Генерал Врангель, оставив Крым по настоянию генерала Деникина, проживал в Константинополе. 18 марта 1920 года главнокомандующий генерал Деникин разослал старшим начальникам секретную телеграмму, чтобы они прибыли к вечеру 21 марта в Севастополь для избрания преемника главнокомандующего Вооруженными силами Юга России, то есть замены самого генерала Деникина. Получив это приглашение, генерал Врангель пишет: «Я не сомневался, что борьба проиграна, что гибель остатков армии неизбежна. Отправляясь в Крым, я оттуда, вероятно, уже не вернусь».
Дальше генерал Врангель пишет, что верховный комиссар Великобритании в Константинополе, адмирал де Робек передал ему, Врангелю, секретную телеграмму для генерала Деникина, которая заканчивалась словами: «Однако если бы генерал Деникин почел бы себя обязанным его отклонить, дабы продолжать явно безнадежную борьбу, то в этом случае Британское Правительство сочло бы себя обязанным отказаться от какой бы то ни было ответственности за этот шаг и прекратить в будущем всякую поддержку или помощь какого бы то ни было характера генералу Деникину».
Генерал Врангель все же решил ехать в Крым, не сомневаясь, что он будет избран преемником генерала Деникина. И свое решение заканчивает словами своего соратника и друга, генерала Шатилова так: «Генерал Шатилов, узнав о моем решении, пришел в ужас. «Ты знаешь, что дальнейшая борьба невозможна. Армия или погибнет, или вынуждена будет капитулировать, и ты покроешь себя позором. Ведь у тебя ничего, кроме незапятнанного имени, не осталось. Ехать теперь — это безумие», — убеждал он меня»235.
Из этих коротких выдержек генералов Деникина и Врангеля ясно видно, что «мир с большевиками» зародился не в умах военных и политических руководителей Кубани. Но когда Кубанская армия была прижата к морю от Хосты и до грузинской границы, по шоссе и в окрестностях, на пятачке территории в 15 верст по птичьему полету, где скопилось до 60 тысяч войск и беженцев, без фуража и продуктов питания для людей, положение стало катастрофическим.
«Представитель Английского командования, присутствовавший на переговорах Кубанского Атамана генерала Букретова, начальника штаба армии полковника Дрейлинга и председателя Кубанского Правительства Иваниса в Гаграх 15 апреля высказался решительно против насильственного перехода Кубанцами границы Грузии и пригрозил, что в случае осуществления казаками подобного плана Великобритания не только откажет Кубанцам в своей помощи, но решительно воспрепятствует осуществлению этого намерения»236.
По разным источникам в печати можно проследить, что главное командование будто не собиралось перебросить казаков в Крым по причинам и ненадежности положения в Крыму, и не желая усиливать Добровольческую армию как бы недовольным ему элементом.
«Не знаю, что лучше — перевозить ли Ваш корпус в Крым или с остатками Донской армии переезжать к Вам на Побережье», — писал Атаман Богаевский командиру 4-го Донского корпуса генералу Старикову237.
«На бурном заседании Донских правителей в Феодосии решено было воздержаться пока вовсе от перевозки Донцов в Крым. Мотивами этого решения были —■ с одной стороны, развал частей, с другой — опасение за прочность Крыма («ловушка»)», — пишет генерал Деникин238.
«На заседании старших начальников 22 марта 1920 года в Севастополе было оглашено ультимативное сообщение Британского Правительства генералу Деникину с указанием о необходимости прекращения неравной и безнадежной борьбы».
Генерал Врангель, принимая преемственность стать главнокомандующим, под составленным актом написал следующее: «Я делил с Армией славу побед и не могу отказаться испить с нею чашу унижения»239.
О задержке переброски в Крым 4-го Донского конного корпуса много и подробно сказано в упомянутой книге генерала Голубинцева.
Голубинцев был командиром 14-й Донской отдельной конной бригады, входившей в состав 4-го Донского корпуса. Кроме того, он был в комиссии по переговорам «о перемирии с красными», назначенный в нее временным командиром их корпуса генералом Калининым240.
Мы, фронт, тогда ничего не знали о жуткой катастрофе Донской армии при эвакуации Новороссийска. Две трети от ее численности осталось на берегу. Вот почему Донское правительство в Феодосии, как пишет генерал Деникин, «воздержалось пока вовсе от перевозки 4-го Донского корпуса в Крым», считая, что Крым должен «пасть».
Кубанское правительство и Войсковой Атаман были при своей Кубанской армии. О катастрофе в Новороссийске они отлично знали уже 15 марта на совещании старших начальников в Туапсе. В нем участвовал и командующий Кубанской армией генерал Улагай, только что прибывший из Крыма. Уверенности в твердости положения Крыма, видимо, не было, так как на этом совещании решено было «отходить в Грузию»241.
По многим источникам, на Черноморское побережье отступило около 60 тысяч войск с беженцами. Генерал Голубинцев в своей книге пишет: «Насколько помню, Донских казаков в строю было около 12-ти тысяч, а всего на довольствии около 18-ти тысяч». Черкесская конная дивизия насчитывала в своих рядах около 3 тысяч всадников. Следовательно, Кубанская армия насчитывала в своих рядах около 40 тысяч. Беженцев с Кубани было очень мало. Их дали только Екатеринодар и Майкоп.
Начальник штаба армии, полковник Дрейлинг на первом совещании в Адлере 16 апреля, на котором присутствовали Атаман Букретов, военный министр Кубани, генерал Болховитинов242, временный командир 4-го Донского корпуса, генерал Калинин, генерал Шифнер-Маркевич и председатель Кубанского правительства Иванис243, доложил «о тяжелом положении армии, в которой числилось 47 тысяч бойцов, а продовольственных запасов в интендантстве всего на один день»244.
Из Крыма молчание и нет подачи транспортов. Грузия закрыла границу. Английская эскадра в Черном море поддержала решение Грузии, а британское правительство, как указано выше, предложило еще генералу Деникину прекратить войну с красными, считая ее «проигранной и безнадежной».
При таком катастрофическом положении Кубанский Атаман и правительство решили заключить перемирие с красными, надеясь, что перевозочные транспорты из Крыма еще подойдут.
«16-го апреля была послана по радио телеграмма генералу Врангелю в Крым, с просьбой прислать пароходы для эвакуации казаков».
«17-го апреля была послана новая просьба о присылке пароходов»245. Пароходы не прибыли.
Атаманский полк. День 21 апреля
Утром представился мне есаул Борис Ногаец246, прибывший из Адлера, с такими словами:
— Господин полковник, позвольте мне влиться в вашу дивизию с Атаманским конным полком?
С Борисом Ногайцем я познакомился в Екатеринодаре, перед революцией. Он был тогда прапорщиком 2-го Екатеринодарского полка и являлся младшим братом сотника Ногайца247, офицера Конвоя Его Величества. Среднего роста, хорошо сложенный, стройный, красивый, он мне тогда понравился. Теперь я его вижу в чине есаула и по старому знакомству крепко жму руку.
— Что за полк — Атаманский? Такого в Кубанском Войске нет. И к тому же почему Вы хотите влиться именно в нашу дивизию? — спрашиваю его.
И он мне доложил следующее:
— По избранию Войсковым Атаманом генерала Букретова Кубанский Гвардейский дивизион был переименован в Атаманский полк и являлся как бы Конвоем Войскового Атамана. Из Екатеринодара, перед эвакуацией его, два взвода казаков со штандартами были направлены в Новороссийск и отплыли в Крым, а полк отходил с правительственным отрядом в Туапсе. Ввиду капитуляции армии все старшие офицеры оставили полк и уплыли в Крым, а я, как самый старший из оставшихся офицеров, возглавил полк. В нем до 400 шашек. Так как полк не входил ни в одну дивизию и является гвардейским, нам стало страшно оставаться в одиночку, и мы решили влиться в вашу дивизию. Вместе сдаваться красным не так страшно.
