Потом, на Родине, я больше не встречал светлячков. И вот, находясь теперь в джунглях Конго, я словно встретился со своей юностью…

…Утром снова в путь! Утренний воздух джунглей бодрит. Перешагиваем через корни, с трудом перелезаем через деревья-великаны. На тропе лежат, свернувшись спиралью, черные, с синеватым оттенком, тысяченожки размером с бублик, валяются плоды. Над нами так низко нависают ветки деревьев, что приходится сильно наклоняться, чтобы не удариться головой о сук и не повредить глаз.

Лишь над заброшенными хижинами, какие встречаются иногда на пути, можно увидеть небо.

Приблизительно через четыре километра пути подошли к заброшенному лагерю. Сели под навес передохнуть и вскоре почувствовали, как по нас поползли какие-то насекомые. Осмотревшись, ахнули: по нас прыгали сотни блох. Подошли конголезцы и стали нам помогать их вылавливать. Один из них заметил: «Нас блохи не трогают. Почему же они набросились на вас?» Около лагеря много ярких цветов. По ним ползают, собирая нектар, огромные черные пчелы, размером с нашего навозного жука. Конголезцы уверяли нас, что укус такой пчелы очень болезнен. Нам вовсе не хотелось быть укушенными, и мы благоразумно отошли в сторону.

Продолжаем путь. Вдруг слышим испуганные крики впереди идущих рабочих: «Фурми, фурми, боку!» (Муравьи, муравьи, много!) Осматриваемся. Муравьи заняли несколько метров тропы, которые надо форсировать. Рабочие переходят на бег. Муравьи с остервенением кусают их за голые ноги. Челюсти у сторожевых муравьев — настоящие кусачки. И впиваются они мертвой хваткой. Приходится разрывать тело муравья на части, т. е. отрывать вначале туловище, а потом извлекать голову.

На очередном из привалов, когда до конца пути оставалось около пяти километров, подходит ко мне рабочий и просит: «Месье, сделайте мне укол, а то у меня спина заболела». Да, устали все мы здорово. Сильно мучила жажда, но есть не хотелось.

Когда на джунгли стала опускаться ночь, мы достигли лагеря на ручье Бикелеле. Лагерь представлял собой несколько низких хижин, сколоченных из грубых, необструганных досок и крытых травой. Он расположился на водоразделе ручьев Бикелеле и Маута, на «пятачке», отвоеванном у джунглей. Здесь почва суше, а воздух свежее. Рядом с хижинами лежали и гнили огромные деревья. Их срубили тогда, когда готовили площадку для лагеря. Нам отвели одну из лучших хижин, состоящую из двух комнат. В одной из них мы поставили раскладушки, а из второй сделали продовольственный склад и столовую. Пока устраивались, небо вдруг затянулось тучами, засверкали молнии, хлынул тропический ливень. Мы были рады, что вовремя добрались до лагеря. Дождь лил всю ночь, и под его аккомпанемент мы спали как убитые.

На другой день рабочие занялись устройством лагеря: расчищали территорию, строили легкие хижины из пальмовых листьев. Мы приводили в порядок свою хижину, распаковывали ящики, намечали полевые маршруты на ближайшие дни.

Население нашего лагеря — рабочие, их жены и дети — составляет человек шестьдесят. На «пятачке» тесно и шумно. Ко мне подошел рабочий с грудным ребенком на руках. Ребенок тихо всхлипывал.

— Месье, он болен, у него болит голова, — сказал рабочий, показывая мне ребенка. — Дайте ему лекарство.

Взглянув на ребенка, я ужаснулся. Вся голова в струпьях, а из прорвавшегося чирия на ягодице вытекает гной. Разыскал в аптечке цинковую мазь и передал рабочему, объяснив, как надо смазывать голову. Кроме того, дал ему таблетку белого стрептоцида. Через два дня ребенку стало лучше.

Вечером, подкрепившись жареной антилопой и проглотив по две таблетки хлорахина (профилактическое средство от малярии), вышли на площадку лагеря. Кругом костры, около которых сидят группами конголезцы и громко беседуют. Каждая группа говорит на своем языке. В отряде собрались представители различных народностей: батеке, бандаса, батсанги, вили, бабембе, бакомба, бамбамба, бакута и семья пигмея Виктора Тсиба.

…Неожиданно среди вечерней тишины раздались знакомые слова: «Фурмй, фурми, боку!» (Муравьи, муравьи, много!) С электрическими фонарями мы бежим на голоса и ужасаемся: на лагерь наступает черная копошащаяся полоса шириной около шести метров. Муравьи уже успели занять хижины, расположенные ближе к лесу. До нашей хижины с продовольствием остается шесть-семь метров, надо что-то делать! Бросаем перед муравьиной ордой раскаленные угли, головешки, обливаем землю керосином и поджигаем. Но муравьи находят обходные пути и продолжают атаку! Разводим, хлорамин, поливаем им землю… Борьба идет уже часа полтора. Наконец, муравьи отступают, исчезают внезапно и бесследно. А мы долго не можем заснуть, опасаясь нового нападения.

Где-то я читал: для того чтобы сохранить от муравьев сахар и другие продукты, надо вокруг рюкзаков с продуктами насыпать тонкий валик из древесной золы от костра. Тогда ни один муравей не осмелится преодолеть это препятствие, но тропические муравьи этого не знают и преодолевают его.

Отправляясь в джунгли, мы опасались встреч со змеями, крокодилами, буйволами, но… нам досаждали муравьи. Сначала мы недооценивали их. «Подумаешь, муравьи», — рассуждали мы с иронией. Но теперь пришли к выводу, что иметь дело с муравьями неприятно и, если хотите, страшно. Вот так началась для меня работа в джунглях — сначала простуда, потом муравьи.

НЕМНОГО О ПИТАНИИ

Конголезцы едят все, что дают джунгли: всевозможные травы, листья, плоды, мышей, лягушек, крокодилов, змей, антилоп и обезьян. Но основная их пища — маниока. Маниока — это кустарник с клубневидными корнями продолговатой формы, весом от одного-двух до пяти килограммов каждый. Клубни созревают через полтора года после посадки. Когда их выкапывают, тут же сажают черенок, отрезанный от верхушки растения. Существуют две разновидности маниоки: горькая и сладкая. Большим распространением в Конго пользуется горькая маниока, быстрее вызревающая. Собранную горькую маниоку в пищу употреблять нельзя: она ядовита, поэтому ее вымачивают в воде в течение четырех -пяти дней, потом очищают от кожуры и сушат на солнце. Только после этого маниоку можно употреблять в пищу. Высушенную маниоку размалывают в муку, которая называется маниоковой или тапиоковой. Из муки выпекается хлеб, готовятся супы и другие блюда.

В отряде — два охотника, которые снабжали нас дичью: антилопами, газелями, обезьянками (преимущественно мартышками), дикобразами. Дичь не свежевалась, а опаливалась над костром, разрубалась на куски и раздавалась рабочим. Затем куски мяса либо варились, либо пеклись на углях. Если не было необходимости в тот день есть мясо, оно коптилось над костром и в дальнейшем шло в пищу в копченом виде или после дополнительной варки.

Как-то охотники принесли на палке большого, килограммов в шестьдесят, мандрила-самца^[5]. Сбежались все жители лагеря: взрослые и дети. Трогают мандрила за уши, за ноги, выдирают клочки шерсти. Общее ликование, шум, визг, радостные крики… Настоящий праздник. Один из охотников рассказал:

— Я убил мандрила не на дереве, а на земле. На его теле была большая рваная рана. Я думаю, что он дрался с другим самцом, был побежден и изгнан из стада.

Не опалив, мандрила разрубили на куски, и Габриель Нгуака раздал их рабочим.

Наше меню состояло из мяса антилоп и всевозможных супов. Пробовали мясо мартышек, ели маниоку. Из муки выпекали хлеб, готовили лепешки, оладьи. Помню, как наш повар Шарль первый раз выпекал хлеб. Он вырыл яму и зажег в ней дрова. Когда образовалось достаточное количество углей, поставил на них формы с тестом. Хлеб получился сырой. Но, как говорится, первый блин комом. Следующую выпечку Шарль обещал сделать лучше. И он сдержал слово.

Наши охотники обычно охотились ночью с электрическим фонарем, укрепленным на лбу. Они прекрасно ориентировались в джунглях. Ни разу не было случая, чтобы хоть один заблудился.