Мы листаем страницы «Гляйхайт», и бесконечной вереницей проходят мимо нас надомницы и фабричные работницы, батрачки и горничные, матери, работающие не разгибая спины вместе с мужем и детьми за домашним ткацким станком или изготовляющие детские игрушки; кельнерши, часто живущие только на чаевые и, чтобы существовать, вынужденные заниматься проституцией; продавщицы, получающие в месяц от 20 до 40 марок и покупающие себе — яа то воля шефа! — чулки-паутинку и элегантные платья; жены пролетариев — домашние хозяйки, которые на скудные заработки своих мужей никогда не в состоянии досыта накормить семью.

А вот работницы швейной промышленности, жизнь которых — сущий ад. Швейная промышленность основывалась тогда на труде надомниц, на так называемой потогонной системе, при которой швея работала для мелких хозяйчиков, в свою очередь сдававших товар крупным предпринимателям.

Женщин заставляли работать в маленьких, тесных, полутемных, душных мастерских. Из-за плохого освещения многие работницы быстро теряли зрение.

В разгар сезона рабочий день женщин и девушек длился 14—16, даже 17 часов и более, часто мастера давали еще работу на дом. Работали по воскресеньям и в праздники. Многие работницы умирали от туберкулеза и истощения.

Тяжелым было положение и работающих на дому. Замужние многодетные женщины наивно думали, что, работая дома, они смогут лучше справиться с обязанностями жепы, матери и хозяйки, нежели в том случае, когда они заняты весь день на фабрике. Им приходилось работать с рассвета до глубокой ночи, причем все члены семьи швеи — и ребенок, и полуослепшая мать. Заработки же были нищенскими.

По данным, опубликованным в Статистическом ежегоднике города Берлина за 1897 год, годовой доход белошвейки составлял 486 марок, портнихи — 457 марок, об-металыцицы петель — 554 марки. Этих денег не хватало даже, чтобы свести концы с концами.

Работницы швейной промышленности относились к той категории трудящихся, на которых не распространялось законодательство по охране труда, и их эксплуатировали без всякой меры. В таком же положении находились прачки, батрачки и домашние работницы. Батрачка работала по 14 часов в сутки в открытом поле, при любой погоде, в зной и в дождь с получасовым перерывом на обед. Ее дневной заработок составлял от одной до 1,2 марки. Батрачку можно было подвергнуть телесным наказаниям, ,а если она бросала работу, хозяева призывали па помощь полицию.

Такие средневековые порядки распространялись и на домашних работниц, тяжелой доле которых «Гляйхайт» уделяла постоянное внимание. Их рабочий день был практически неограниченным, в среднем 16 часов в сутки, а годовой заработок редко превышал 150—180 марок, то есть от 12,5 до 15 марок в месяц, или 2,5—3 пфеннига в час. Спала она, как правило, в кухне на нарах, питание было крайне скудным, приходилось довольствоваться остатками с барского стола. «Гляйхайт» справедливо писала о них, как о современных рабынях.

На фабричных работниц лишь формально распространялось законодательство по охране труда. Они работали по 11 часов в сутки, проводя на фабрике, учитывая перерывы, ежедневно 12 часов. Их положение было немногим лучше положения домашних работниц.

В корреспонденции из Фрейбурга, красивого старинного города в Шварцвальде, так описывалось положение текстильщиц, работающих у фирмы «Метц и сыновья»: «За одиннадцатичасовой рабочий день работница получает от 70 пфеннигов до 1,3 марки... Старая текстильщица, проработавшая для фирмы тридцать лет, зарабатывает в месяц 30 марок, из них за свое убогое жилище она платит 13 марок, и, таким образом, на все остальное — питание, одежду, отопление, освещение и т. д.— остается 17 марок, или 57 пфеннигов в день».

В Вуппертале текстильщицы работали ежедневно по 11 и более часов в душных, огромных цехах, где, не умолкая, гудели машины. Бледные, невыспавшиеся, истощенные стояли у станков работницы. От усталости подкашивались ноги, а тончайшая пыль от хлопчатобумажного или шерстяного волокна разъедала легкие. Многие из них умирали от туберкулеза — болезни, которую во всех капиталистических странах называли болезнью пролетариев. Даже квалифицированная текстильщица зарабатывала в неделю только от 7 до 12 марок.

Работницы табачной фабрики писали из Дрездена: «Многие из нас трудятся на дому, некоторые на фабриках. Наш рабочий день длится бесконечно, а заработки ничтожные. Испарения никотина отравляют легкие. Условия работы и жилья крайне тяжелые. Если работница засмеется, она платит штраф в размере 50 пфеннигов. Вздумай она оправдываться в чем-то перед мастером, опять штраф в 20 пфеннигов. Когда надомница приносит обработанный табак, его взвешивают, при этом ее бессовестно обманывают и не выдают полностью причитающийся заработок».

Вовлечь трудящихся женщин в классовую борьбу было нелегким делом. Клара это понимала. На протяжении столетий их жизнь ограничивалась узким кругом семьи, они не имели возможности развивать свои способности и таланты, рассматривались как неполноценные, второстепенные люди и были фактически обречены на жалкое существование. Они принимали жизнь такой, какая она есть, так жили их матери и бабушки, так было всегда, и так, полагали они, будет продолжаться вечно.

Большинство рабочих-мужчин видели в работницах только нежелательных конкуренток.

У миллионов женщин, из которых сделали наемных рабынь, надо было пробудить не только классовое сознание, но и чувство собственного достоинства. Одновременно было необходимо научить рабочих-мужчин видеть в женщине равноправного товарища по работе, соратника, которого они должны принять в свои боевые ряды.

Можно ли решить такую трудную, такую сложную задачу? Нет, никогда, слышала Клара со всех сторон. Да, это возможно, отвечали ее ближайшие друзья, да, говорили Август Бебель и Вильгельм Либкнехт, Юлиус Моттелер и ее муж. Да, утверждала Клара, именно этому учат опыт истории и учение Маркса и Энгельса, и она твердо убеждена в успехе.

Да, тысячу раз да. Это доказали женщины, принимавшие активное участие в революционном движении, тысячи немецких работниц и домашних хозяек. Осознанно, понимая классовые задачи, Клара пришла в ряды социал-демократической партии. Руководители этой партии выступали за равноправие женщин и указали им путь к лучшей жизни. Пусть число женщин, борющихся за лучшее будущее, еще невелико, все равно при наличии хорошего руководства это большая сила. Ведь за ними и за ней, Кларой Цеткин, стоит партия, которая в 1891 году в Эрфуртской программе четко сформулировала требование полного политического, экономического и правового равноправия женщины. На ее стороне Август Бебель — поборник освобождения женщины.

Клара Цеткин знала и другое: искра, превратившаяся в сердцах социалисток в пламя борьбы за освобождение, дремлет в миллионах угнетенных и пока еще пассивных и разобщенных пролетарских женщин. Их надо пробудить к активной борьбе, и тогда искра превратится в пламя.

И Клара энергично взялась за дело, за выполнение нового задания партии.

История

одного судебного процесса

Летом 1893 года в Дюссельдорфе проходил судебный процесс. К ответственности привлекались семь женщин, членов социал-демократической партии. Судья и прокурор были в смятении: в их практике ничего подобного еще не встречалось. Эти женщины-социалистки, вероятно, очень опасные люди, надо ждать оскорблений, скандала.

Обвиняемых ввели в зал судебного заседания. Сохраняя самообладание, женщины заняли места на скамье подсудимых. Просто и опрятно одетые, они держались скромно, у них были рабочие, натруженные руки, а ясные, открытые лица вызывали симпатию и уважение.