Замечательнее всего был сам младенец Иисус, вернее, то существо, которое «мать» держала на руках. Это был ни больше ни меньше как молочный поросенок, живой, но очень спокойный, с удовольствием развалившийся в объятиях «матери» и глядевший ей в лицо с явным удовлетворением. Он даже морщил пятачок и принюхивался, словно в поисках вымени.
В зале воцарилась тишина. Али что-то настойчиво шептал мне, но я и без него понимал, что должен отнестись к этой сцене со всевозможной серьезностью. Приблизившись к актерам, я склонился к обутым в мужские башмаки ногам Марии, стараясь, как мог, изобразить смирение и почтение, и положил на пол свой кубок. Али и Аниш последовали моему примеру, и, когда Аниш, кряхтя, поднялся на ноги (никакие лишения, встретившиеся нам в пути, так и не заставили его похудеть), все присутствовавшие разразились смехом и радостными воплями. Шум напугал поросенка, тот принялся извиваться в руках «матери» и в конце концов обмочился. Юноша, игравший эту роль, с воплем вскочил на ноги, бросил животное на пол и попытался пнуть его ногой, однако поросенок успел удрать.
— Чертова тварь! — заорал он. — Неужели нельзя было завернуть его во что-нибудь?
После чего оба актера сбросили маскарадные костюмы и направились к помосту, пригласив нас с собой.
«Иосиф» оказался хозяином и распорядителем пира Ричардом Невилом, графом Уориком и капитаном Кале (не спутай, пожалуйста, этот титул со званием капитана стражи). Он постарался внушить нам, что является богатым и могущественным человеком: благодаря браку с дамой, которая принесла ему титул, ему принадлежат также большие поместья в различных местах Ингерлонда. Кроме того, Ричард Невил приходился сыном и наследником графу Солсбери — этот седой человек, бывший некогда прославленным воином, также присутствовал за столом. И в этот раз, и в дальнейшем Невил демонстрировал заносчивость, упрямство и своеволие, которое, как мы скоро поняли, присущи всем английским вельможам, хотя этому человеку, пожалуй, в большей мере, чем его собратьям. Кое-какие основания гордиться собой у него были. Мы скоро узнали, что Уорик отличился на войне, особенно действуя на море, очистил пролив между Ингерлондом и Францией от пиратов, однако на суше он проявил себя не слишком умелым — то опрометчивым, то нерешительным — военачальником.
Молодой человек назвался Марчем Эдди Марчем. Насколько я понял, он считается своим в компании вельмож благодаря красоте, веселому нраву и дружбе с Уориком, но сам по себе невелика особа, поскольку не может похвастаться принадлежностью к знатному роду или наследственным имением.
Как неоднократно объяснял мне Али, англичане придают гораздо большее значение происхождению и богатству человека, чем его способностям и заслугам. Но это так, в скобках.
С живыми картинами было покончено, и начался пир. Пища, как всегда, оказалась отвратительной. Нам предложили говядину в огромном количестве, а также баранину мясо отрезали кусками от целой туши, жарившейся, или, скорее, обгоравшей, над очагом. Главным блюдом был лебедь, внутри которого оказался павлин, внутри которого оказался петух, внутри которого были соловьи; я увидел на столе овощи, по нашим понятиям, пригодные лишь для скота, в том числе капусту и различные корешки; здесь же высились горы пшеничного хлеба (его еще как-то можно есть), в больших сосудах разносили масло и сметану и твердые сыры с острым привкусом. К счастью, нашлось и немного сушеных плодов из теплых стран, финики и смоквы, а также различные орехи, в том числе миндаль.
Больше всего меня пугало количество крепких напитков. Прислуживавшие за столом мальчики все время подносили новые сосуды с элем и вином, и, разумеется, очень скоро последствия подобной невоздержанности дали себя знать. Возможно, ты удивился, заметив в моем письме упоминание об «игре в лошадки», но я использовал это слово совершенно сознательно, поскольку оно точно описывает тот вид дурачества, которому начала предаваться вся честная компания. Со столов убрали почти все, кроме кубков и больших сосудов с запасами алкоголя, и тогда молодые люди забрались на спину к тем, кто постарше и покрепче. «Лошадки» придерживали своих «всадников» под коленки и мчали их в битву задачей каждого было сбросить соперника с «лошади» или повалить его вместе с «лошадью» на пол. В ход пускали любое оружие, кроме настоящего, — подушки и валики, черпаки и большие ложки, пустые и полные кубки и огромные глиняные кружки для эля.
Вскоре пол в зале был перепачкан кровью и повсюду валялись обломки мебели и осколки посуды, однако, как ни странно, серьезных увечий никому не нанесли. Пары, потерпевшие поражение, отходили в сторону и, не имея больше возможности принимать участие в игре, присоединялись к общему шуму, вопя и подбадривая уцелевших. В результате к концу игры шум сделался еще сильнее, чем в самом начале. Одну пару составляли Ричард Невил с Эдди Марчем на спине, а вторую — старый вельможа по имени Уильям Невил, лорд Фальконбридж, с рыцарем лет сорока в качестве «наездника» — тот звался Джон Динхэм. Позднее мы узнали, что Фальконбридж — дядя Уорика. До того момента я полагал, что Невил и Марч уцелели в этом шутовском бою благодаря высокому званию графа Уорика, капитана Кале, поскольку никто из присутствовавших не решался взять над ним верх, однако я ошибался. Дядя Уорика, седобородый, но широкоплечий и сложением больше всего напоминающий быка, подставил племяннику ногу и со всей силы толкнул его, опрокинув наземь. При этом Фальконбридж использовал не только физическую силу, но и хитрость: он заметил за спиной Уорика упавший стул, который и не позволил графу удержаться на ногах, когда тот отступил под ударом дяди.
Уорик принял свое поражение не слишком благосклонно. Юный Марч весело и добродушно расхохотался, а граф, вскочив на ноги, обвинил дядю в кознях и нечестной игре, и лицо его потемнело от гнева, однако зрители, провозгласившие Фальконбриджа победителем, заставили хозяина замолчать. Мне показалось, что молодежь была рада подобному унижению своего командира.
Итак, дорогой брат, как я уже говорил, свечи догорели, пирующие понемногу начали впадать в пьяное оцепенение, но сперва они спели множество жалобных песенок под аккомпанемент заунывной музыки — все больше про утраченную любовь и про дам, по которым они издалека безнадежно вздыхают, и еще парочку о погибших в сражениях друзьях. По мере приближения рассвета мы видели все новые доказательства нецивилизованности этого народа: каменный пол был покрыт песком и соломой, и это, по их понятиям, давало всем и каждому право мочиться и облегчаться возле стены, причем и собаки, все крупные, как на подбор, справляли свои дела где заблагорассудится. Мы все трое сбились в кучку в углу у огня и в темноте с тоской вспоминали о доме — боюсь, прежде мы не умели по достоинству ценить преимущества нашего образа жизни.
Нас разбудили внезапно и довольно грубо. Сперва какой-то слуга принялся раздувать почти угасший огонь, с шумом подбрасывая растопку и сухие дрова, затем во всем зале поднялась суета, мужчины начали просыпаться и разбредались во все стороны, все еще плохо соображая и неуклюже двигаясь после вчерашней попойки. За окном послышался стук копыт, оклики часового, в ответ ему назвали пароль, и в зал вошли трое воинов в кольчугах, заостренных кверху шлемах с широкими прямыми мечами в ножнах у пояса. Тяжелые башмаки громко застучали по каменному полу. Да, руки и ноги этих воинов прикрывали гладкие латы, но, насколько мы могли разглядеть, туловище было защищено только кожаной курткой с вышитым на красном фоне белым косым крестом — как мы позднее выяснили, этот крест означал принадлежность к числу воинов Невила.
Граф, постаравшийся утопить горечь поражения в вине и залечить им раненую гордыню, уснул за своим высоким столом. Теперь он очнулся и вступил в оживленный разговор с вновь прибывшими.
В высокие окна начал пробиваться сероватый свет, он постепенно расползался по просторному залу, и при этом освещении особенно противно было глядеть на остатки вчерашнего пира и побоища и прочие следы человеческой деятельности. Я с облегчением заметил, что мальчики-прислужники принесли щетки и метлы и принялись собирать грязь и осколки в кучи. Затем они унесли весь мусор прочь, а пол застелили свежей соломой. Хлопоча, ходя взад-вперед, слуги распахнули все двери, в том числе и самые большие, через которые мы накануне вошли в зал, и свежий холодный воздух хотя бы отчасти рассеял неприятные запахи и застоявшуюся духоту. Кстати говоря, эта утренняя свежесть, как оказалось, предвещала целую неделю дождя и пронизывающего ветра. Али отправился на разведку и вскоре сообщил новости нам с Анишем:
