От правой груди до левого бедра проходили четыре царапины. Некоторые были достаточно глубокими, чтобы задеть мышцы. 48 швов на животе и еще три на плече, которое я разодрала об острую ветку. Я не помнила, как сломала две кости руки.

Мама сильнее всего волновалась о том, сколько крови я потеряла. За два дня, которые я провела в коме, мне перелили 11 единиц, что, наверное, очень много. Мне не нужно было говорить, что я едва выбралась, я прекрасно видела это в затуманенных глазах своих родителей.

Интересно, видели ли они в моих глазах, насколько я жалею, что все не закончилось именно так.

Родители ни разу не спросили, что именно произошло и как я вообще оказалась в лесу.

Они ни разу не упомянули Алекса. А еще они приложили все усилия, чтобы я чувствовала себя максимально комфортно, и выполняли каждую мою прихоть.

Кроме одной.

На второй день после моего возвращения в сознание мама триумфально объявила, что меня пришли навестить.

— Пожалуйста, мам. Никаких посетителей.

— Это не посетители, это семья, — сказала она, открывая дверь и втаскивая в палату Энджел и Джэйса.

К несчастью, этим утром меня отключили от аппаратов. Если бы мама увидела мой пульс в этот момент, она бы вызвала реанимацию, а не пошла бы за обедом.

Они стояли в дверном проеме, Энджел робко прижималась к ногам Джэйса. В его внешнем виде не было никаких признаков недавнего боя, чего следовало ожидать. Когда оборотни меняют форму, их плоть в любом случае рвется и травмируется, поэтому превращение может залечить даже серьезные раны. В случае смертельной опасности превращение происходит само по себе, как последняя отчаянная попытка выжить, что и случилось с Джэйсоном Хэйганом и Алексом.

Я не могла смотреть на Джэйса. Мне хотелось пообщаться с Энджел и с ее помощью развеять излучаемый собой страх, но я не могла сделать этого, пока Джэйс находился рядом. Пока он стоял в палате, я едва могла дышать, поэтому я их проигнорировала и вернулась к своему новому хобби — подсчету капелек на окне. Я уже дошла до сорок шестой, когда Джэйс сказал:

— Мне жаль.

За что он извиняется? За то, что вспорол мне живот, или за то, что напрямую поспособствовал убийству моего парня? Неважно, в любом случае извинения не приняты.

— Чарли в комнате ожидания. Он не хочет уходить, даже чтобы поесть или помыться. Ты должна с ним поговорить.

Капля номер восемнадцать, моя любимая, больше не могла держаться и скатилась по окну, забрав с собой нескольких еще не посчитанных друзей.

— Я никому ничего не должна. — Я глубоко вздохнула, поздравляя себя с тем, что смогла сказать целое предложение. — Я хочу побыть наедине с сестрой.

— Скаут...

— Пожалуйста.

Я испытала одинаковое удивление и облегчение, когда он на самом деле вышел. Когда дверь защелкнулась, я повернулась к Энджел. Ее волосы были зачесаны назад, но несколько непослушных локонов все-таки вырвались и обрамляли ее ангельское личико. Она выглядела маленькой и напуганной.

— Мне нравятся все рисунки, — сказала я, кивнув на стену напротив кровати. Каждый раз, когда мама возвращалась из гостиницы, она приносила стопку картинок, нарисованных для меня Энджел. Я попросила повесить их напротив, чтобы видеть все «Люблю тебя» и «Поправляйся скорее» каждый раз, когда просыпаюсь от вызванного лекарствами забвения. Больше всего мне нравился первый рисунок во втором ряду. На нем были изображены две светловолосые девочки и мальчик с такой широкой улыбкой, что она не помещалась у него на лице. В руках у него была тарелка с кексами.

— Ты стала настоящей художницей.

Энджел ничего не ответила, но подошла к моей кровати. Ее глаза метались от моего лица до живота. Нижняя губа дрожала.

— Хочешь залезть и полежать со мной?

— Мне сказали быть осторожной, чтобы не сделать тебе больно.

— Не сделаешь. — Я похлопала по свободному месту. — Можешь лечь здесь, только не трогай мой живот, ладно?

Она очень осторожно примостилась рядом со мной, и, хоть движения матраса вызвали острые всполохи боли в спине, я сделала все, чтобы не закричать.

Энджел улеглась, и я положила ее голову себе на плечо. От нее пахло гостиничным шампунем и печеньем. Слеза прокатилась по ее носу и упала на мой больничный халат.

— Мама сказала, что Алекс отправился на небеса. — Ее голос дрожал.

— Да. Он теперь со своими мамой и папой.

— Теперь они позаботятся о нем, и он не будет одинок?

— Конечно. Он сейчас в лучшем месте.

Энджел заворочалась, чтобы посмотреть на меня.

— Ты тоже меня бросишь и полетишь на небеса?

Она икнула и начала рыдать, маленькое лицо превратилось в печальную маску. Час назад я не думала, что мое сердце может быть разбито еще сильнее. Я сильно заблуждалась.

— Я никуда не денусь, — сказала я, неловко гладя ее по голове сломанной рукой и целуя лоб. — Через пару дней мне станет лучше, и я вернусь домой.

— Обещай, — хныкнула она, — обещай, что не умрешь.

— Энджел, милая, я не могу этого обещать. Никто не может.

— Обещай! — завыла она.

И я обернула свой мизинец вокруг ее пальчика, обещая, что не исчезну и навсегда останусь здесь, в своем Аду.

***

Когда я очнулась в следующий раз, место, которое обычно бдительно охраняли мои родители, занял новый посетитель. Талли, уткнувшись глазами в книжку, накручивала прядь волос на палец. По румянцу на ее шее я поняла, что она на моменте с поцелуями.

— Эй, — сказала я. Мой голос был слабым, особенно спросонья.

Талли подпрыгнула и отбросила книжку, даже не запомнив страницы.

— Прости! Ты давно проснулась? Тебе что-нибудь нужно? Вода? Лед? Позвать медсестру?

— Все нормально. — Я сглотнула и подумала над ее предложением. — На самом деле, лед был бы весьма кстати.

Талли выскочила в коридор и через секунду вернулась с чашкой и пластиковой ложечкой. Судя по ее виду, она собиралась кормить меня, но я, зыркнув на нее, заставила отдать чашку. Когда мои пальцы коснулись ее, она отдернулась и извинилась. С тех пор как я узнала об ее способностях, она часто так делала.

— Все нормально, — сказала я, кажется, уже в сотый раз. — Я тебе доверяю.

Наверное, не стоило этого говорить — Талли совсем поникла.

Я приготовилась к признанию Талли о том, что она сказала Джэйсу и Чарли, где меня искать. Я не хотела признавать, что это самое логичное объяснение, потому что тогда я бы начала винить и Талли в смерти Алекса, а у меня не осталось бы ни одного друга.

— Я Видела, что случилось той ночью. — Ей тяжело давались слова. — Я не хотела, но они заставили меня, чтобы защитить стаю. Он должен был знать, что случилось. Мне так жаль, Скаут, знаю, я обещала не лезть без разрешения к тебе в голову, но...

— Не извиняйся, — перебила ее я. — Мой мозг — твой мозг.

Я все еще не помнила всего, но память уже начала проясняться. Некоторые вещи, вроде ветки, торчащей из плоти Алекса, навсегда застряли у меня в голове. Порой этот образ всплывал перед глазами, перекрывая все остальное. Иногда меня парализовал жуткий страх, и мое сердце в ужасе билось перед несуществующей опасностью. Я уже не говорю о кошмарах. Интересно, спокойно ли Талли спит по ночам.

— Мне жаль, что тебе пришлось это увидеть... — сказала я.

— Мне жаль, что тебе пришлось это пережить.

Она села на край кровати. Я положила ей руку на запястье, чтобы поддержать ее и показать, что я не против ее прикосновений. Ее лицо отражалось в зеркале, слезы текли ручьями.

— Талли, это ты сказала им, где нас искать?

Я ничего не могла поделать. Мне нужно было знать.

— Что? Нет. Конечно, нет. — Она взяла одну из жестких, как наждак, салфеток с тумбочки и вытерла слезы. — Мы проверяли, насколько далеко они могут зайти, прежде чем перестанут слышать меня. Они должны были двигаться на юг, в противоположную сторону. Я не знаю... — Она снова промокнула глаза. — Тоби спрашивал, но они не говорят, что там делали.