Перед старым пропойцей, упав на колени, стиснула на груди руки леди Зак. Глядя на своего мерзкого любовника снизу вверх невидяще-обожающими глазами, твердила:

– Конрад! О, Конрад! Мой генерал! Муж мой!

А тот все не унимался:

– Жувре молодец что прибыл – тот Еггерт нам всем в карман гадить хочет – не трожь ему вишь булыжник – чтоб самолет до места не добрался – гляди сам как это твои проблемы – экипаж хороший а ты мало хороших парней на островах положил – уже сделано молодец – сам рулевую тягу пилил – а пилоты за твой счет – деньги отдать – нет это ты правильно кому охота назад в дерьмо – пусть летит Еггерт долбаный – точно классно мы в Азии захотим и тут не хуже будет.

Заметив нас, королева Песков вскочила. Отпрянув в сторону, она сбила с ног вояку и, едва не сбив заодно нас, выскочила из комнаты, шаркая спадающими опорками и звеня драгоценными подвесками колье.

Не пытаясь натянуть подштанники, однорукий на четвереньках подполз к луже пролитого спиртного и, понюхав, с сожалениием взялся слизывать мутно-коричневую жидкость с заплеванного пола, урча и давясь. Грязная волосатая задница его жирно тряслась. Мы с Люси дружно сплюнули.

Пожевав холодного мяса жареного зайчика, я, освобождая дупло зуба от застрявших там остатков ужина, обратился к доктору:

– Знаешь, начальница, а мне и раньше иногда в голову приходило, что вот такие больные не могут сами выдумать того, что якобы за них говорят. Уж больно часто мнение «голосов» полярно противоположно их собственным идеям. Не зря ж некоторые воспринимают галлюцинации и бред как расширение сознания. Вот, пожалуйста. Что мы наблюдали? Мабуть, и за других кто вещает?

Люси фыркнула презрительно:

– Шура, еще немного, и я решу, на тебя глядючи. Что Пал Юрьич был прав.

– Насчет чего?

– Насчет того, что болезнь – она заразная. Фаню Зайковску помнишь?

Трудно было не помнить столь колоритный персонаж. Фаня, демонстрирующая синдром Клерамбо, одним голосом строила от лица космических пришельцев планы захвата, другим – заверяла, что она патриотка и положит свой живот на защиту человечества от инопланетной нечисти.

– Ну.

– Гну. За нее-то кто толковал? Двести восьмая, что ли?

Я чуть не подавился, заржав. Злоключения двести восьмой линейной бригады стали притчей во языцех. Даже не столько самой бригады, сколько ее горемычного транспортного средства.

Двое желтоглазых великанов в «прошлой жизни» (иногда думаю: а уместны ли здесь кавычки?) являлись чем-то вроде спасательной команды с космического корабля из другой Галактики, прибывшего изучать Землю. Их заволокло в этот проклятый мир, когда они опустились на поверхность планеты, чтобы оказать помощь экипажу разведывательного катера – летающей тарелочки, гробанувшейся где-то в Аризоне. По иронии судьбы, пилот аппарата вылез из него первым, и тут же ребят накрыло. Так что попали к нам на станцию со своим транспортом, но без водителя.

Общие принципы управления диковинной посудиной оказались несложны, и вскоре не один из наших водил мог уже управляться с ней не хуже, чем с чем-нибудь привычным, четырехколесным, благополучно вылетая на вызова, пугая старушек, нервируя военных и радуя диспетчерскую сокращением количества задержек прибытия к больным. Все шло просто замечательно – до первой поломки.

Единственный, кто что-то соображал в устройстве тарелочки, остался на Земле. Темнокожие ребята лишь разводили руками – не знаем, не понимаем, не могём. Наша шоферня попыталась покопаться в мудреной инопланетной механике, после чего аппарат перестал подавать всякие признаки жизни.

Несколько месяцев диковинная конструкция занимала место в гараже, обрастая толстым слоем пыли, покуда кто-то не написал пальцем на лобовой обшивке: «Поставьте меня на постамент». Верхнее начальство, узрев это, повелело устранить безобразие, и летающую тарелочку, зацепив за бронетранспортер, выволокли на задний двор, оттащив в самый дальний угол.

После того как скоропомощные умельцы, срезав петли люка, сняли с неземного транспорта все, могущее найти применение в хозяйстве, опустевший корпус, планомерно заполняясь содержимым помойных ведер, превратился в мусорный контейнер. Так и стоит с тех пор, удивляя новичков фантастическим дизайном. Пока еще доверху не наполнился.

В преддверии праздника народ стекался в Кардин со всей пустыни. Каждый оказавшийся рядом песчаный сектор приносил все новых гостей, шумно вливающихся в пестрые толпы местного сброда. Работы прибавилось – то вспыхнет поножовщина и образуются резаные, то проберет понос покушавшего липких сластей с уличного лотка, то забьется в истерике ограбленная повечеру дама, не понимая, что дешево отделалась. Словом, рутинная, обыденная, большей частью непрофильная работа.

Правда, отчасти скрашивал скуку нелюбимых занятий систематический рост нашего благосостояния. Как местные традиции на все прочее население распространить? Почти каждый, с кем мы возились, оставлял что-нибудь бригаде: либо деньги и харчи, либо какую-нибудь диковинку, найденную в мертвых городах. Так, Люси теперь щеголяла, перепоясавшись замысловатого плетения старинной цепочкой, и пила из изящной серебряной с чернью чарочки, а на рычаге переключения передач вездехода красовался резной костяной набалдашник.

Патрик каждый раз, залезая почему-либо в кабину, испускал исполненный подлинного гуманизма вздох:

– Эх, мне б на рычаги раздатки да переднего моста тоже такие! Вот бы тому перцу еще разок бутылкой по репе дали!

Получение мзды стало для нас уже столь привычным, что Рат выражала удивление, когда клиент отделывался одной словесной благодарностью:

– Тоже мне, крупная купюра – «большое спасибо»!

И столь же привычным становился ежевечерний сеанс воспоминаний покойного генерала, льющихся из слюнявых уст пережившего его ординарца:

– Это называется штурмовое подразделение – если на учениях так обделались как собираетесь новые миры штурмовать – недоделки одна ящерица троих бойцов сожрала – ну и что больше танка – да я тебе сам голову откушу все равно ей не соображаешь – как будто гранатометов нет – что с дохлой фауной делать куда ее столько настреляли – да хоть сожри – конечно разрешаю – пусть додики заумные несъедобных изучают и так сытые.

…Где сутки простояло когда всего двадцать три часа – подумаешь на стройку перегнали все равно мало – как удержать – да ты хоть задницей ключ подпирай но чтоб стоял – отражатель треснул новый сунь – нет – наготовить сколько надо – откуда рабочих взять почему меня спрашиваешь – налови быдла какого да местных кто недоволен – пусть работают – не станут ловить без приказа считай есть приказ.

…Бодро строят – блин со всего света отбросов набежало что не строить – а мне дом до сих пор не отделали – тебе по чину столько хапать не положено нет ну сколько переселенцев прет завтра больше твоей столицы нагородят – тот Еггерт со своим мнением чтоб его на том свете – нет я такого поноса еще не слышал и что трезвые – хоть бы соврали скоты мол заблудились – наглость безмерная втрое пробег приписать – ясно горючку загнали и не делятся – что значит город не нашли что от подштанников пуговица – куда он мог деться – к утру в воровстве не признаются расстрелять на хрен – пошлют недоразвитых колонну сопровождать – кирпич хоть не сперли – а ты за дисциплиной смотри не то сам поплатишься.

…Медицины развели как нерезаных – девать некуда плюнь в халат угодишь – черта их к цивилизации приучать таблетками плеткой надо – макакам ни к чему лечились кошачьей мочой да козьим дерьмом и дальше давай – против я не против вон город как на дрожжах мало ли холера какая – сам триппером болел как без врачей – нет ну скотство же макак задаром а Фанчик запил сто монет давай – это что цивилизация…

Так вот, из малосвязных речей вечно пьяного идиота-калеки вырисовывалась постепенно перед нами история болезни этого мира. Неприглядна картинка, однако…

– Яичницу жарить можно. – Патрик плюнул на морду вездехода. Слюна зашипела, испаряясь. – Куда бы его перегнать? Тень черта с два сыщешь.