— Здесь, что ли? — недружелюбно спросил водитель, останавливая машину.
— Ага! Здесь! — крикнул Роман, протягивая деньги. Толик подумал, что пятьсот рублей совсем уж непотребная сумма за десять минут езды в такси, но не стал делать Кудрявцеву замечание, опасаясь новых громогласных тирад.
Роман, пошатываясь, вылез из машины и взял Толика за рукав.
— Сюда, — махнул он рукой в сторону лесенки, которая вела в подвал старого московского дома.
— А что там такое? — подозрительно спросил Толик.
— О! Классное место! В Москве, пожалуй, единственное осталось… С прежних времен.
Место, в которое Кудрявцев привел Толика, вовсе не показалось Бояну классным. Толя опасливо осмотрел темные стены, обшитые пластмассовыми плитами «под дерево», потрогал пальцем липкий стол — круглую мраморную плиту на высокой металлической ножке. Вокруг такого стола положено стоять, облокотившись на края столешницы, пить жидкое кислое пиво из кружки толстого мутного стекла и говорить о футболе, о бабах, о том, что на работе не дали отгул, и других реалиях жизни простого советского человека. Всего этого Боян на дух не переносил.
— Слушай, а чего мы здесь делаем? — спросил он своего старшего товарища, который в этом странном, чудом сохранившемся в центре Москвы пивном баре советского образца чувствовал себя как рыба в воде и рылся в кармане, собираясь, видимо, отбыть к стойке с двумя блестящими пивными кранами. У стойки толпилась небольшая очередь из мужчин в темной, бедной одежде. Лица у мужиков были красного цвета, в морщинах, некоторые — с синяками, иные — с глубокими шрамами.
— Тебе не нравится? — спросил Кудрявцев. — Ты чего? Это такое место! Памятное… Мы тут с Лековым знаешь как оттягивались? Еще в семидесятые. Как оно сохранилось до сих пор — просто не представляю… Память! Только здесь я чувствую себя молодым. Эх, Толька, сейчас пивка рванем… Ты не бойся, тут хорошо… Расслабься… Я быстро.
Кудрявцев пошел к стойке и встал в конец очереди, оставив Толика наедине с его страхами и тошнотой, которую Боян испытывал от одного только вида этой жуткой «пролетарской» пивной.
— Слышь, друг, дай три рубля.
Чья-то рука ударила Толика по плечу.
— А?
Боян повернулся и увидел перед собой парня в синем спортивном костюме явно турецкого производства. Длинные сальные волосы, маленькие глазки на потном лице… Эти глазки бегали по сторонам, то ли что-то выискивая, то ли просто не могли зафиксироваться хотя бы на миг.
— Три рубля?
— Чо, не русский, что ли? Братан, ты слышишь, або как?
— Сейчас…
Толик сунул руку в карман и понял, что ни копейки мелочи у него нет. Только пачка долларовых купюр.
— Нету у меня, — хмуро сказал Боян.
— Ладно парить-то, — буркнул парень и наклонился к Толику, обдав его густым пивным духом, смешанным с непереносимой вонью, изливающейся из широкого рта. С желудком у этого аборигена пивной было явно что-то не в порядке.
— Я не понял, брат, — произнес парень, дыша Толику прямо в лицо и пытаясь заглянуть в глаза. — Не понял тебя.
— Сейчас, — прошептал Боян, — сейчас подойдет…
— Кто?
— Ну сейчас, — снова сказал Толик, прикидывая, что если он ударит гопника коленом в пах и рванет отсюда, то на людной улице ему уже ничего не будет угрожать. Там народ, милиция. Там этот урод не посмеет на него наехать. Хотя…
Толик настолько редко попадал в подобные ситуации, настолько не был приспособлен к решению вопросов самозащиты, что даже не очень испугался. Он испытывал лишь отвратительное чувство полной беспомощности и стыда — ему казалось, что все посетители пивной отложили свои дела и смотрят в его сторону. При этом самым неприятным было то, что они были явно на стороне вонючего гопника.
— В чем проблема?
Толик с облегчением услышал голос Романа и обернулся, вынырнув из облака тяжелого смрада, исходившего от завсегдатая пивной.
— Что случилось, ребятки? — Роман стоял у стола, держа в руках четыре тяжелые кружки, наполненные бледно-желтым пивом с тоненькими полосками пены.
— Братан! Мы тут разговариваем, — сказал гопник, оттесняя Толика и надвигаясь на Кудрявцева.
— Слушай, ты, я тебе не братан, — вполне благодушно ответил Кудрявцев, ничуть не испугавшись. — А если хочешь называть меня братаном, будь другом, возьми банку водочки. Только хорошей, «Смирновской» там или какой еще… Сделаешь?
Кудрявцев уже протягивал парню две пятисотенных.
— Ну, чего мнешься? Вместе и хряпнем. Только гляди! Не обмани.
— Да ты чо, в натуре, мужик? Чтобы я кого кидал?
— Вот и славно, — пьяно улыбнулся Кудрявцев. — А мы с товарищем тебя здесь подождем.
Парень, взяв деньги, растворился в полумраке заведения, а Кудрявцев поднял кружку и тихонько стукнул ее о ту, что была ближе к Толику.
— Ну, давай! За наше прошлое! Оно ведь, прошлое-то, — самое лучшее, что у нас есть. Лучше уже ничего не будет! Давай, Толечка!
Боян послушно зацепил пальцами уродливую посудину и поднес ко рту. Запах тухлятины ударил в ноздри. На ободке кружки виднелся след красной губной помады. В горле Толика снова заклокотала тошнота.
— Не боись! Вперед!
Решив не спорить с пьяным Кудрявцевым, Толя зажмурился и, повернув кружку так, чтобы случайно не лизнуть помаду, сделал первый глоток.
Опьянел он довольно быстро. Пиво, которое казалось разбавленным и слабым и совершенно не походило на все сорта, перепробованные Толиком прежде, проявило себя довольно сильнодействующим алкогольным напитком.
Правда, Боян отдавал себе отчет и в том, что бутылка водки, из которой Роман подливал в кружки, тоже сыграла свою роль, но эта мысль растворилась в благодушии, которое вдруг охватило Толика. Настроение его неожиданно поднялось, и даже урод гопник, тоже очень быстро опьяневший и постоянно что-то бормотавший, не казался уже таким отвратительным.
Да и сама пивная перестала вызывать омерзение, которое Толя испытал при входе. Пивная как пивная. Ничего особенного…
Боян сделал еще глоток «ерша» и услышал слова Кудрявцева.
— Говно! Все говно! — говорил Роман. — Сваливаю я, Толька, надоело! Все лучшее, светлое — все это позади. Впереди — только мрак. Мрак и ужас. Мне это смерть Лекова открыла. Все. Эпоха наша кончилась.
