— Туда не ходи... Запрещено, там убивают.

Видимо, заключаю, случаи поимок были, как и убийств на границе. Но для меня иного исхода не было.

— Спасибо, дедушка, — говорю ему и, повернув прямо на запад, как указал он мне рукой путь к границе, двинулся туда.

Я вошел в новую и более густую чащу леса. Сознание, что мне предстоит пройти еще 18 верст, испугало. Пройду ли я их? Это ведь по прямой дороге 18 верст, а я должен пройти по лесу, зигзагами, встречая и препятствия.

Горькое сознание этого дало мне силу. И я, перекрестившись, двинулся. Заросли становились гуще и более дикие. Часа через два, уже с темнотой, уперся в речку. Она шумит, бурлит, но мелководна. По бережку, меж кустов, тянется тропинка. Я становлюсь на нее и иду вверх по течению. Дорожка извивается, потом уменьшается в своей «проби-тости» и затем совершенно исчезает. Я в недоумении. Куда же идти? Я не хочу отрываться от речки, считая, что, идя по ней, я все же что-то найду — может быть, хату лесника или рыбака. Спускаюсь вниз и по бережку, по песку, по камням иду по ней. Речка, вернее ручеек, быстрая, но такая мелкая и витиеватая в своем течении, что приходилось пересекать ее, так как пологий берег часто переходил в обрывистый, на который не взобраться.

Я был счастлив тем, что попал в период белых ночей, иначе идти было бы невозможно.

Иду-иду, больше смотрю себе под ноги, выбирая дорожку, перескакивая с камня на камень, чтобы не мочить сапог. Вдруг, в полной ночной тишине, лес оглашается каким-то диким, неприятным, протяжным криком. Невольно остановился и вздрогнул. Что бы это значило? Во всяком случае, это не крик человека. Стою и прислушиваюсь. Крик повторился, и как будто ближе ко мне. Я нащупал свой перочинный ножичек и вынул из кармана. Его я нашел по дороге. Он совершенно не годен ни на что, так как его истертое от точения лезвие болтается в разные стороны. Я его подобрал как оружие, на всякий случай... Держа его в руках, двинулся вперед. Вдруг крик повторился так близко от меня и так дико гортанно, по-звериному, что я со страхом остановился, быстро поднял голову, стараясь как можно скорее увидеть этого зверя и, если понадобится, приготовиться к единоборству.

Я еще больше испугался, когда шагах в двадцати от себя увидел не зверя, а существо, похожее на человека. Это существо, увидев меня, остановилось. А я, весь напрягшись, тихо двинулся к нему.

Существо было в лыковой шляпе, в лыковой куртке, в рваных штанах, в лаптях. По лицу висели куски волос не то бороды, не то усов. Лицо не старое, но как бы «идиотское». За плечами лыковая сумка. В руках удилище и рыбацкая сетка. «Пародия на человека» смотрела на меня с полным безразличием, но не зло.

— Кто ты? — спрашиваю.

Он молчит, смотрит, словно не понимая моих слов.

— Кто ты?., откуда?., что делаешь?., почему ты здесь? — тихо, с растяжкой спрашиваю его, познав, что этот убогий карел плохо понимает меня.

— Карел рыболов, — односложно отвечает.

— Почему ты кричал?

— Товарищ тоже рыболов, жду его, — отвечает.

Стоит ночь. Уже 10 часов. Кругом гробовая тишина леса. Их двое, а я один. Они в полном рубище, для них я одет очень богато. Завидная добыча. Как у рыболовов, у них должны быть ножи. В лесу без ножа жить нельзя. Я же безоружный. Они могут одолеть меня и из-за добычи прирезать... Свидетелями будут только глухой лес да вот эта речка. Надо уходить, пока он один. И уходить как можно скорее.

— Я заблудился, где твое село?.. Где граница? — спрашиваю.

На свое село он указал куда-то в сторону, а насчет границы пояснил:

— Иди прямо по реке... через нее будет бревно... это мост, еще надо идти три версты, перейдешь — иди сюда, — и указал рукой, по-моему, на юг. — Там будет поляна... и хата, там живут солдаты, но туда не ходи... они убивают, — закончил он все так же односложно, плохо зная русский язык.

Услышав все это, я начинаю холодно потеть от страха. Уже второй карел говорит мне, что на границе «убивают»... Значит, случаи были.

Двинулся, оглянулся и рукой спрашиваю — правильно ли я взял направление? Он незаметно кивнул, а когда я скрылся от его глаз, он вновь дико закричал по-лешему. Теперь хотя мне и не страшно от этого крика, но для слуха было очень неприятно.

Дервиш-рыболов оказался прав. Версты через три, где речка сузилась своими крутыми берегами, через нее было переброшено толстое, не очищенное от ветвей дерево. Впереди полянка-котловина, дальше горы и высокий лес. Моя дорожка сразу же окончилась у берега, и я вступил в густую заросль колючей травы, хлюпнулся в воду выше щиколоток и побрел на юг.

Было так тяжело идти по этой водяной заросли. Главное, я боялся, уж не засасывающая ли эта тина? Погибнуть в таком положении — меня пугало. Бреду нудно, тяжело. Вправо, у начинающейся окраины леса, расстилается дымок. Я безумно устал, издергался, ноги подкашиваются. Пойду к этой хатенке, кто бы там ни был, и отдохну. Если там красноармейцы, скажу «заблудился», решаюсь и на это, не видя впереди для себя выхода.

Иду, а дымок от меня удаляется. Вот и опушка леса, а... дымок уже рассеялся, и никакой здесь хатенки нет. Оглядываюсь назад, вижу дымок позади меня. «Это испарения от воды», — заключил. «А не галлюцинация ли от усталости?» — пронеслось в голове. Напрягаю силы, иду к лесу и ступил сразу же на каменистую почву просеки. Просека широкая, метров двадцать. По ней тянется хорошо пробитая старая дорожка для пешеходов. Просека запущена. Она прорезана между старыми очень высокими соснами. Уже на самой просеке выросли молодые сосны в 5 —10 сантиметров в диаметре. Предполагаю почти уверенно, что это государственная граница между Россией и Финляндией.

Вступив на каменистую почву, мои сапоги сразу же «захлюпали». Остановился, разулся, вылил воду, выжал портянки, вновь обулся и двинулся вверх по просеке.

Сколько прошел я верст — не знаю. Вот уже 9 часов подряд без единой минуты отдыха я иду очень скорым, торопливым шагом, и мне совершенно не хочется есть. Но зато жажда исключительная. Я прохожу частые и такие чистые родники, и вода в них так приятна. Я много пью, почему и потею. Я весь мокрый. Мокра и кожаная куртка. Суха только скатка шинели через плечо, которую часто меняю с одного плеча на другое. Мои сапоги кожи советской выделки, размокшие в воде, теперь, по каменному грунту, превратились в какие-то «шлепанцы». Я боюсь, что они перестанут мне служить...

Как ни прекрасны северные белые ночи, но это все же ночь. Природа спит. Хочется спать и мне. К тому же я очень устал физически и издергался нервами от осторожности и полной неизвестности. Если моя душа переполнена борьбой с природой для того, чтобы вырваться из «своей великой страны» и попасть в маленькую свободную Финляндию, то мой организм перенапряжен. Он требовал отдыха, сна. Но спать в лесу... Опасности леса, где редко ступала нога человека, где водились медведи, сплошь и рядом задиравшие насмерть не только карельских коров, но и людей, не позволяли остановиться. Просека тянется по перекатам. Иду и мечтаю — вот на вершине следующего переката увижу что-то конечное для меня. Но напрасно. За одним перекатом следовал следующий, и, как мне казалось, местность все поднималась и поднималась.

«А если заночевать на дереве?» — думаю. В таких рассуждениях остановился, поднял голову и ищу подходящую сосну, на которую можно взобраться, примоститься на ее ветках и заснуть. Но сосны такие высокие, метров десять от земли, они без всяких веток, и только где-то высоко-высоко, своими зеленеющими макушками, они делали сплошную крышу, сквозь которую, думаю, не проглядывало и солнышко Божье. О ночлеге на них не могло быть и речи.

Ну, взойду на следующий перевал и, если не увижу выхода, буду взывать о помощи.

— Гоп-го-оп! — резко, взывающе, выкрикнул на следующем перевале.

Резкое эхо заговорило-ответило в разных местах леса. Стою и прислушиваюсь — будет ли ответ? Но — та же лесная мертвяще-сонная тишина продолжала оставаться кругом...