От Фербенкса на военно-транспортном самолете С-47 Супруна и Кочеткова доставили на аэродром канадского городка Эдмонтон. Здесь в офицерской гостинице им предстояло заночевать, и с воспоминаниями о детстве, некогда проведенном в Канаде, Федор Павлович уснул.
Пробуждение было тяжелым: у обоих трещала голова, оба пошатывались. С чего бы?.. Причина головной боли вскоре выяснилась: когда пилоты стали одеваться, то обнаружили, что подкладка их кителей в ряде мест оказалась подпоротой. Стало быть, парни из местных компетентных органов уже поработали: сначала наших усыпили, а потом проверили — не везут ли они из России что-нибудь такое, что подорвало бы завоевания их неповторимой демократии.
— Жаль было кителей. Сшили-то их нам в самом образцовом военном ателье, — смеясь над американскими «штирлицами», будет вспоминать потом Федор Павлович.
Но такая встреча с союзниками оказалась только разминкой. Еще немало подобных ситуаций предстояло выдержать посланцам Москвы. Однако как в ободранных кителях представлять им великую державу? Руководство государственной закупочной комиссии Советского Союза в США подсказало, где сшить новые военные костюмы — в ателье для русских офицеров. Там закройщик, спросив фамилии заказчиков, записал их в свой талмуд и куда-то исчез. Вернулся он с какой-то карточкой и обратился к Федору Павловичу:
— Вы у нас уже заказывали костюм?
Супрун, естественно, удивился вопросу портного. Но тот — в доказательство — протянул ему документ.
— Как же так? Вот она, ваша карточка!..
Ну что ты скажешь!.. Как выяснилось, еще в 1936 году здесь был брат Федора Павловича — Степан, когда наша делегация закупала авиационные моторы для «испанцев». Антропометрические данные, как известно, важный элемент при составлении «словесного портрета», и вот, пожалуйста — бдительный закройщик засек габариты русского летчика, и уже восемь лет хранятся те сведения как досье в КГБ.
— Зачем вам это? — с укоризной спросил Федор Павлович незадачливого портняжку.
Тот покраснел, потупил взор, но русский весело разрядил неловкую обстановку:
— Сэр, измеряйте мои данные. Пополните свою коллекцию. Авось, кому-то пригодится…
Подобные «коллекционеры», любители и профессионалы высокого класса, будут сопровождать наших пилотов на каждом шагу. «Американская разведка постоянно следила за нами. Нас всюду подслушивали — и в номерах гостиниц, и в офисе, где мы работали. Вокруг нас крутились осведомители, под всякими предлогами; чтобы спровоцировать, нам подсовывали красивых девушек… — это из личных записей полковника Супруна, которые он делал не для семинара по марксо-ленинской подготовке: — В Америке очень модное слово «свобода». Мы слышали это слово довольно часто. Говори, что хочешь. Делай, что хочешь. Но на самом деле все, оказывается, совсем не так… Все имеет как бы две стороны — внешнюю и истинную. Одну — бросающуюся в глаза с первого взгляда, и другую — открывающуюся потом, при более близком знакомстве. И живут так американские обыватели с единственной целью — как бы побольше заработать…»
16 марта 1944 года Супрун и Кочетков уже в Вашингтоне. Оба уверены, что все вопросы, связанные с испытанием нового самолета, командованием двух сторон решены и осталось лишь приступить к работе. Но не тут-то было. Потребовалось больше двух недель утомительного ожидания, прежде чем Пентагон спустил со своих сиятельных высот окончательное разрешение доводить «кобру» до ума.
Наконец-то наших испытателей принял президент корпорации «Белл Эйркрафт Корпорэйшн» господин Лоренс Д. Белл. Принял прямо на заводе, который находился в местечке Ниагара-Фолс, пригороде Буффало. Пожав русским руки, босс грохнулся в мягкое кресло — и лапти на стол! Это надо было понимать, как особое доверие к «своим парням».
— Я разрешаю вам называть меня не мистером Беллом, а просто Лэрри, — работал под простака шеф «Эйркрафт Корпорэйшн».
Стало быть, и нашим следовало отступить от официоза. «Как же назваться этому Лэрри? — прикидывал Федор Павлович, — «просто Федя»? А поймет ли?»…
— Зовите меня просто Фред, — предложил он и тут же перекрестил Андрея Григорьевича: — А ты будешь Генри.
— Итак, резюме: Лэрри, Генри и Фред, — заключил Белл. — О’кэй?
— О’кэй! — радостно вставил Генри Кочетков.
По-английски Андрей Григорьевич никаких слов больше не знал. Правда, спустя шесть месяцев, оставляя
Америку, он несколько обогатил свой лексикон, добавив к бодрому «о’кэй» более прозаическое: «рашен пай-лот»! Что означало: «Я русский летчик» — и этим, мол, все сказано, будьте здоровы…
На следующий день ведущий инженер фирмы У. Хеслер по-хозяйски провел Супруна и Кочеткова по всем помещениям испытательной станции, показал ангар, лаборатории, мастерские, летную комнату и офис для их работы. В ангаре тут и там стояли десятка два самолетов разных типов, а в углу, за брезентовой ширмой, таилось, видимо, нечто секретное. Охранял то «нечто» здоровенный негр-полицейский.
Здесь же, в ангаре, русские увидели и «королевскую кобру», которую им предстояло испытать. Вместе с Хеслером они составили программу летных испытаний: четыре ознакомительных полета, затем полеты на определение максимальной скорости на различных высотах, дальности, скороподъемности машины, полеты на штопор, стрельбу по воздушным и наземным целям. Для воздушного боя очень важно было определить радиус виражей и маневренные свойства самолета, так что решили провести и несколько воздушных боев с истребителями Р-39, Р-51 В, F-4 F и Р-38. Понятно, без стрельбы. Всего — 61 полет.
После этого мистер Белл пригласил «просто Фреда» и «просто Генри» на встречу с ведущими инженерами фирмы и представителем Пентагона майором Мило Миллером (заметим сразу, майор этот будет больше мешать в работе, чем помогать). И вот президент опять уложил свои ноги на стол, представил русских лётчиков-испытателей и просил всех любить да жаловать их, а русских — чувствовать себя в Америке, как дома и «даже лучше, чем дома!»
Эту домашнюю теплоту и душевность американских нравов Фред и Генри ощутили сразу же после непринужденной встречи с шефом. Их завели в строго охраняемое помещение и там, не слишком церемонясь, сняли у каждого отпечатки пальцев.
— Хорошо, что разуваться не пришлось. Еще ведь десять пальцев на ногах осталось! — посмеялся тогда Андрей Григорьевич.
Но неприятный холодок от такой процедуры пробежал в душе, и скрыть его было не просто.
Да не только все эти полицейские приколы обескураживали Супруна и Кочеткова с первых дней работы на аэродроме Ниагара-Фолс.
— Почти все вели себя в отношении нас настороженно. Некоторые даже уклонялись от разговоров, а если вынуждены были отвечать, то пристально вглядывались в нас и бросали отрывистые односложные фразы, — вспоминал Федор Павлович начало работы с американскими коллегами.
От контакта с ними, от окружающей обстановки зависел успех дела, поэтому Супрун и Кочетков старались понять американцев.
— Скажем, они любили похлопать один другого по плечу. И мы начали это делать. Разговаривая, они громко смеялись. И мы стали громко смеяться. Большинство из них хранило как сувенир бумажный доллар. И мы завели такую игрушку. Стоило кому-то попросить наш автограф — мы охотно давали, но тут же протягивали свой денежный знак: «Пиши, парень».
Постепенно лед недоверия к русским начал таять. В разговорах наедине американцы признавались Фреду и Генри, что немало наслушались о России чудовищных историй. Один летчик-испытатель искренне признался, что был убежден, будто русские — людоеды, что у них общие жены и спят они под одним одеялом…
Пропаганда в Штатах работала неплохо.
А летчик-инженер Супрун тоже записывал в своем карманном блокнотике, что видел в Америке, что его удивляло, что обескураживало. Любил майор Супрун порядок во всем, был всегда пунктуальным и точным. Не случайно все записи его и сохранились, хотя полвека минуло. Не все, конечно, расшифруешь без автора, не все ясно, что счел важным для себя пометить Федор Павлович, однако и за скупыми строками его записей нескрываема динамика и напряжение тех давних дней.
