— Кассету? — спросил Вавилов и посмотрел на паренька.

— Баян, — неожиданно сказал паренек, слегка привстав с дивана.

— Чего? — не понял Вавилов.

— Анатолий Баян. — пояснил паренек.

— Толя Боян, — Артур Ваганян усилил букву "о" в фамилии своего протеже, каковым, по всей видимости, и являлся таинственный «чувак». — Помните, Владимир Владимирович, я вам кассету давал?

— А-а. Ну да. Вспомнил.

Конечно, никакой кассеты Вавилов не слушал. Некогда ему было заниматься такими вещами. Если слушать все кассеты, которые попадают на «ВВВ», можно в буквальном смысле сойти с ума. Да и не его это дело. Есть специальное подразделение, где ребята только и занимаются, что сидят и слушают. Или не слушают. Большей частью, конечно, не слушают.

Владимир Владимирович прекрасно знал, что на Западе с молодыми группами дело обстоит примерно так же. В те дни, когда Вавилов только начинал налаживать связи с западными партнерами, он пришел в немецкое отделение одной из крупнейших фирм.

Больше всего его интересовал принцип отбора молодых артистов и те критерии, по которым этот отбор происходил.

В комнате, куда поступала почта, главенствующее место занимала огромная мусорная корзина, полная аудиокассет — многие из них были даже не распечатаны.

— Вот, смотри, — сказал ему тогда старый знакомый Витька Бурцев, уже много лет трудившийся на ниве шоу-бизнеса в Германии. — Смотри, что тут, в капиталистическом раю, делают с молодыми талантами.

— Что? — не понял Вавилов. — В корзину? Прямо так? Хотя бы слушают?

— Да ты чего? Кто же это слушать будет?

— А если там крутые ребята? Если потенциальные звезды?

— Нет там потенциальных звезд, — ответил Бурцев.

— Почему?

— Потенциальные звезды не носят кассеты на прослушивание. Потенциальные звезды — они и есть звезды. Их надо самому видеть и самому подбирать. Они валяются на земле и не знают, что они звезды. А ты на то и продюсер, чтобы…

— Я не продюсер, — возразил Вавилов.

— Ну хорошо. Ты директор. Так вот, скажи своим продюсерам, когда вернешься, — на то они и продюсеры, чтобы звезду видеть там, где ее никто не видит. Звезда может сидеть на заблеванной кухне и курить гашиш. Она, звезда эта задроченная, может вообще ничего не уметь. Ни петь, ни играть, ни тем более чего-то сочинять. Она, или он, если желаешь, может быть полным мудаком, ослом запредельным. Пидором может быть. Или импотентом. Может быть инженером, влюбленным в какие-нибудь свои турбины. Может быть спившимся, сторчавшимся, изблядовавшимся, охуевшим бомжом, уверовавшим в Христа, Будду, вуду, коня в пальто. Понимаешь? И на нем, на этом обосранном бомже, если он, конечно, звезда внутри себя, на нем ты должен сделать миллионы. Причем это вполне реально. И самое главное, миллионы можно сделать только на нем, а не на этом сборище неудачников, на этих лузерах сраных.

Бурцев покосился на корзину.

— Может быть, скорее всего, даже наверняка, там есть интересная музыка. Только нужно определиться, чем мы занимаемся. Благотворительностью? Искусством? Культурой? Или мы занимаемся бизнесом? Это принципиально разные вещи. Искусство, настоящее, оно себе тропинку и без нас найдет. Если артист или автор — настоящий, если он творит ради искусства, а не ради денег, и если при этом он еще и в самом деле талантлив, — его творчество до народа, так сказать, доберется. Может быть, после смерти, может быть, до. Но обязательно будет востребовано. Это можно называть мистикой, а можно — высшей справедливостью, но это так. И мы здесь вовсе не нужны. Там есть другие пути. Кроме того, существует огромное количество независимых фирм, мелких таких фирмочек, которые этим искусством как раз и занимаются. Оно и нужно-то не всем. Оно нужно тысяче человек в Америке, двумстам в Англии, сотне в Германии и пятидесяти в России. И денег на нем не заработаешь.

— А заработаешь на бомже, который ничего не умеет?

— Именно так. Это шоу-бизнес, Вова. А шоу-бизнес заключается не в том, чтобы продать Пятую симфонию Моцарта.

— Наверное, Бетховена?

— Иди ты! Бетховена? А у Моцарта какая?

— Например, очень, так сказать, популярна Сороковая.

— Ну, Вова, о чем мы спорим? Если есть сороковая, значит, была где-то там и пятая. Правильно? Но это не суть. Я говорю, не в том заключается шоу-бизнес, чтобы продавать давно раскрученные и знаменитые произведения, которые все любят, все знают и которые всех устраивают. Шоу-бизнес — в том, чтобы найти нового человека, монополизировать его и заработать на нем, обойдя всех остальных. Элвис Пресли. «Битлз». Знаешь их историю?

— Ну, это азбука, Витя.

— Азбука-то она, конечно, азбука, только дело это очень непростое.

— А кто говорил, что будет легко?

— Никто. Правда, я одного не пойму, Вова. Тебе-то зачем этим заниматься? Это такая возня… У тебя же неплохо дела идут. Судя, по крайней мере, по твоему костюму.

— Неплохо. Но хотелось бы лучше. И кроме того, хочется чего-нибудь новенького.

— Новенького… Смотри, проедят тебе плешь твои русские артисты. С ними, знаешь, работать ох как непросто. Особенно с этими вашими звездами. Чума! Мания величия такая, что даже меня порой оторопь брала.

— Ничего. Справимся.

Вавилов смотрел на шустрого паренька. Как его там? Баян. Вернее, Боян. Что-то знакомое. А может, нет. Какого черта они его сюда притащили? Не похож он на звезду. Непонятно, что там Ваганян хочет из него выжать. Или просто нравится ему парнишка?

— Кассета, — повторил Вавилов. — Да, кассета. Так что же?

Он в упор посмотрел на Толстикова, потом — на Ваганяна.

— Ребята, что вы от меня хотите, а? С утра пораньше?

— Ваше мнение, Владимир Владимирович, — ответил Толстиков.

— А ваше? Меня ваше интересует, — парировал Вавилов.

— Наше — однозначно «да».

— Да?

— Да.

Ваганян встал и подошел к столу шефа.

— Я считаю, из этого может получиться толк.

— Да? — снова спросил Вавилов.

Толстиков и Ваганян убежденно кивнули, а паренек по фамилии Боян пожал плечами.

— И что нужно? — спросил Вавилов.

— Тут вот у меня бизнес-план, — начал паренек, поднимаясь с дивана и начиная движение в сторону вавиловского стола. В руках у Бояна оказался листок бумаги.