Более распространенным оказался ныне тезис Мельгунова о том, что белые более, чем красные, пытались придерживаться правовых норм при проведении карательных акций[32]. С этим утверждением трудно согласиться. Дело в том, что правовые декларации и постановления конфронтируемых сторон не защищали население страны в те годы от произвола и террора. Их не предотвратили ни решения VI Всероссийского чрезвычайного съезда Советов (ноябрь 1918 г.) об амнистии и «о революционной законности», ни постановление ВЦИК об отмене смертной казни (январь 1920 г.), ни указания правительств противоположной стороны. И те и другие расстреливали, брали заложников, практиковали децимации и пытки. Само сравнение: один террор хуже (лучше) другого — некорректно. Убийство невинных людей — преступление. Никакой террор не может быть образцом. Были и у белых учреждения, подобные ЧК и ревтрибуналам, — различные контрразведки и военно-полевые суды, пропагандистские организации с осведомительными задачами типа деникинского Освага. Весьма сходны между собой призыв генерала Л. Г. Корнилова к офицерам (январь 1918 г.) — пленных в боях с красными не брать — с признанием чекиста М. И. Лациса о том, что к подобным распоряжениям относительно белых прибегали и в Красной Армии[33].

В начале 90-х советские историки стали утверждать, что в насилии и терроре тех лет повинны не прежде всего белые, а обе воюющие стороны. Вместе с тем они продолжали исходить из убеждения, что гражданскую войну в России начали белогвардейцы и интервенты, а большевики допустили лишь «серьезные просчеты»[34]. По мнению некоторых из них, большевики ввели красный террор из-за несговорчивости противников наступающего советского режима. «Справедливости ради нужно сказать, — отмечает Д. А. Волкогонов, — что стать на путь террора большевиков в немалой степени заставили их классовые антиподы, не желавшие соглашаться со складывающейся не в их пользу ситуацией. Кроме того, большевики были вынуждены прибегнуть к чрезвычайным мерам и в силу явной несостоятельности своей экономической политики»[35]. Подобные разъяснения не убеждают. Последнее своей странной логикой направлено на оправдание явно разбойных действий, когда напавший свирепеет от сопротивления жертвы и своих же неумелых попыток быстро ее ограбить. Не представляются достаточно вескими и традиционные объяснения причин гражданской войны в России.

Советские историки, как правило, в своих рассуждениях основывались на изначальной легитимности большевистской власти в России и незаконности функционирования в то же время социалистических, а затем генеральских правительств Колчака, Деникина, Врангеля и других. Большевики захватили власть с помощью вооруженного восстания. Им понадобилось несколько лет братоубийственной войны, чтобы опять-таки силой оружия подтвердить свое право на управление страной. В ходе войны победителем могла оказаться любая воюющая сторона, а потому каждое из тогда существовавших правительств ответственно за проводимую, в том числе и карательную, политику. И за гражданскую войну. Вопрос о том, кто более ответствен: красные или белые, некорректен. Ответственны все, кто в этой войне между гражданами одной страны участвовал. Попытки снять таковую с большевиков не имеют основания. Более того, можно утверждать, что большевики ничего не сделали, дабы гражданскую войну в России предотвратить, а, напротив, всячески способствовали ее разжиганию. Следует отметить и другое: политические оппоненты большевиков в то время (за исключением части меньшевиков) также не предприняли никаких мер для ее предотвращения.

Среди подобных действий большевистского руководства назовем стремление сразу же монополизировать власть в своих руках, отказ от создания «однородного социалистического правительства» осенью 1917 года[36], строительство государства диктатуры пролетариата с резко усеченными демократическими свободами, с опорой на неограниченную, опирающуюся на силу, а не на закон, власть. К таковым следует отнести разгон Учредительного собрания, представлявшего все слои российского населения, в отличие от съездов Советов, выражавших интересы только рабочих и части крестьян.

Разумеется, вначале был возможен компромисс между политическими силами, рвавшимися к власти на развалинах самодержавия. Временное правительство называло себя таковым вплоть до выборов в Учредительное собрание и его решения о дальнейшем государственном устройстве страны. Нелегитимным правительством сознавал себя и Совет народных комиссаров, утвержденный II Всероссийским съездом Советов 26 октября 1917 г., он также назвал себя временным до начала работы Учредительного собрания. Выборы в Учредительное собрание состоялись в ноябре 1917 г. и дали результаты, которые отнюдь не обрадовали правящих большевиков. Из 48 млн. (цифры округлены) избирателей за большевиков проголосовало 22,5 %, за эсеров — 39,5 %, кадетов — 4,5 %, меньшевиков — 3,2 %, за национальные партии неонароднического и социал-демократического толка — 14,5 %, за национальные партии и списки несоциалистического характера — 9,6 %[37] и т. д. Выборы показали, что подавляющее число граждан России не разделяло большевистских призывов и их властных действий. Стало ясно и другое: силы демократии в стране оказались разрозненными и приход диктатуры встал на повестку дня.

Большевики, упразднив легитимное со всех точек зрения собрание народных избранников, стали на путь тоталитаризма, начав гражданскую войну и этим объясняя необходимость свертывания демократических преобразований, ради которых вроде бы и был совершен захват власти. Антибольшевистское движение приобрело политических вождей, бывших избранников народа, которые возглавили его под лозунгами передачи власти Учредительному собранию. Многопартийное Учредительное собрание было демократической альтернативой тоталитаризму в России с его однопартийной системой, огосударствлением всей общественной и экономической жизни, изоляцией от остального мира невиданным до того утверждением террора в стране. Заметим лишь, что в ту пору ни красные, ни их противники не были народными движениями прежде всего потому, что таковыми не могут быть те, кто был готов уничтожить массу сограждан, дабы доказать «правоту» своих идей и целей.

Гражданскую войну в России инициировала и экономическая политика большевистского правительства весной 1918 года: запрещение свободной торговли, усиление хлебной монополии, передача земли не в частную собственность, а государственную (социализация) собственность, национализация промышленности, начавшиеся реквизиции продуктов питания у крестьян, стремление осуществить свои планы любой ценой, дабы продержаться у власти любым способом, аресты и расстрелы политических противников — все это вызвало сопротивление различных слоев населения и способствовало развитию антибольшевистского движения. Содействовали расширению гражданской войны деятельность комбедов и продовольственных отрядов, безнаказанно пытавшихся грабить крестьян, общая политика по преодолению нехватки продовольствия, прежде всего «беспощадной и террористической борьбой и войной против крестьянства»[38].

Гражданская война в стране, возникшая как борьба демократической и тоталитарной альтернатив развития российского общества, вскоре за несостоятельностью первой переросла в противостояние военных режимов. Ленин не раз подчеркивал, что колчаковщине помогли родиться на свет и ее прямо поддерживали меньшевики («социал-демократы») и эсеры («социал-революционеры»)[39]. Но следует признать и другое: раскол в социалистическом движении России в ту пору вызвал появление не одной, а двух военных диктатур — большевистской и генеральской. Не имеет большого значения, какая противоборствующая сторона пришла к созданию военной диктатуры раньше. Этапами в этом направлении было превращение Советской республики в единый военный лагерь (сентябрь 1918 г.) или колчаковский переворот в Сибири (ноябрь 1918 г.). Важно другое — главной опорой диктатур все более становились насилие, террор и репрессии. В такое время социалистические партии оказались не нужны ни красным, ни белым. (Может быть, и этим объясняется резкость полемики Ленина — Троцкого с Каутским.) В стране тогда победила не социалистическая, а военно-коммунистическая идея, отрицавшая своим существованием демократические свободы, в которые с немалым трудом стало входить российское общество лишь в самое последнее время. На всем же протяжении гражданской войны царствовал террор, деморализующий все участвовавшие в ней стороны[40].