Крупной рысью полки шли по главной улице на запад. 1-й Лабин-ский полк в хвосте всего корпуса. От генерала Фостикова получено приказание — в конце села выдвинуться прямо на север и обеспечить отход его дивизии.

Наша улица заканчивается площадью, которая замыкается с запада рядом крестьянских дворов. К югу — деревянный мостик через замерзшую речку, а к северу — снежный перекат, из-за которого ничего не видно — что там на севере?

Полк во взводной колонне идет широкой рысью. Из дворов спешно выскакивают запоздавшие казаки и присоединяются к общей колонне. На мостике закупорка хвоста колонны дивизии: конные казаки, артиллерия, обозные сани.

Не уменьшая аллюра лошадей, повернул полк прямо на север, чтобы быстрее ориентироваться в обстановке, карьером выскочил на гребень перевальчика и — что я увидел?!.

Густая масса красной конницы, во много превышающая численность нашего полка, в резервной колонне, широким наметом с севера шла на село в каких-нибудь 500 шагах от перевальчика. С шашками «наголо» и с дикими победными криками они неслись вперед, готовые сокрушить все на своем пути. Вижу, что наша контратака будет «смята» и их численностью, и уверенностью в победе. Я сорвался с переката вниз и бросил полк к мостику, который уже освобождался от хвостов дивизии, но где еще находился генерал Фос-тиков.

Скача с последней сотней своего полка, около моста вижу брошенные сани и некоторые наши орудия, перевернутые на неровностях. Было страшно, что красные врубятся в остатки наших рядов с печальным концом для нас.

Почему — неизвестно, но красные, заняв тот перевальчик, открыли по казакам только ружейный огонь. Кажется, здесь был ранен ружейной пулей генерал Фостиков.

Отходя с полком в юго-западном направлении от села, на перевале вижу генерала Науменко и являюсь к нему за распоряжениями. Он спокоен, но в недоумении. «Как все это случилось?» — спрашивает меня, командира арьергардного полка. Но я и сам не знал — как это случилось?

Приказав занять здесь спешенными сотнями все бугорки и к вечеру отойти в село Кулишевка, где будет сосредоточен весь корпус, Науменко покинул наши новые позиции. К удивлению, красная конница, заняв село, не стала преследовать нас. Этот бой произошел у села Жуковского.

Поздно ночью 1-й Лабинский полк вошел в село Кулишевка и присоединился к корпусу. Иду с докладом к начальнику дивизии, к генералу Фостикову, не зная еще, что он ранен. Генерал лежал посредине хаты, на полу, на сене, покрытый буркой. Картина была достойная художника, по своей фронтовой образности после боя. С ним был и начальник штаба дивизии, генерал-лейтенант, писавший какие-то распоряжения дивизии. Здесь же находился и командир 1-го Кубанского полка, молодой полковник А.И. Кравченко³⁹. Он назначался временным начальником 2-й Кубанской дивизии.

Кравченко — выпуска 1911 года из Оренбургского казачьего военного училища, вместе с Атаманом Семеновым⁶⁰ и полковником В.Д. Га-малием⁶¹.

Генерал Фостиков был эвакуирован на Кубань на следующий день. В тот же день весь корпус выступил в станицу Успенскую, в первую станицу на Кубани от Ставропольской губернии.

Трагическая гибель генерала Крыжановского со штабом

Чтобы были понятны причины отхода нашего корпуса, приведу разъяснения в послевоенной печати о событиях того дня:

«8-го февраля 1920 года поездной состав 1-го Кубанского корпуса стоял в станции Белая Глина. Тут же были и два бронепоезда.

По получении донесений о нахождении в тылу красной конницы штаб корпуса и бронепоезда двинулись на Тихорецкую, но путь уже был перехвачен красными, и у взорванного моста поезда застряли. Скоро на них вышла конница Буденного — 4-я и 6-я кавалерийские дивизии. Сгоряча командир 2-й бригады 4-й дивизии Мироненко повел части своей бригады и 35-й полк 6-Й дивизии в конную атаку на бронепоезда. Атака была отбита командами бронепоездов и присоединившимися к ним офицерами штаба корпуса. Мироненко и командир 35-го полка были убиты. Красная конница отхлынула. Тогда, по приказанию прибывшего к месту боя Буденного, были вызваны на открытую позицию конные батареи, начавшие бить прямой наводкой по белым.

Держаться далее в бронепоездных составах было нельзя. Вооружившись винтовками, штаб корпуса и команды бронепоездов, с генералом Крыжановским и инспектором артиллерии корпуса генералом Стопчанским⁶² во главе, стали отходить от железной дороги. Сразу же они оказались окруженными красной конницей. Несмотря на совершенно безвыходное положение, белые не сдавались и пытались пробиться в степь. Конные атаки красных встречались и отбивались выдержанным залповым огнем. Попытка захватить штаб корпуса живьем не удалась — мы теряли убитых и раненых. Тогда вылетевшие вперед пулеметные тачанки открыли огонь по группе белых, а минуты через две эскадроны 2-й бригады с товарищем Городовиковым пошли в атаку. Штаб корпуса с командами броневиков были целиком зарублены на месте. В этом бою был убит командир корпуса генерал Крыжановский, начальник артиллерии, а с ними до 70 офицеров»⁶³.

Окрыленная успехом, эта конница красных обрушилась потом и на 2-й Кубанский конный корпус. Все эти события произошли 9 февраля.

А что же пластуны Крыжановского?! Где они были? «В это врелгя две стрелковые дивизии красных — 50-я и 20-я — атаковали Кубанских пластунов в Песчаноокопской — встретив стойкое сопротивление белой пехоты. В 3 часа дня, после короткого боя, противник (пластуны) все же не выдержал наступления наших превосходных сил и отступил на Белую Глину»⁶⁴.

Сводка Донской армии говорит: «Большевики не преследовали пластунов, поэтому казаки могли свободно отходить к Белой Глине. В районе х. Христенко, в 4-х верстах восточнее Белой Глины, около 5-ти часов вечера, 2-я и 3-я Кубанские бригады пластунов были атакованы бригадами красной конницы Буденного, после разгрома штаба корпуса генерала Крыжановского, уже занявшими Белую Глину».

Та же Донская сводка за 12 февраля продолжает: «2-я и 3-я Кубанские пластунские бригады, 9-го февраля, после неудачной попытки пробиться от Песчаноокопской на Белую Глину — отошли на село Ново-Покровское Ставропольской губернии^6:> и станицу Успенскую, откуда большинство пластунов разошлось по станицам. Оставшиеся, с 6-ю орудиями, сосредоточились в районе станицы Кавказской, где приводятся в порядок. Все имущество 1-го Кубанского корпуса попало в руки красным»⁶⁶.

Обо всем этом автор этих строк тогда еще ничего не знал.

На рубеже Войсковой земли. Станица Успенская

Меня волновал вопрос: офицерский разъезд в 30 коней во главе с хорунжим Копаневым, высланный вчера, 9 февраля, с утра на северозапад для связи с частями 1-го Кубанского корпуса, не вернулся ни вчера, ни ночью, ни сегодня утром. И так как мы очень быстро отошли на юго-запад, разъезд мог быть отрезан от нас, перебит или захвачен в плен. Было о чем волноваться!..

10 февраля, утром, весь корпус выступил из села Кулишевка в первую кубанскую станицу от Ставропольской губернии — в Успенскую. На перекате двух балок «межа», может быть в аршин шириною, поросшая бурьяном и занесенная снегом, явно говорила мне, что это и есть «кровная казачья граница» с крестьянской Ставропольской губернией. А вдали, на белом фоне снега, вырисовывался и контур Успенской с высокой колокольней церкви.

Мы вступали на свою Кубанскую казачью землю и... без боя. Я заволновался: Успенская, Дмитриевская, а за ними — и моя родная Кавказская станица, третья по счету от этой казачьей межи. «Неужели и в самом деле конец?» — впервые подумал я. Выскочив в сторону от дороги и указывая рукою на межу, выкрикнул:

— Лабинцы!.. Смотрите! Это есть уже граница нашего Кубанского Войска!.. Запомните это!

Это могли слышать, может быть, только головные сотни полка. Как они реагировали на мой «крик души», я не знаю. Но у меня это сорвалось от инстинктивного предчувствия какого-то несчастья, которое может случиться с нами, переходя эту магическую казачью границу нашего Войска.