Когда великий князь вышел из класса, поставив мне полный балл, при среднем сочувствии нашего географа капитана Писарева, никому такого балла не ставившего, Трубчанинов набросился на меня со свирепым выговором. Оказалось, что во время моего ответа великому князю я, показывая ему что-то на карте, повернулся к нему в пол-оборота, что в глазах полковника было явным нарушением дисциплины. Строгий строевой служака, он считал, что выправка для военного человека важнее всех географий и потому немедленно, прямо из класса, как говорится, без пересадки, отправил меня под арест.
В тот же вечер, сидя в заключении, я смотрел в окно на голубые дали задонских степей и на густой ковёр белой акации, покрывавший корпусной сад. У меня впервые тоскливо и сладко сжалось сердце. В голову пришла мысль, что с окончанием корпуса наступает для меня пора взрослой жизни, которая и радовала, и пугала одновременно…
Осенью того же года мне пришлось увидеть великого князя в третий раз, уже в Петербурге, где я был на младшем курсе Николаевского кавалерийского училища. Он вошёл в нашу столовую во время завтрака и стал обходить столы, беседуя с юнкерами и безошибочно определяя, кто из них какой корпус окончил. Подойдя ко мне, он положил руку мне на плечо и, улыбнувшись, сказал:
– Этого я тоже знаю. Он у меня в Воронеже экзамен по географии держал. Ведь твоя фамилия Марков?.. Вот видишь, я тебя не только помню, но и знаю, что двенадцать двенадцатью, а под арест ты с экзамена всё же влетел… Так-то, братец, дружба дружбой, а служба службой, Трубанёк твой мужчина был серьёзный.
Это был последний раз, когда я видел великого князя. Через два года он скончался, оставив после себя в сердцах всех бывших кадет самую тёплую память и горячую благодарность. Да будет пухом родная земля нашему светлому князю.
Михайлов день
По неизменной примете наших мест, снег выпадает никак не позднее 8 ноября. Пусть даже накануне ещё ездили на колёсах, в ночь «под Михайлу» обязательно ляжет зима. Проснувшись утром, повеселевший люд в светлом окне увидит густую, пушистую порошу.
В этот день наш кадетский корпус праздновал свой престольный праздник, по традиции являвшийся выпускным для кадетов седьмого класса, которые на нём считались хозяевами бала, имевшего место вечером. Занятия по этому случаю прекращались на три дня, а именно 7, 8 и 9 ноября, а к самому празднику корпус готовился задолго. Главным распорядителем бала и одновременно заведующим художественной и декоративной частью являлся в моё время, много лет подряд, подполковник Паренаго – художник, артист и археолог, собиравший к этому дню для украшения отведённого под бал помещения массу всевозможного декоративного материала, как из музея и арсенала корпуса, так и из частных коллекций, в виде старого оружия, лат, кольчуг и прочего снаряжения, приличествующего украшать бальную залу военно-учебного заведения. Центральным помещением для танцев служила большая зала – огромная, двухсветная, в которой весь состав корпуса, собираясь для парадов, занимал едва ли её третью часть.
Внизу, вдоль стен залы, шла галерея белых колонн, наверху же имелись с двух сторон хоры для музыки. На стенах сборной висели под потолком огромные портреты государей, начиная с основателя корпуса императора Николая I. По стенам, на белых мраморных досках, золотыми буквами сияли имена бывших кадет, награждённых орденом Св. Георгия, и описания их подвигов. Помимо этого, в больших шкафах, стоявших вдоль стен, находилась фундаментальная библиотека корпуса, насчитывавшая около десяти тысяч томов.
Бал кадетского корпуса был самым большим светлым событием в Воронеже, на него съезжались всё военное начальство во главе с командующим армейским корпусом, дворянство, бывшие кадеты и родственники учащихся кадет. В городе существовало шесть женских гимназий, и в дамах недостатка не было, уже не считая сестёр и кузин местных кадет-воронежцев. В качестве хозяев и распорядителей праздника выступали выпускные кадеты первой роты, при этом для приглашения они располагали двумя билетами на каждого, второй роты – по одному, а две младшие роты не имели права приглашать кого бы то ни было, и сами на балу веселились только до 9 часов вечера.
В день праздника полагался ранний традиционный обед, на котором, кроме состава корпуса, присутствовали почётными гостями все прибывшие в этот день в Воронеж бывшие кадеты, сидевшие по этому случаю в кадетской столовой за специальными столами. Председательствовал старейший в чине, обыкновенно заслуженный генерал, так как в моё время корпус уже пережил пятидесятилетие своего основания, – я сам принадлежал к 62-му его выпуску. Меню обеда, по строго соблюдавшейся традиции, было всегда одно и то же. По выражению кадет, оно состояло из «серьёзного харча», а именно: на первое бульон с великолепной мясной кулебякой, на второе – жареный гусь с яблоками и на сладкое – сливочный торт. Для тостов, полагавшихся за обедом, каждому кадету полагалась бутылка мёду.
Первая здравица была, конечно, за государя императора, её провозглашал директор корпуса, после чего оркестр уланских трубачей, игравший в течение всего обеда, исполнял национальный гимн, сопровождаемый хоровым пением всех присутствовавших и громким «ура». Второй и последующие тосты следовали за великого князя, корпус, бывших и настоящих кадет, директора и т.д. Каждый тост сопровождался тушем и криком «ура». Настроение за этими обедами было всегда приподнятым и очень искренним; общая хлеб-соль кадет, по-товарищески разделённая с заслуженными генералами и офицерами, молодевшими в стенах родного корпуса, где прошло их детство, создавали тёплую атмосферу братства и спайки между старыми и малыми, которой была крепка и сильна русская императорская армия. Много раз я переживал это хорошее и тёплое чувство корпоративной связи и единства за кадетским обедом Михайлова дня, как будучи кадетом, так и позднее, приезжая офицером в этот день в корпус. Хорошее, давно прошедшее и невозвратное время!..
Бал 1912-го юбилейного года Отечественной войны был особенно блестящ и роскошен, как по убранству, так и обилию почётных гостей, во главе которых стоял кадет первого выпуска корпуса, сын бывшего первого директора, престарелый генерал от кавалерии Винтулов, занимавший в этот год пост генерал-инспектора ремонта кавалерии. Воронежское дворянство во главе с губернским предводителем Алёхиным также не ударило лицом в грязь, и было представлено на празднике своими заслуженными членами и целым цветником очаровательных дам и барышень.
Залы украшали огромные копии с картин Верещагина, посвящённых событиям 1812 года, причём во всю стену тянулся плакат со словами, выбитыми на памятной медали Отечественной войны: «Славный год сей минул, но не пройдут содеянные в нём подвиги». На сцене корпуса были поставлены живые картины на тему исторических событий Отечественной войны, как «Военный совет в Филях», «Бегство французов» и другие, в которых я играл наполеоновского гренадера.
Бал открылся национальным гимном, который играл соединённый оркестр отдельной уланской бригады; ему вторил двухтысячный хор кадет и гостей, буквально потрясший стены огромной залы. Патриотический подъём при этом был необычаен – внуки и правнуки праздновали героические дела своих предков. Корпусной настоятель о. Стефан, знаток и любитель старины, с большим подъёмом сказал речь в память героев Отечественной войны, отметив, что среди кадет корпуса присутствуют потомки славных деятелей 1812-го года, назвав их имена, что вызвало шумную овацию.
Для нашей первой роты корпусной праздник был двойным торжеством, так как являлся одновременно и ротным праздником. Утром 8-го ноября в роте имело место торжество по случаю производства кадет в вице-фельдфебели и вице-унтер-офицеры. Директор корпуса, вызвав из строя произведённых, поздравил их и лично вручил каждому соответствующие погоны. В столовую к завтраку строевая рота вошла, уже имея на соответствующих местах своё кадетское начальство, блиставшее новыми нашивками.
