– Шура, ты посмотри на торжество генетики! Ирландская кровь не может себя не проявить, это несомненно. Нет, Патрик, ты не безнадежен. Мы из тебя еще сделаем настоящего психиатрического работника!

С таким кадром на борту лучше ехать в салоне, к нему поближе – не дай бог, развязываться начнет. Перед тем как влезть внутрь, я наклонился и подобрал очередной боевой трофей. Скоро можно будет торговлю ножами открывать. Дома я, вообще-то, этак частенько и поступал.

Что-то не так! Я озадаченно рассматривал то, что подобрал с земли. Где там на ленточки распустить! Это же обычный столовый нож, каким и масло-то резать нельзя без усилия. Гнется, что твой картон, и тупее, чем я спросонок. Взглянул на врача. Люси каталась по полу салона, дрыгая лапками в неукротимом приступе смеха:

– Не-е-ет, я не могу! Как он его по лысине! Нет, я сейчас умру!

До меня начала доходить странность происходящего.

– Стой, стой! Это что же, он никакой не убийца?

– Ой, лопну! Ну какой он убийца! Фокусник он, цирковой жонглер в отставке. Когда от пьянства ему начинает казаться, что белые лошади по потолку ходят, он сам нас вызывает. Нет, как он на него! А ты-то, с пушкой, – как только не пальнул!

Лицо водителя вытянулось. В глазах его занимался серый холодный огонь обиды.

– Значит, это все была ложь? Вы меня разыграли?

Люси прекратила смеяться, запрыгнула в кабину и взялась своими маленькими лапками за ручищу Патрика.

Она внимательно посмотрела ему в лицо и строго произнесла:

– Да, брат. Это розыгрыш. Но ты об этом не знал. Для тебя это была настоящая схватка. И этот первый бой в твоей жизни окончился твоей победой. Неподдельной победой, понимаешь! И я уверена, что теперь ты и в реальной боевой обстановке не испугаешься и не растеряешься. Так ведь? Ведь так?!

– Притом ты не зря старался, – счел нужным вставить словцо и я, – он же на самом деле ушел бы от нас. Пусть он и не опасен, но последнее дело, когда от психбригады больные убегают!

– Так что сердиться не надо. Хуже было бы, если б ты сробел, и я тебя под настоящий нож подставила. На тебе ж не написано, какой ты орел! Мир?

– Мир! – объявил Патрик уверенно.

– А как насчет пивка для закрепления дружеского союза? – осведомилась мышка.

Пилот махнул рукой и принялся откупоривать бутылки – теперь цивилизованно, ножом.

– Нет, у парня положительно хорошие задатки, – негромко заметила мне в ухо Люси, – их только развить надо.

– А мои?

– ?!

– Ну я-то зачем с винтовкой, как чучело, бегал?

Люси отхлебнула из мензурки, подумала и объяснила серьезно:

– А чтоб служба медом не казалась.

Глава двадцать третья

Гора с горой, а психиатр с психиатром… На узком проселке – две машины лоб в лоб. Съезжать на топкий луг никому неохота. Либо им пятиться сотню метров до перекрестка, либо нам столько же до сухого места. Кричу:

– Вы на или с?

– С вызова.

– А мы на вызов, так что давай назад.

– У тебя вездеход, тебе легче. Если что, не застрянешь.

Люси решительно полезла из кабины наводить порядок. Вдруг – радостный крик:

– Да это же моя любимая мышка!

Оказалось – коллеги. Пара жилистых ребят моих лет, тертого вида. Не успел с ними познакомиться, на перекрестке тормозит еще один автомобиль и суровой внешности дама машет рукой, направляясь к нам. С ней мужичок постарше, ладони – что лопаты. Повылезали и водители.

Три психиатрические бригады на столь малом пространстве – тяжелый клинический случай. Самопроизвольно возникла не то конференция, не то банкет. Словом, клуб по интересам. Вот уже и солнышко вроде засветило ярче, и луг не такой уж сырой. Присесть поговорить, во всяком случае, можно.

У мадам Натали и ее фельдшера Хосе в машине, правда, груз. Груз время от времени начинает голосить, и Хосе прерывает на минутку разговор, чтобы заглянуть в салон. Его визита туда хватает минут на двадцать тишины, потом приходится повторять. А в целом душевно. Бригада, с которой мы не могли разъехаться, оказалась понаслышке мне знакома: врач Сейфулл-оглы и фельдшер Джонс, до сих пор не подозревающие о недовольстве начальства их методами работы. Это сколько ж они на базу не заезжали?

– А что там делать? Мы лекарств почти не трогаем. Вот когда отписанные карточки весь салон заполонят, тогда, может, заедем сдавать, – смеются, – а кто недоволен, сам пусть повоевать попробует.

Люси немедленно изложила страшную рассказку о пленении достопамятного Кабана, привирая безмерно.

– Послушать начальницу, так Рэмбо передо мною просто котенок. А я до сих пор как вспомню, коленки подгибаются.

– Не бери в голову, бери в рот, – отмахивается Хосе и сует мне в руку наполненный стакан.

Девять человек долго не в состоянии поддерживать общую беседу. Жидкостей и харчей еще не сильно убыло, как компания распалась на три группки. По должностям – интересы.

Водители:

– И вдруг как заскрежещет!

– Ясно, опять коренной…

Врачи:

– Да не признаю я МДП как самостоятельную нозологическую единицу! Это просто один из шизофренических синдромов…

– Разные психиатрические школы по-разному подходят…

Фельдшера:

– Ну не мог я такого стерпеть! Раз уронил поганца, другой, а моя и говорит…

– Ты прав, хамье лечить нужно…

– Господа доктора! Предлагается тема для диссертации: «Клиническое применение оплеух при лечении психопатии».

Народ смеется.

– А что, некоторым и впрямь показано. В терапевтических дозах, разумеется.

Хорошо сидим!

После Люсиной рассказки о троекратно давившейся бабусе и невиданном рецепте разговор плавно сполз на суициды. Самоубийства то бишь. Незаконченные, естественно. Кто это дело до конца довел, к тем труповозку вызывают, а не психбригаду. Один мой знакомый санитар из дурдома с многодесятилетним стажем на слово «суицид» презрительно махал рукой и непререкаемо заявлял:

– Суицид на кладбище лежит. А это все показуха. Ну, не совсем так. Бывают у людей и осечки. Так, один кадр проворовался по-крупному. Рассудив, что ему один черт до могилы за решеткой куковать, а с семьи взыскивать не будут, решил быстренько издохнуть. Своя логика в этом есть – срок расхитителям обычно дают вместе с конфискацией неправедно нажитого, а наворовано было столько, что не детям – внукам хватит.

Обставил все серьезно. Влез на перила балкона немалого этажа, на шейку петлю добротно намыленную приладил, да в лоб себе – пулю. Не застрелится – удавится. Не удавится – всмерть разобьется. Триста процентов гарантии. Ан нет, не вышло! Пуля, скользнув по лобной кости, обогнула череп и застряла под шкурой за виском. Рука, что ль, дрогнула. Веревка обрывается, и клиент, сломав два ребра, приземляется парой балконов ниже. Так и завернули полисмены миляге ручонки за спину, в «воронок» поволокли. Сгинул в тюряге, болезный, семья по миру пошла.

Рассказов о самоубийцах и самоубийствах припасено у каждого немало. А уж я-то тут – король! Чай, не один год в профильном отделении для самоубийц при столичном Институте «Скорой помощи» напрягался! У меня даже собрана была объемистая коллекция предсмертных записок. Жаль, жена ими печку растопила. Решила, что на мою психику плохо влияют. Бог ее знает, может, и права была.

Словом, разговор продолжается. Уровень жидкости в имеющихся емкостях неуклонно падает. Всем интересно. Всем есть что поведать друг другу.

– …карбофос лакал. Целый пузырек сожрал. А чтоб проскочило легче, черемшой закусывал. Прикинь, каково нам желудок промывать было! Зонд этой дрянью засоряется поминутно. Мы его туда-сюда, туда-сюда. То засунем, то вынем, то обратно засунем. Дух стоит убийственный. Мы в тазик с промывными водами поблюем, побьем дурака с досады и дальше моем…

– …охранники молодые попались. Ретивые. Ну буквально все поотбирали! Вот лежит он на нарах и думает, как жить дальше. А картинка-то мрачная: всем известно, каково в тюрьме насильникам. Тем паче тем, кто детей насиловал!