На подобные принципы опирались тогда и красные, и белые, и левые, и правые в своем неистовом, неистребимом желании завоевать и удержать власть. Обвинения конфронтирующих сторон в адрес друг друга напоминают эпоху «кровной мести» и выглядят неубедительно. Проиллюстрируем это несколькими диалогами.
М. Лацис, чекист: «На белый террор жизнь заставила ответить красным террором».
B. Лебедев, правый эсер, член Военного штаба при правительстве Комуча: большевики расстреляли мирную демонстрацию, направлявшуюся в день открытия Учредительного собрания к Таврическому дворцу. «Итак, война была объявлена официально. И уже началась, не мы ее начали. Ее начали те, кто разогнал Учредительное собрание, кто заключил позорный мир и одновременно с германцами расстреливал инакодумающих противников».
М. Лацис: «В припадке отчаяния эсеры стали развивать самый ужасный белый террор. На фронте это сказалось в чрезвычайных жестокостях, проявленных чехословацко-белогвардейскими частями. Был дан приказ — пленных не брать! И пленных не брали. Даже больных в лазаретах убивали».
Из резолюции 2-го съезда горнорабочих Западной Сибири (начало июля 1918 г.) о действиях Сибирского правительства: «Прикрываясь лозунгами гражданских свобод, оно держит в тюрьмах под уголовным режимом сотни рабочих за инакомыслие».
C. Мельгунов, бывший народный социалист, историк, эмигрант: «Жестокость повсюду порождали большевики — эти отрицатели всякой „буржуазной“ морали первые разнуздали гражданскую войну. На них лежит вина за дикость произвола, они морально ответственны за темные пятна междоусобной борьбы».
В. И. Ленин: «…довольно неумно порицать Колчака только за то, что он насильничал над рабочими и даже порол учительниц за то, что они сочувствовали большевикам. Это вульгарная защита демократии, это глупые обвинения Колчака. Колчак действует теми способами, которые он находит»[296].
Это верно не только по отношению к Колчаку, а к действиям всех правительств, функционировавших тогда в России, в том числе и советского. Каждое из них действовало так, как считало необходимым. И в этих действиях насильственного со всех сторон было очень много.
А. И. Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ» пришел к выводам: 1) большевики захватили силою власть и вызвали гражданскую войну; 2) эсеры не были инициаторами гражданской войны, хотя и «не стали на колени перед Совнаркомом… Они продолжали упорствовать, что единственно законным было предыдущее правительство»; 3) террор против советской власти трижды обсуждался на ЦК с.-р. в 1918 г. и был трижды отвергнут (несмотря на разгон Учредительного собрания).
Можно сколько угодно иронизировать, как это делает Солженицын, на тему о том, что гражданская война началась потому, что «не все жители единовременно и послушно подчинились законным декретам Совнаркома»[297]. Эту идею даже можно продолжить — эсеры начали гражданскую войну и создали правительство в Поволжье, Сибири, на Севере потому, что не все население встало на защиту идеи Учредительного собрания и т. д. Над большевиками, левыми эсерами и правыми социалистами тогда в значительной степени довлели идеологические догматы, каждая сторона соглашалась на союз с другой только при условии полного подчинения себе. Признание большевиками прав на проведение государственного террора и поощрение подобных же действий конфронтирующей стороной не делали ее действия более нравственными. Гражданские войны нигде и никогда не велись в цивилизованных, правовых формах. С. П. Мельгунов признавал, что власть Комуча должна нести ответственность за все, что делалось от ее имени, а карательные экспедиции Комуча мало чем отличались от аналогичных актов других властей. Когда казанская рабочая конференция потребовала от комучевцев объяснения по поводу арестов членов конференции, В. Лебедев и Б. Фортунатов, представлявшие самарский Комуч в Казани, ответили: «Власть, исходящая из всенародного голосования, никаких требований от частных групп населения не принимает и впредь отнюдь не допустит, не останавливаясь для того перед мерами строгости»[298] Причем в Самаре находилась тогда большая часть ЦК партии эсеров во главе с В. М. Черновым, и эсеровский ЦК никак не предотвращал и не осуждал террор по отношению к различным слоям населения, инакомыслящим на захваченной территории…
Меньшевистский ЦК осудил действия И. М. Майского и своих поволжских коллег, а эсеровский — нет. Следовательно, убивать захваченных большевистско-советских работников эсеровский ЦК считал законным, а карание их коллег на советской территории — нет. Шла жестокая борьба за власть, и действия всех сторон были непредсказуемы. Эта борьба еще раз высветила беспочвенность любого террора. Хотя в то время правящая элита в стране сделала для себя вывод о его эффективности и превратила в обыденное явление, опираясь на самые разрушительные элементы общества.
Эсеры пытались не раз оправдать свои действия. Н. И. Ракитников писал о том, что «в столкновении Омска и Самары проявилась борьба двух программ возрождения России вне большевистской диктатуры и большевистского террора». С. А. Щепихин утверждал, что «террор и связанные с ним насилия… не входили в кодекс общего уклада белых». Английский журналист А. Рэнсом передал свой разговор в феврале 1919 г. с бывшим председателем самарского Комуча В. К. Вольским: «Я спросил его, что побудило его и тех, чьим представителем он был, покинуть Колчака и перейти на сторону советского правительства. Он поглядел мне прямо в глаза и проговорил: „Я скажу вам правду. Факты убедили нас, что политика представителей союзников в Сибири имела своей целью не поддержку Учредительного собрания против большевиков и немцев, а просто усиление реакционных сил за нашими спинами“»[299]. Но эти объяснения нельзя считать убедительными, поскольку они опровергаются фактами жестоких реалий. И в этом смысле террор и большевиков, и комучевцев, и колчаковцев был одинаково реакционным явлением — ведь убивали за право людей думать и жить не по предписанию свыше.
Уже VIII Совет партии эсеров (7–16 мая 1918 г.) в резолюции по текущему моменту говорил о важности возвращения к идеям Февральской революции и о том, что «главным препятствием для осуществления этих задач является большевистская власть. Поэтому ликвидация ее составляет очередную и неотложную задачу всей демократии»[300]. Эту задачу они и осуществляли в 1918 г. всеми возможными мерами[301]. Вот краткая хроника последних дней комучевской Самары. 5 октября 1918 г. опубликован приказ коменданта города Ребенды: «Немедленному расстрелу подлежат виновные в подстрекательстве к мятежу, уклоняющиеся от воинской повинности и от участия в военных действиях, не исполняющие приказов и распоряжений военной власти, распространяющие ложные слухи и т. п. Запрещены всякие собрания, совещания и митинги». Из самарской тюрьмы эвакуированы на восток свыше 2500 политзаключенных. На станции Липяги расстреляны начальник, дорожный мастер и стрелочник.
6 октября. Мелекесс. За время, когда город находился под властью Комуча, были расстреляны 20 рабочих-грузчиков. Ставрополь. Перед бегством из города комучевцы расстреляли 7 человек, заподозренных в помощи Красной Армии[302]. И так в каждом городе и деревне.
В целях объединения сторонников Учредительного собрания 8 сентября 1918 г. в Уфе собралась, по выражению В. М. Зензинова, «вся противобольшевистская Россия»[303]. Его участники избрали из эсеров и кадетов Всероссийскую верховную власть — Директорию (правые эсеры Н. Д. Авксентьев и В. М. Зензинов, кадет В. А. Виноградов и беспартийный сибиряк П. В. Вологодский, генерал В. Г. Болдырев). Собрание приняло «Акт об образовании всероссийской верховной власти», объявив временное всероссийское правительство (Директорию) «единственным носителем Верховной власти на всем пространстве государства Российского». Главной задачей правительства провозглашалась «борьба за освобождение России от советской власти»[304]. Однако быстро выяснилась недееспособность Директории, неподчинение ее распоряжениям сибирских областников, непримиримость в ее составе сторонников военной диктатуры и народовластия, отсутствие поддержки со стороны союзников. Гаррис сообщал в Вашингтон, что декларация, принятая уфимским совещанием, является «радикально-социалистической», что в Уфе, к сожалению, не оказалось «сильной личности», которая смогла бы успешно возглавить борьбу с большевиками[305]. Такой личностью стал адмирал А. В. Колчак, сторонники которого 18 ноября 1918 г. разогнали Директорию и провозгласили его «верховным правителем России».
