Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Так или иначе придется нам это сделать.

Брайн спустился с вышки. «Переть назад в эту сля­коть из-за каких-то заплесневелых аккумуляторов». Гру­зовик за какую-нибудь минуту проехал милю по взлетной дорожке, и Бейкер пришел в замешательство, увидев, как высоко поднялась вода.

— Ну, давай! — крикнул ему Брайн, уже стоявший по пояс в воде. — Что, подмокнуть боишься? А если попадет­ся змея или, чего доброго, две, не обращай внимания: они от тебя первые убегут.

— А, дьявольщина! — крикнул Бейкер, прыгая в воду. Брайн быстро зашагал по полю, останавливаясь только для того, чтобы указать Бейкеру, где размыта тропка, и чувствуя себя смелее теперь, когда он был не один да еще шел впереди. «А уж если бы с деревьев начали стрелять, тут я совсем о змеях перестал бы думать».

— Ребята в казарме тебя жалели — всю ночь проси­деть тут в такой потоп! — крикнул Бейкер.

Дождь больше не колол Брайна иголками, капли тупо долбили кожу, от усталости он ничего не замечал. Справа плеснула в воде змея.

— Спасибо, — отозвался он, обращаясь к Бейкеру.

— Пока дожди, будем работать на тех же волнах из расположения взвода связи. Тут нет ямы?

— Нет, шагай. Вот здесь яма, но неглубокая. Они вполне могли бы сообразить это еще вчера.

Но все же это было неплохо: взвод связи расположен всего шагах в пятидесяти от казармы, можно отлучаться время от времени, чтобы встречаться с Мими. Он открыл дверь рубки, и раздутая пиявка снова выплыла наружу.

— Вчера вечером на казарму дерево повалило вет­ром, — сказал Бейкер. — Правда, никого не задело.

Они поставили аккумуляторы на стул. У Брайна по­явилось ощущение, будто он здесь в последний раз и ни­кому уже вообще в этой рубке больше не работать. Бей­кер решил, что нужно внести внутрь запасную антенну, и вышел за ней, но, едва добравшись до антенны, тут же от­дернул руку, словно по ней прошел ток: пауки, пиявки, со­роконожки и скорпионы нашли там себе убежище от по­топа.

— Ах, чтоб тебя! — воскликнул он. — Ну, черт с ней, пусть остается.

«Что ж, побуду тут еще год, а осенью сяду на ко­рабль. — Эта мысль успокаивала Брайна. — Все-таки не­плохо, что я здесь, да и интересно, было бы жаль, если б я всего этого не увидел, что бы там отец ни говорил. Ведь в Рэдфорде как-никак нет скорпионов, и потом, мне же всегда хотелось попутешествовать. Вот только скверный способ я выбрал для этого. И орут на тебя, как на собаку, за то, что ты форму носить не хочешь. Да я и в гроб не лягу в форме, хотя, конечно, в день получки, когда за деньгами идешь, приходится все же надевать».

Он накрыл аккумуляторы плащом (сам он все равно уже промок до нитки, и плащ ему больше не нужен), и они с Бейкером потащили их к грузовику.

— Смотри не поскользнись, — сказал Брайн. — А то еще в кислоте искупаешься. Подумать только — получить пенсию за ревматизм и обожженную задницу.

Они медленно шли друг за другом, с трудом заставляя себя не ускорять шаг под струями дождя.

— Даже сесть толком не сможешь, верно? — подхва­тил Бейкер, радуясь, что они уже прошли полпути.

Казалось, дождь никогда не кончится. Сверкающее си­нее море и такое же синее небо над зелеными холмами, пастельные краски Муонга за проливом, красные и черные корабли в бухте и желтые полоски пляжей к се­веру от городка — все это уже стало казаться сном, еще более смутным и призрачным, чем воспоминания о Нот­тингеме.

В погожий денек одно удовольствие посидеть голым у рубки в плетеном кресле и позагорать, пока там какой-ни­будь несчастный самолет надрывается, прося пеленг или метеосводку. Бывало, Брайн разжигал костер и поджари­вал себе хлеб, а потом ел его с сардинами, достав ба­ночку из бесконечных запасов в продуктовом ящике. Как-то он дал несколько баночек китайцу, который обрабаты­вал рисовое поле возле рубки, погоняя быка, запряжен­ного в соху, и он преглупо себя чувствовал, когда китаец начал его благодарить и кланялся чуть не десять раз кряду. «Хуже нет, когда такой вот безграмотной скотине добро сделаешь; у него просто в голове не укладывается, что все мы равны. Мими говорит, что они в пояс кланяются, вместо того чтобы руку пожать». Беспрерывный шум до­ждя был сейчас единственной реальностью: плотный ко­кон воды окутывал мозг и весь окружающий мир.

Из кузова грузовика видна была рубка — маленький темный кубик посреди огромного серого квадрата воды. Потом она исчезла из виду, и грузовик с ревом помчался по взлетной дорожке, разгоняясь, словно самолет. Он, Брайн, сейчас такой мокрый и голодный, что сперва по­чистится как следует и пойдет в столовую, выдует там крепкого пива столько, сколько в него влезет. А через день или два увидится с Мими.

Бейкер толкнул его в бок.

— Ты заснул, — сказал он.

13

Свернув с шоссе (хотя здесь висит объявление: «За этой чертой — запретная зона для союзных войск»), сразу вырываешься из назойливых объятий огней и шума транс­порта, попадаешь под сень пальмовой рощи. Узкая дорога изрыта колеями, и тени деревьев, растущих по обе ее сто­роны, сплетаются на середине. Каждый раз, сворачивая с шоссе, Брайн чувствовал себя преступником, решившим­ся совершить что-то отчаянное и непоправимое, хотя на самом деле он всего-навсего отправлялся повидать Мими. Шагая по дороге, он рисовал себе образ Мими где-то там, за стеной мрака, за мерцанием светлячков, которые время от времени вспыхивали перед ним по два сразу, а когда он подходил ближе, словно выключали свои лампочки. Ночная тьма надежно скрывала их, пока не минует опас­ность, а потом можно было снова зажечь свои огоньки; в общем, светлячки неплохо разбирались в правилах мас­кировки.

Он представлял себе Мими в голубом кимоно, вот она сидит у тростникового столика и прихорашивается в ожи­дании его прихода. А может быть, она в пижаме и пу­стым взглядом смотрит в зеркало на этот желто-зеленый мираж, на свое маленькое личико и плавно двигающиеся изящные ручки. Когда ее не было рядом, он не мог ясно представить себе ее черты, образ ее ускользал, тума­нился, издеваясь над бессилием памяти. Так бывало часто и с другими воспоминаниями. Когда, возвращаясь после дежурства, он видел лагерь — два десятка длинных бара­ков, угловатых и гладких, обсаженных тонкоствольными пальмами, — то аэродром и радиорубка, которые он поки­нул всего каких-нибудь полчаса назад, стирались в па­мяти, и он уже не мог бы описать взлетную дорожку или рубку, маячившие на солнцепеке в сонных просторах рас­каленного поля. Да, в разлуке сердце смягчается и тает, потому что память обманывает тебя. Все далекое и недо­сягаемое, таящееся в прошлом или будущем, всегда при­влекательнее того, что перед глазами, и становится еще призрачнее, когда пытаешься, настроив глаз, как антенну, разобрать эти туманные очертания. Он не мог, например, как ни старался, припомнить некоторые улицы Ноттин­гема, знакомые лица, а потом вдруг они с необычайной ясностью возникали перед ним, когда он меньше всего ждал этого, так ясно, что однажды, отстукивая срочную радиограмму, он вдруг перестал работать и, хотя самолет ждал в воздухе, сидел неподвижно, пока видение не рас­сеялось. Из-за этих наваждений он перестал доверять своей памяти.

Он остановился прикурить и во тьме, сгустившейся еще плотнее после того, как спичка погасла, увидел яркие огни городка. Но дорожка меж черных деревьев привле­кала его сейчас больше, и он снова зашагал по ней. Он не видел Мими уже неделю, что само по себе было тяжко, а если учесть, как разжигала его каждая встреча с ней, — просто невыносимо. Офицер связи отказался выдать по­стоянный ночной пропуск, потому что догадывался, за­чем это ему. Трех долларов в день только и хватит, чтобы раз в неделю побывать в платном танцевальном зале «Бостонские огни», где работала Мими; вернуться полага­лось не позже часу ночи. Со всех сторон его опутывали ограничения, изобретенные каким-то гением устава: раз­решение на то, разрешение на это... «Ну а чего еще я ждал, когда шел в армию? Нужно было сказать: у меня старая слепая матушка, которую надо кормить, и еще, что я верю в бога и в Иисуса Христа, и еще сослаться на кучу всякой белиберды. Тогда они, может, отпустили бы меня. Подумать только, они-то там, в Англии, счи­тали меня умным, я ведь книжки читал! Конечно, я еще правую руку от левой отличать не умел, а уже выучил сотню французских слов; а когда время по часам научился разбирать, то уже знал, как называется столица Болга­рии. Бухарест, кажется?»

34
{"b":"237390","o":1}