— Так давайте поднажмите! — говорит в заключение бургомистр. — Не хочется ведь, чтобы Мэрцбах вечно плелся в самом хвосте.

— Да-да, конечно, конечно, — отвечает ему Лысый черт, точно волк, нажравшийся мела. — Вы ж тут у нас бургомистр и все такое прочее. Вам ведь надо отчет писать, и чтобы все в ажуре было. Я поперек дороги не встану! Завтра же так намылю головы батракам, что вши подумают, будто война началась.

Бургомистр Кальдауне отправляется домой и одну ночь спит спокойно. Еще, мол, одного упрямца уломал. Теперь на очереди другой — Краске-хозяин. Но едва бургомистр вышел от Лысого черта, как тот отправился в людскую и сказал старому Густаву:

— Сеялка наша поломалась!

— Нет, что вы, хозяин! Пока цела, слава богу. А то ведь нам и к рождеству с озимыми не управиться.

— Говорят тебе, неисправна, олух старый! Завтра с утра ее в кузню отправь!

— Да что с ней кузнецу делать?

— Не будет знать, я ему сам покажу!

Три дня сеялка стоит перед кузницей. Теперь вся деревня видит, что сеялка у Кимпеля сломалась. Через три дня кузнец собрался наконец посмотреть, что с ней. Это бургомистр потребовал, чтобы он ее срочно отремонтировал. Но кузнец так и не нашел поломки.

— Что с твоей сеялкой? — спрашивает он Лысого черта.

— Сеялкой?.. Не пора разве обода менять?

— Да что ты, я только весной новые поставил!

— Весной, говоришь? Вот ведь! Ни на кого положиться нельзя! Понаехало тут всякого сброду. Ничего, кроме убытка от теперешних работников! Я сам не свой, места себе не нахожу: надо ж сев кончать. А сеялка перед кузней три дня стоит. Тут, брат, будто на еже верхом сидишь, скажу я тебе!

Кузнец пожимает плечами:

— Мне с твоей сеялкой делать нечего. Никакой в ней поломки нет.

— Да уж чего тебе с ней возиться! На, выпей на дорогу! Пей, пей!

Наш дедушка все ждет, когда ему друг Кимпель пришлет сеялку. А пока он сеет рожь горстью, как его дед, да и не только дед, а еще и Авель, про которого в библии написано, сеял. Зернышки хоронятся в бороздках, проведенных бороной. Это я и наш Дразнила их тут провели. Зернышкам зябко. Они сюда прямо из амбара попали. Там тихо и тепло, а тут ветер свистит, сыро так! Вот дивятся небось! А сами махонькие, ну будто грудняшки, лежат тут на земле в своих колыбельках: меня ждут. Я прихожу с бороной и прикрываю их комочками земли. «Прячьтесь скорей! Я уж подсоблю вам, глупенькие вы мои!» — покрикиваю я на них, а сам горжусь, что им помогаю. Пока я думаю о зернышках, наш Дразнила думает только о себе. У него из головы не выходят последние кустики зеленой травки, что торчат на меже. Понемногу мерин все дальше тащит борону в сторону, да и меня за ней. А там всего только одна зелененькая травинка стоит-дрожит на ветру. Я-то шагаю себе за бороной, по-умному разговариваю с зернышками, а Дразнила взял да тем временем нас обманул. Вон целый клин остался незаборонованным. Придется поворачивать назад, а то как бы дедушка не нагрянул!

Тут иногда как получается? Передние зубья бороны прикроют зернышко комком, а задние его снова выкинут из земляной кроватки. Зернышки-голыши лежат под открытым небом и беспомощно таращат глазенки. А немного погодя их вороны и склюют. Вот ведь плетутся за мной, точно я учитель, а они ученики и все мы вышли на прогулку. Бросишь в них камнем, а они только подпрыгнут немного, чтобы сверху получше разглядеть, где лежат голые зерна. Побежишь за ними, крикнешь «кыш-кыш», а они не спеша перелетят к сливовым деревьям на дороге, обругают меня своим противным, каркающим голосом и опять спланируют на пашню. Их ведь целая сотня, а то и больше, и все они набивают себе зобы нашим зерном.

— Дедушка, когда мы купим себе сеялку?

— Сперва надо вторую лошадь купить, потому как настоящий хозяин должен иметь две лошади.

— Дедушка, вороны нам весь посев склюют. А когда сеялкой сеешь, им ни одного зернышка не достается. Вороны бы тогда улетели мышей ловить.

Дедушка жует свой ус.

— Что верно, то верно, — отвечает он мне, — но без ворон тоже нельзя. Они для посева благословение.

Прямо через поле, пощипывая свои усики, к нам шагает бургомистр Кальдауне. Его быстрые глазки все сразу разглядели.

— Долго ты будешь с мешком на брюхе ходить и ворон семенным зерном кормить, Краске?

— Пока твой любопытный нос не отсохнет. Ты ж за меня сеять не выйдешь?

— Хоть и не заслужил ты того, но я тебе помогу. Ступай в Крестьянскую взаимопомощь. Там как раз сеялка освободилась.

— А вместо второй лошади мне тебя, что ли, запрягать? Иди лучше свои бумаги марай!

— Брось ругаться, Краске! Возьми вола у Фелко.

— Ты меня скоро свинью заставишь запрягать! Но я тебе не рыжий Август в цирке. Погоди, придет время, и у меня будет сеялка. Обойдусь и без таких сватов, как ты.

— Если бы ты в поле так работал, как языком мелешь!

— Как ты сказал? Языком мелю? Чернильная твоя душа!

— Я тебя спрашиваю, когда ты пшеницу сеять будешь?

— Пшеницу? — Дедушка садится на мешок и начинает искать табакерку.

— Да, пшеницу.

Выясняется, что дедушке положено засеять шесть моргенов пшеницей. Община получила разнарядку на пшеницу. А так как лучшая земля в деревне у Кимпеля и дедушки, то они и должны сеять пшеницу. Бургомистр давно уже уведомил дедушку — бумагу ему послал. Но дедушка, как обычно, бумагу эту бросил в печь. В прошлом году дедушка сам засеял полморгена пшеницей. Но все, что мы сняли с них, бабушка пустила на пироги и белый хлеб. Тогда с дедушки никто пшеницы и не спрашивал, но и с общины тоже ее не спрашивали.

— А где я семена возьму, с неба, что ли? — ворчливо отвечает дедушка, предвкушая скандал.

— С неба только снег падает. Получишь у меня справку и поедешь за семенами в Зандберге.

Как бургомистр ни бьется, с дедушкой ему не справиться, как с чесоткой все равно.

— Ну делай как знаешь! Но если из-за тебя и Кимпеля мы опять хлебопоставок не выполним, я в конце концов в газету о вас напишу, кто вы такие есть.

Только мы и видели бургомистра Кальдауне! Дедушку прямо оторопь взяла. Этого еще не хватало! В его-то годы да в газету попасть! Еще ушат помоев на него выльют. Долго дедушка сидит на мешке, хрустит пальцами, головой качает.

Нет, в газету он ни за что не хочет попасть. Два дня стены дома сотрясаются от дедушкиной ругани. Бабушке, как всегда, больше всех достается. Она, видите ли, во всем виновата! Это она всю пшеницу на пироги пустила. Теперь дедушке придется деньги собакам под хвост выбросить: семена покупать. И дедушка идет со своими заботами к другу Кимпелю. Друг всегда знает, что посоветовать.

— На кой тебе покупать русскую пшеницу? — говорит Лысый черт. — Она дорогая, всходит плохо. Кур ею еще отравишь и пироги испортишь. Сатана один знает, что они в нее подсыпают!

Короче говоря, пусть дедушка не беспокоится: мало ли чего эти умники болтают! Пусть сеет рожь, как испокон веков сеял. А как же газета? Дедушке ведь не хочется попасть в газету.

— Газета? Да плевал ты на нее!

Наоборот, дедушка прославится, а все хозяева, которые знают себе цену, станут его считать человеком, верным старинным немецким обычаям. Дедушка согласен быть верным человеком, но в газету он попадать не хочет. Попасть в газету — это хуже, чем под суд.

Но старый друг знает, что посоветовать и тому, кто желает остаться верным человеком, но в газету попадать не хочет. Пожалуйста! Пусть дедушка выменяет у него, Кимпеля, рожь на пшеницу. За два центнера ржи он получит центнер пшеницы. Цена не высокая, почти что даром. Настоящий-то друг никогда не подведет. Дедушка доволен. Он сможет отложить деньги, которые пошли бы на семена, на вторую лошадь. Нужно только привезти Кимпелю рожь — и все будет улажено. Как только выпадет свободная минутка, Лысый черт тут же пошлет своих батраков на участок, который вспахан под пшеницу. А дедушке ни забот, ни хлопот…

Вечером, придя домой, дедушка хвастает:

— Видишь, вон он, друг-то у меня какой!