Положение на фронте
От станицы Казанской и до станицы Ладожской наш корпус отходил без боев.
В книге «Разгром белогвардейских войск Деникина» указано, что «против 2-го Кубанского конного корпуса генерала Науменко, начиная от Маныча с самого начала февраля 1920 года, действовали: 32-я, 39-я стрелковые дивизии и Отдельная кавалерийская бригада Курышка (трехполкового состава. — Ф. Е.)»133. Но о том, что обе эти дивизии были полностью разгромлены и захвачены Лабинцами у хутора Лосева и станицы Дмитриевской, ничего не сказано.
Далее пишется: «Если раньше 10-я Армия предполагала нанести удар четырьмя дивизиями на Екатеринодар, то теперь эти дивизии назначались для захвата района станиц Петропавловская, Курганная, а правофланговым соединениям — приказывалось овладеть районом Екатеринодара».
«Конная армия Буденного, с приданным в ее состав 2-м Конным корпусом 10-й Армии — нанести удар в районе станицы Аеушковской и, оказывая содействие 10-й Армии — двинуться в район Усть-Лабин-ской станицы и Ладожской, и овладеть районом Белореченской»136.
Это было у красных, точно указан район действий и задания. Мы оборонялись. Поместим здесь задание нашего Главнокомандующего генерала Деникина:
«К 3-ему марта 1920 года Добровольческий корпус, Донская армия и часть Кубанской сосредоточились на ближайших подступах к Екате-ринодару, в двух переходах от города. Штаб Донской армии перешел в Екатеринодар, Ставка — в Новороссийск.
В этот день я телеграфировал Командующим армиями: «Политическая стратегическая обстановка требует выигрыша времени и отстаивания, поэтому, занимаемых рубежей. В случае вынужденного отхода за Кубань — слияние рек Кубань—Лаба, в крайнем случае — река Белая, является последним оплотом, за которым легко, возможно и необходимо оказать упорнейшее сопротивление, могущее совершенно изменить в нашу пользу ход операции»137.
Когда в нашем корпусе, после оставления железнодорожного узла станции Кавказская (хутор Романовский), происходила как бы «походно-боевая иллюзия», в Донской армии, то есть на главном направлении, происходили весьма драматические эпизоды.
Надорванная морально и оставившая «свой казачий порог и угол», Донская армия искала во всем этом несчастье и виновника, и выхода из положения. Об одном случае генерал Деникин пишет: «Смута в умах Донцов не ограничилась рядовым казачеством. Она охватила и офицерский состав — подавленный, недоверчиво и опасливо относившийся к массе и давно уже потерявший власть над нею. Судьба день за днем наносила тяжкие удары. Причины обрушившихся бедствий, как это бывает всегда, искали не в общих явлениях, не в общих ошибках — а в людях.
Донские командиры, собрав совет, низвергли Командующего Конной группой генерала Павлова, не казака, и поставили на его место донца — генерала Секретева138»139.
Итак, армии стояли в двух переходах от Екатеринодара, и генерал Деникин продолжает: «Отступление продолжалось. Всякие расчеты, планы, комбинации разбивались о стихию. Стратегия давно рке перестала играть роль самодовлеющего двигателя комбинаций. Психология массы довлела всецело над людьми и событиями.
4-го марта я отдал директиву об отводе войск за Кубань и Лабу и об уничтожении всех мостов.
Представители союзных держав, обеспокоенные стратегическим положением Юга, просили меня высказаться откровенно относительно предстоящих перспектив. Мне нечего было скрывать: оборонительный рубеж — Кубань. Подымется казачество — наступление на север. Нет — эвакуация в Крым»140.
Об уходе в Грузию у генерала Деникина ни звука. Но о том, пойдут ли казаки в Крым, генерал Деникин пишет: «Пойдут ли? И не вызовет ли отрыв от родной почвы и потеря надежды на скорое возвращение к своим пепелищам полного упадка настроения и немедленного катастрофического падения фронта?..»141
Генерал Деникин здесь ошибался: казаки пошли бы куда угодно, в Крым, в Турцию, «к черту на рога», лишь бы не быть под большевиками. Нужно было только приготовить «это место» — куда уходить. Оно не было приготовлено в критическом положении. Об этом будет сказано по событиям на фронте. Но самые замечательные строки генерала Деникина о настроении в Донской армии следующие:
«Когда предложено было вывести Добровольцев (то есть Добровольческий корпус генерала Кутепова142. — Ф. £.) в резерв Главнокомандующего — это обстоятельство вызвало величайшее волнение в Донском штабе, считавшем, что Добровольческий корпус оставляет фронт и уходит в Новороссийск. Под влиянием Донских начальников генерал Сидорин143 предложил план — бросить Кубань, тылы, сообщения и базу — двинуться на север. Это была бы чистейшая авантюра — превращение планомерной борьбы в партизанщину, обреченную на неминуемую и скорую гибель.
План этот я категорически отклонил. Но переговоры между Донскими начальниками и генералом Сидориным о самостоятельном движении на север, по-видимому, продолжались, так как в одну из затянувшихся поездок генерала Сидорина на фронт, когда порвалась связь с ним — начальник Донского штаба, генерал Кельчевский144, выражал свое опасение: «Как бы генералы не увлекли Командующего на север»145.
Не вдаваясь в разбор плана командующего Донской армией генерала Сидорина и старших начальников, надо сказать — план этот говорил о том, что офицерский состав его армии не потерял доверия и власти над своими казаками, как писал об этом генерал Деникин. Хотя эта картина и была бы как «смерть гладиатора».
Наши армии тянулись в узкое горлышко лесами и горами, к порту Новороссийск. Но и тогда «строй» не думал о наступающем «конце».
Переправа через Кубань
«20-я стрелковая дивизия после короткого боя отбросила за Кубань 2-й Кубанский кавалерийский корпус генерала Науменко, понесший значительные потери при переправе — к исходу 2-го марта — заняла
станицы Ладожскую и Тифлисскую» — так пишет начальник этой дивизии Майстрах в своей книге146, чего совершенно не было.
Видимо, согласно общей директиве главнокомандующего, наш корпус приготовился к переправе через Кубань 4 марта. Для обеспечения переправы генерал Науменко приказал мне с 1-м Лабинским полком выдвинуться на север от станицы Ладожской верст на пять и, не ввязываясь в сильный бой, задерживать противника до полной переправы корпуса. Потом сняться с позиции и ускоренным аллюром войти в станицу, переправиться и следовать за корпусом. Прикинуто время — сколько займет переправа корпуса.
Полк в степи. Там много неубранных копен хлеба. Меж ними и обнаружен противник. Завязалась ленивая перестрелка. Серое утро. Пасмурно. Чуть моросил дождик. Красные пассивны, почему и было скучно.
Дождавшись условленного часа, широким рассыпанным строем сотен Лабинский полк шагом отходил к станице, имея до трех десятков пулеметов позади, в одну линию, с храбрым есаулом Сапуновым, могущим дать нркный отпор любой атаке. Красные цепи двинулись за нами, не торопясь.
Дойдя до станицы, полк был свернут во взводную колонну и широкой рысью, чтобы оторваться от красных, пересек несколько улиц.
Станица Ладожская раскинута на довольно высоком плоскогорье. Крутой обрыв отделяет ее от Кубани, протекавшей тут же, внизу. К переправе, к мосту, дорога тянется по глубокому выему местности, снижаясь к реке и падая у самого берега.
Весело, словно и не идет война, полк у моста. Все части уже на том берегу, и здесь только последние обозные подводы. Здесь же и генерал Науменко со своим начальником штаба и ординарцами руководит переправой.
Наверху, в станице, послышались выстрелы. Громко залаяли собаки. Над кручей послышался плач женщин. Красная конница при дивизии, видимо, вошла в станицу. Медлить с переправой было нельзя.
Приказав пулеметным и санитарным линейкам полка двигаться через мост, Науменко, мне показалось шутейно, бросил в мою сторону:
