Поясняю всем, кто еще не знает: доктор Люси Рат – мышка.

Ну, не настоящая мышь, конечно, а очень похожее на нее существо. Разумное, естественно, даже слишком. Размер, правда, подкачал. Таких крупных мышей в природе не бывает, а до крысы не доросла.

В свое время нам вместе довелось немало поколесить по здешним дорогам и пережить всякого – хорошего и не особенно. Я настолько привык к ее внешности, что давным-давно воспринимаю ее просто как отличного врача, надежного товарища и – не удивляйтесь – симпатичную женщину, не лишенную, впрочем, известной зловредности характера.

Люси высвободилась из моих объятий, подергала носиком.

– Фу, противный! Весь халат измял!

Спрыгнув на сиденье вездехода, критически изучила меня от макушки до пяток.

– Вижу, к свиданию с дамой ты подготовился как должно. Хвалю. Но вот рубашку надень другую.

– Почему? Она же совсем новая.

– А потому. Бригадные ценности куда девать будешь? В наличествующий на данном одеянии карман не поместятся.

– Наркотики помещаются. Кошелек – тоже.

– Это все фигня. Самая большая драгоценность вовсе другая.

– Какая?

– Доктор.

Пачка перевозочных нарядов толщиной в три кирпича тяжко рухнула на стол, извергнув облако пыли.

Диспетчерская служба, узрев итоги моих трудов, в голос застонала, перемежая жалобы на невозможность переписать все это в журнал перевозок громким чиханием.

Старший диспетчер Лизавета, оскалив шестидюймовые клыки и плотоядно улыбаясь, заявила:

– Ничего, им тоже мало не покажется, – и протянула мне зажатые в острых когтях координаты только что принятого ей вызова.

Патрик, разводя конечностями, как завзятый рыбак после поимки малька кильки, что-то втолковывал начальнице. Углядев листочек в моей руке, он полез в кабину, воткнул на место ключ зажигания. Рат окинула меня быстрым взглядом.

– Переоделся? Добро, поехали.

И, цепляясь коготками за ткань халата, полезла по мне в нагрудный карман.

Глава пятая

За воротами базы, едва перескочив на очередную унылую и разбитую бетонку через трясины, мы притормозили, заслыша в небе быстро приближающийся неровный треск. Вскоре увидели и его источник – странно скособочившийся бело-красный вертолет линейного контроля «Скорой», поминутно клюя носом, заходил по ветру для посадки на крышу станции.

– Чудно он как-то летит, – обратил внимание Патрик, – вконец пилоты перепились, что ли?

– Вроде не водилось за ними такого, – покрутила носом наша мышедоктор, – ну, да все когда-нибудь случается впервые. Ладно, нам-то что за дело? Поехали.

Водитель потянулся к рычагу передач, но в этот момент рация прямо-таки взвыла:

– Психи один-девять, немедленно ответьте Зениту.

Я с ленцой потянул к себе трубку:

– Один-девять слушает, Зенит.

– Где находитесь?

– В двух шагах от ворот.

– Срочный возврат на базу!

– Угу.

– Пауль-Борис один-девять, – надрывался Лизин голос, – как поняли, Зенит? Экстренный возврат!

– Да поняли, поняли. Едем.

Патрик на самом деле уже мучил коробку и сцепление, маневрируя на узкой сухой полосе в попытках развернуть автомобиль, не съезжая в топкую грязь.

– Что еще им надо? – недоумевал он.

– Должно, забыли что-нибудь, – предположил я.

– Что бы?

– Да уж не сомневайтесь, ничего хорошего, – заверила нас начальница.

Вертолет почему-то не сел на крышу базы, предпочитая приземлиться посреди двора. При ближайшем рассмотрении стало ясно почему – на заднем борту и хвосте его торчали рваные лохмотья металла, оторванные попаданием чего-то посерьезнее, чем камень из рогатки. Правая стойка шасси подломилась, отчего аппарат стоял на земле не менее криво, чем летел по воздуху. Часть стекол пилотской кабины мутна от трещин. Схлопотал где-то…

Я не смог подавить в себе подленькую радость при мысли о том, что ремонт винтокрылой машины займет, как пить дать, порядочно времени, и из двух супостатов, отравляющих нам жизнь, по-над головами останется мотаться только один.

Мне до сих пор не приходилось нарываться, но страшных историй о том, как, задержавшись у лавочки купить сигарет, коллеги оставались без половины зарплаты, наслушался немало. Впрочем, по тем же слухам, к нашим дурацким бригадам линейный контроль цепляется значительно меньше. Что с нас взять? Психи – они психи и есть.

Народ, собравшийся вокруг вертолета, гудел, что-то обсуждая. Надо всеми возвышалась массивная фигура старшего врача, приплясывающего от нетерпения.

Узрев наш вездеход, Павел Юрьевич бросился к нему и сунул в окно бумажку:

– Езжай скорее. Тебе по пути. Придурки твои не помрут. Давай, давай.

– Да что там такое?

– Наши в авто попали. Насчет пострадавших неясно – там какой-то конфликт с военными. Контроль заметил это дело с воздуха, хотел разобраться, только им не дали. Видишь, сами чуть ноги унесли. – Он указал на изувеченное оперение вертолета. – Ну, пошел, не задерживайся!

– А если что?

– Начнешь оказывать помощь и вызовешь подмогу на себя. Тебя учить надо? Вперед!

Я зевнул безрадостно:

– Поехали, Патрик, на халтуру.

За поворотом дорога резко поднималась в гору. Прямо под горой – машина «Скорой помощи», над которой глыбой навис пятнисто-зеленый грузовик со сдвинутой назад гармошкой брезентовой крыши. Тяжеленная рельсина могучего бампера с закрепленной сверху лебедкой глубоко вмялась в белый капот, перебив пополам нарисованный на нем крест.

Выпрыгиваю, не забыв предварительно коснуться кармана – начальница на месте. Выхватываю из салона ящик, осматриваюсь. Явно пострадавших не видно. В автомобиле наших коллег – тишина. Вокруг бродит, скребется в него молоденький розовощекий лейтенантик – только-только из училища.

Поодаль, вольготно расположившись на траве и обнявшись, десяток солдат, красномордых от бани и обильной выпивки, раскачиваются из стороны в сторону в такт выводимой чьим-то пьяным голосом песне:

Мы убиваем, нас убивают

Наши желанья не совпадают.

Часто простое кажется сложным,

Выстрелить первым вдруг невозможно.

В этом вертящемся мире поганом

Каждая сволочь ходит с наганом,

Вот и стреляешь, хочешь не хочешь,

Сразу не выстрелишь – пулю схлопочешь.

Мотив знакомый. А вот слова… Нетрезвый хор во всю силу молодых глоток подхватил припев:

Так что не думай, как будет лучше,

Первым не выстрелишь – пулю получишь.

Подхожу к солдатне, рявкаю изо всей мочи:

– Отставить!

Заткнулись. Вытаращились, не слишком уразумев, кто это им веселиться мешает.

– Докладывайте.

Один из солдат, постарше, не совсем еще пропивший понятия о дисциплине, поднялся, покачиваясь.

– Ну, в общем, это, сэр. Тут мы в них въехали, дак летёха девчонкой попользоваться хочет, а она, вишь, заперлась. Мы предложили – сейчас враз выковырнем. Не хочет, дурило. Сама, говорит, дать должна. Молодой…

– Медики пострадали?

Вояка вгляделся в меня, нахмурился:

– Слышь, а ты кто есть-то? Что-то я не догоняю, ты наш или ихний? Тачка вроде армейская, а зачем тогда халат?

– А чтоб ты спросил, – парировала вылезшая на мое левое плечо Люси.

– О, крыса! – вытаращил глаза солдат. – Откуда взялась?

– А меня нет, милый, – ласково пропищала Рат, – я тебе спьяну мерещусь.

Собеседник вылупил глаза, некоторое время тупо таращился на мою начальницу и, мутно кивнув, опустился обратно в траву.

Я двинулся к офицеру. Тот, заметив мое приближение, глупо улыбнулся и выдал фразу, звучавшую в переложении с нецензурного языка на общепринятый, как классическая цитата из Швейка: