«Вот, падла, на нижние чакры как работает, — подумал Гоша. — В ней определенно что-то есть. Им бы грамотного режиссера… Можно было бы устроить шоу… Жаль, черт, Курехина уже нет, он этих девиц наверняка пристроил бы в какой-нибудь спектакль. По заграницам бы повозил, кучу денег заработали бы…»
Гоша не заметил, как пролетели двадцать минут выступления «Вечерних сов».
— Слушай, а у вас много песен? — спросил он Эльвиру в гримерке. Она не спешила одеваться и стояла перед арт-директором в своем сценическом костюме. Вернее, в сценической наготе.
— Хватит. А что?
— Давай вам сольник сделаем. Мне понравилось, публика тоже на ушах. Поздравляю, между прочим.
— Делай, конечно. Твои условия?
Эльвира всегда брала быка за рога, кто бы этим быком ни был.
Гоша, что называется, «повелся» на коллектив и сделал «Совам» три концерта, которые прошли при неизменном аншлаге. Потом организовал запись в приличной студии, и «Совы» за месяц сварганили альбом. Теперь группа расширилась, к дуэту присоединилась танцовщица Нинка Сурикова, соратница Люды по институту, и ее подружка Вика, взявшая на себя функции директора.
За студию Гоша должен был заплатить около тысячи долларов. Убедив директора, что отдаст деньги сразу, как только будет какая-то прибыль («А будет, будет, я отвечаю. Девки — высший класс!»), он за свой счет снял еще и концертное видео.
С этим набором — видео, готовый альбом, несколько фотографий и газетных статей — Вика и отправилась в столицу, получив от Эльвиры наказ не возвращаться без внятного результата.
Уже через неделю она позвонила и, захлебываясь словами, прокричала Эльвире, что альбом покупают, что гигант шоу-индустрии «ВВВ» сейчас метет молодые группы, берет все, почти не слушая, и платит живые деньги.
— Они требуют, чтобы вы приехали подписать контракт. Но я выпросила аванс, должны на днях выдать.
— Правильно, — сказала Эльвира. — А то мне ехать не на что. И еще ведь надо как-то выглядеть… После плацкартного вагона я не могу идти на фирму. Давай, выбивай из них бабки.
— Выбью. Не сомневайся. У меня уже все на мази. Я тут познакомилась с ребятами, так классно…
— Ладно, потом расскажешь, — усмехнулась Эльвира, представляя, как выглядело это «познакомилась». — Тащи башли, а то мы тут загибаемся.
Однако прошла неделя, а Вики все не было. Она позвонила еще раз, сказала, что деньги получила, но возникли какие-то непредвиденные вопросы по альбому и ей нужно задержаться еще на несколько дней.
У Эльвиры между тем подошли к концу все заначки, оставшиеся после работы в «Гаранте», не было денег не то что на бензин, но даже на еду.
— Привет!
Эльвира почувствовала на своем плече чью-то руку, быстро обернулась и увидела запыхавшегося Моню. Моня — Игорь Монин — работал старшим администратором у Гольцмана, занимался молодыми группами, но пока что от фирмы «Норд» никаких предложений «Совам» не поступало, а при том, что группой заинтересовались могущественные люди из «ВВВ», Эльвира решила и не обращаться к питерским продюсерам.
— Элька! Ты с бодуна, что ли?
— Не без этого. Слушай, Моня, у тебя как с деньгами?
— А у тебя что, совсем голяк? — вопросом на вопрос ответил Моня.
— Типа того.
— Что же, на ловца и зверь бежит. У меня как раз к тебе разговорчик есть.
— Тогда пошли в клуб, купишь даме водки, заодно и поговорим.
— Пошли, пошли. И водки тебе куплю, и пива. Чего захочешь, все куплю.
— Что это ты разгулялся?
— Я разгулялся? Нет, я не разгулялся, Элька. У меня к тебе предложение… Предложение, от которого невозможно отказаться!
Борис Дмитриевич сидел в своем любимом кресле в новой квартире Ольги Стадниковой.
Он бывал здесь не слишком часто, но тем не менее уже мог называть это кресло «своим любимым», говорил, что к виду из окна «быстро привык», что щели в коробке железной двери пора бы заделать специальным наполнителем.
— Как врач? — спросил он у Ольги, которая стояла у окна с чашечкой кофе.
— Нормально.
— Что — нормально? Расскажи, мне ведь интересно. Никогда не кодировался.
— Да ничего особенного. Сначала сеанс гипноза. Ну, на меня эта беда не действует, я уже раньше пробовала. Так, покричал доктор, попугал… Мол, все умрем, мол, выпьешь рюмочку — смерть. Смерть!!! Страшным таким голосом.
— А потом?
— Потом — по очереди в кабинет. Народ там интересный, конечно. Полный оттяг. Один пришел — второй раз, говорит. Сначала кодировался на пять лет, ну, эти пять лет и не пил. Дни считал. А срок вышел — он за две недели все, извини за выражение, прохуячил. Все, что дома было. Бабки, телевизор, видик. Небогатый такой мужик, совок, денег мало. В общем, на неделю хватило. Потом его жена из дома поперла.
— Ничего себе! Так у него жена еще есть? И все это терпела? Неделю, я имею в виду. Пока он свои телевизоры пропивал?
— Терпела. Думала, очухается. Пять лет покоя у нее все-таки было. Потом перестала терпеть. Поперла из дома. Он еще неделю по друзьям. Всё праздновали, что он развязал. Радости, говорит, было — в каждый дом заходи, везде нальют. «Колька развязал! Ура!»
— А потом?
— А потом прихватило сердчишко, помирать начал. «Скорую» вызвал. Ему и говорят: «Кранты тебе, парень. Пить ни-ни». Кодирование, он рассказал, хитрая штука. Вернее, алкоголизм. Понимаешь, когда человек останавливается, бросает бухать, он на той же дозе остается, на которой бросил. То есть, если ему, чтобы забалдеть, нужен был литр, он три года не пьет, а потом не по новой начинает, как молодой, не по чуть-чуть, а сразу с литра. Но организм-то отвыкает за эти годы. Может не выдержать.
— Да… Пугаешь ты меня.
— Ладно, чего там. Короче, этот мужик снова пришел кодироваться. Буду теперь, говорит, на новый телевизор зарабатывать. Еще на пять лет в завязку.
— Смотри, как интересно народ у нас живет. Разнообразно. Разносторонне, я бы сказал. То пьет, то не пьет. Не соскучишься.
— Это точно.
— Ну а сам процесс-то как?
— Процесс — минуты на две. Подавил на нервные, как он сказал, окончания, прыснул в рот спиртом — меня чуть не вырвало, — и все.
— Что — все?
— Не хочется бухать.
