прав — офицер всегда остается офицером, даже если армия потерпела поражение, — улыбнулся гость. — Поэтому я назвал вас по званию. Однако вы, похоже, действительно не помните меня?

— Представьте себе, — с издевательской усмешкой ответил полковник.

— Я Тараканов, из Кракова.

— О, так пан русский? Интересная новость. И что же вы делаете здесь? Откуда знаете меня, как нашли мое жилище? Отвечайте быстро, на долгие разговоры нет времени.

— Надеюсь, пан полковник не станет стрелять в квартире при женщине, если я достану сигареты? — вместо ответа поинтересовался Тараканов. — А на ваши вопросы я отвечу. Все очень просто — мне нужны пенендзы[2], а знакомых здесь нет. Случайно увидел вашу даму и пошел за ней, надеясь на счастливую встречу с вами. Вот и встретились. Не откажите в помощи бывшему сотруднику дефензивы[3].

— Нескладно лжете, господин Тараканов… Зося не выходит из дома! Среди сотрудников дефензивы у меня не было знакомых с фамилией Тараканов, и там не служили эмигранты.

— Не служили, но сотрудничали! — уточнил гость без тени смущения. — Полиция не может обходиться без осведомителей.

— Согласен, — кивнул Марчевский. — Но теперь вы, видно, сменили хозяина.

— Прошу вас, не торопитесь с выводами! — примирительно поднял руки Тараканов. — При новом хозяине зачем бы мне деньги? Могу предложить интересную вещь, и, надеюсь, она придется вам по вкусу. Но самое главное — деньги! Они у вас есть?

— Короче, что вы хотите? — самоуверенность Тараканова начала раздражать пана Викентия. С каким удовольствием он всадил бы между глаз пулю бывшему полицейскому осведомителю, наверняка перешедшему на службу к оккупантам. Может быть, не ждать темноты, а пристрелить его в квартире, а потом уйти? Нет, пока ничего не ясно с его собственными делами, нельзя столь явно бросать вызов немцам. Они хватятся соглядатая, придут, обнаружат труп и…

— Ну, говорите, я жду! — поторопил Марчевский.

— Вот. — Тараканов сунул руку в карман и вытянул из него за тонкую золотую цепочку изящное распятие. На небольшом нательном крестике было прикреплено искусно вырезанное из слоновой кости изображение фигурки распятого Христа. — Не откажите, пан полковник, я совсем издержался. А золото всегда в большой цене. И, обратите внимание, старая работа. Оно ваше, если заплатите.

— Сколько? — с иронией поинтересовался полковник.

— Сто пятьдесят марок, — не моргнув глазом ответил Тараканов. — Ни пфенинга меньше.

— А злотые вас не устроят? Покажите… — Марчевский взял протянутое распятие, повертел, рассматривая. На оборотной стороне было выгравировано: 25 декабря. Дата рождества Христова… — Напомните, Тараканов, где мы могли встречаться раньше?

— В Польше «Б», например. Вообще в восточных кресах[4], когда там велась борьба с коммунистическими партизанами. А злотые будут в цене еще не скоро. Берите, я вижу, вам правится.

— У меня нет такой суммы. Но могу предложить сто марок, тоже неплохая цена.

— Хорошо. Ни вам ни мне! — хлопнул ладонью по колену Тараканов. — Пусть будет сто двадцать пять. Из уважения к дате!

Бледная улыбка тронула губы пана Викентия, впервые за время разговора. Он положил на стол пистолет и убрал распятие в карман пиджака.

— Скажите, Тараканов, сколько вам лет?

— Это имеет значение? — нимало не смутившись, ответил вопросом на вопрос бывший осведомитель политической полиции. — В отличие от женщин, я не делаю секрета из своего возраста. Мне тридцать шесть. А что?

— Вы еще так молоды… — продолжая улыбаться, пояснил Марчевский, — но торгуетесь, как старый еврей на варшавской барахолке. Берите, что вам дают.

— На варшавской барахолке не бывал, не знаю, — парировал Тараканов. — Я вообще не бывал до войны в Варшаве, только проездом. Но деньги, они счет любят, пан полковник. Я на эти марки жить собираюсь, понятно? И во время войны надо есть, пить, где-то спать, что-то надевать на себя…

— Скоро лето, — меланхолично заметил пан Викентий.

— Еще не скоро, — огрызнулся незваный гость, — до лета успеешь с голоду подохнуть. Давайте сто двадцать пять, и разойдемся. А нет, так верните вещь, как-никак золотая. — Он требовательно протянул руку.

Марчевский даже удивился, какая длинная оказалась у Тараканова рука, а ее движение — неожиданное, гибкое, быстрое, как выпад опытного фехтовальщика.

— Не торопитесь, — поморщившись, полковник слегка отодвинул в сторону протянутую руку. — Я еще не решил окончательно. Скажите, что вы делали после нашего поражения в сентябре прошлого года? Извините за нескромность, но все-таки вы пришли ко мне, а не я к вам, и происхождение предлагаемой вещи не совсем ясно.

— Боитесь купить краденое? — усмехнулся бывший осведомитель. — Зря! Теперь до этого никому нет дела. Впрочем, я объясню — эта вещь — подарок одной хорошей женщины своему сыну. На обороте выгравирована дата дня его рождения. Нет, подарили не мне, я не католик. Рассказать, как распятие попало в мои руки?

— Это не так интересно, — вяло махнул ладонью, разгоняя перед собой табачный дым, чтобы лучше видеть собеседника, закуривший сигарету Марчевский.

Тараканов его озадачил. С одной стороны, похоже, не лжет, но с другой… Сейчас время недоверия, кто поручится, что человек, сидящий перед ним, именно тот, за кого себя выдает? Немецкие спецслужбы работают грамотно, не брезгуя никакими средствами, хорошо готовят своих людей, а бывший полковник не имел права рисковать, доверяясь незнакомцу. Слишком многое поставлено на карту в этой игре. Слишком многое…

— Курите, — предложил пан Викентий, протягивая эмигранту сигареты. Тот взял, поблагодарив небрежным кивком головы. Жадно затянулся, выпустил дым из узких ноздрей.

Неясное чувство настороженности не покидало Марчевского, Он и сам вряд ли мог ответить себе на вопрос, что именно так беспокоит его? Серо-зеленые, какие-то кошачьи глаза Тараканова, неотрывно следящие за каждым жестом собеседника; его нос, с небольшой горбинкой, словно принюхивающийся к обстановке в гостиной; неожиданно быстрые жесты, манера сидеть так, словно в любую минуту готов сорваться с места, побежать неведомо куда, или эти странные руки, с небольшими кистями и сильными пальцами, крепко зажавшими сигарету? И в то же время непонятная уверенность в себе, ненапускное спокойствие, словно пришел к доброму старому знакомому поболтать за чашкой кофе, покурить, рассказать забавную историю и отправиться восвояси. Странный человек.

— Как же вам удалось найти меня? Откуда знаете Зосю?

— Видел, когда вы приезжали в имение маршала Пилсудского, в Друскининкай, года три назад. Помните? А здесь встретил случайно, простите за подробность, выследил, полагая, что и вы где-то рядом. Пришлось подарить вашей даме флакончик пробных французских духов, который я безуспешно пытался продать. Кому сейчас нужны духи? Зато они открыли мне двери вашего дома.