В этих воспоминаниях бросается в глаза, сколь сильны еще были на фоне всего происходившего конкретные надежды. Никакого политического решения уже не вырисовывалось, поэтому фельдмаршал считает собственным долгом приложить все усилия, чтобы до самого страшного финала сохранить Гитлера рейху в качестве руководителя всей борьбы, хотя сам фюрер уже ищет единственный выход в битве за Берлин и едва ли способен теперь вести большую политику.

Но у фельдмаршала такое чувство, что только один-единст-венный человек способен теперь закончить войну и человек этот — Гитлер! Если распадется руководство, рейх обречен на анархию и погибнет. Кейтелю даже в самом страшном сне не могло привидеться, что Пгглер избегнет ответственности, покончив самоубийством. Уход Гитлера из жизни глубоко потряс Кейтеля, ибо он, самоотверженно борясь до конца, воспринял это как трусость. Именно из-за боязни распада существующего порядка он в самый тяжкий час (даже во время бегства ОКВ на север Германии, в Мекленбург) был озабочен мыслью, как поддержать контакт с бункером фюрера в берлинской Имперской канцелярии. Невозможность прилететь обратно в Берлин явилась для него сокрушительным ударом.

С другой стороны, в фельдмаршале вновь проснулся солдат, возродился легионер, и это — отнюдь не редкость, если подумать о естественной потребности профессионального офицера в решающий момент лично командовать на поле боя. И вместе с тем — это необычно, если взглянуть на циферблат, где минутная стрелка уже неумолимо вплотную придвинулась к полночи, и уже слишком мало осталось того, чем можно командовать. Фельдмаршал снова обретает самостоятельность; он едет на передовую, на фронт, распоряжается, отдает приказы, устраивает разносы потерявшим голову командирам — словом, готов сделать все мыслимое для деблокады Берлина. Но он не хочет видеть притом, насколько низко упал боевой дух сражающегося на Востоке войска за почти четыре года ужасающей схватки при вечной нехватке боеприпасов и боевой техники, которые уже израсходованы. Он не желает замечать того поистине животного страха, который немецкие солдаты испытывают перед неописуемо свирепствующими русскими с их танковыми полчищами и мощной артиллерией. Наступательный порыв 1941 и 1942 гг. давно уже позади и растрачен, а воля к обороне сникла еще сильнее. Теперь уже дела не поправить жесткими приказами — здесь могут выручить только полностью обеспеченные боезапасом танковые дивизии и авиационные эскадрильи с до краев наполненными горючим баками. Но всего этого фельдмаршал распадающемуся фронту дать не может: этого у него больше нет!

И тогда всё начинает казаться ему сплошным кошмаром. А тут еще известие, что Гитлер мертв. Личное восприятие этого факта пересиливает последние размышления о том, что только этот человек мог — более того, обязан был — покончить с войной! Хотя теперь спасать больше нечего. Войну следует прекратить. Но еще остается слабая надежда на то, что победители пощадят новое правительство во главе с гросс-адмиралом Дёницем. Только это правительство, осуществляющее, по сути своей, призрачную власть над уже разделенной в основном на многие занятые врагом части Германии, олицетворяет хоть какую-то надежду, что, по крайней мере, де-юре будет обеспечено единство рейха и нации.

Вне всякого сомнения: генерал-фельдмаршал Кейтель, через две недели после смерти Пгглера препровожденный в плен, а затем преданный в Нюрнберге суду как военный преступник, собственного спасения не искал. Он хотел только «прикрыть» собой вермахт как человек, долженствующий понести ответственность за все те приказы, из-за которых он с такой горечью бессилия пытался когда-то противодействовать Пгглеру. Теперь это был совсем другой человек, чем при жизни Пгглера. Аналогичный процесс изменения (только в гораздо более яркой форме) можно было наблюдать и у рейхсмаршала Геринга.

Только так можно осознать, сколь чудовищно загадочным явлением была теперь уже распавшаяся и не поддающаяся более мысленной реконструкции личность Гитлера именно для тех людей, особенно военных, которые считали этого трибуна «германской революции масс» гением (будучи притом не в состоянии понять его полностью). Но тем не менее они видели свой долг в том, чтобы служить этому демагогу, ставшему во главе рейха.

* * *

Представ перед Международным военным трибуналом, фельдмаршал (несмотря на свою неволю несущего уголовную ответственность подсудимого и вопреки условиям тюремного заключения), после долгих лет военно-канцелярской службы и зависимости от этого (в глубоком смысле слова) зловещего человека, снова стал внутренне свободным!

Тщательно изучив обвинительный акт (врученный ему 19 октября 1945 г.), Кейтель сразу осознал: что бы он ни сказал, как бы ни возражал, он все равно будет осужден. Весь мир был против него, против немцев после пяти с половиной лет той кошмарной войны с ужасающими преступлениями против любого права. Теперь ему было не до спасения своей головы. Теперь самым главным для него было — отстоять честь, но отнюдь не свою личную. Кейтель чувствовал: он обязан вступиться за честь немецкого солдата именно потому, что сам был слишком честен и слишком простодушен, чтобы постоять за самого себя. Он понял, что сам зачастую являлся лишь неудачливым защитником унаследованного от прошлого прусско-германского понятия воинской чести. Кроме того, он хотел внести свой вклад в раскрытие исторической правды.

Именно это и ничто другое он и попытался сделать в Нюрнберге.

Международный военный трибунал признал Кейтеля виновным по всем четырем пунктам предъявленного ему обвинения. В обвинительном акте говорилось о заговоре с целью планирования агрессивной (наступательной) войны и о ее ведении, о военных преступлениях и преступлениях против человечности.

Смертный приговор приведен в исполнение 16 октября 1946 г. Нюрнбергские судьи стремились творить право в отношении двух солдат — Кейтеля и Йодля, которых отправили на виселицу и предали вечному проклятию.

И все же остается открытым вопрос: допустимо ли вообще мерить исполнение долга масштабами земного суда или же непредсказуемый приговор Небесного судии — выше земных заблуждений?

Приложения

К РУССКОМУ ПЕРЕВОДУ

КЕЙТЕЛЬ ПОДПИСЫВАЕТ БЕЗОГОВОРОЧНУЮ КАПИТУЛЯЦИЮ ГИТЛЕРОВСКОЙ ГЕРМАНИИ

Из воспоминаний Маршала Советского Союза Г.К. Жукова

7 мая [1945 г.] мне в Берлин позвонил И.В. Сталин и сообщил: «Сегодня в городе Реймсе немцы подписали акт безоговорочной капитуляции. Главную тяжесть войны, — продолжал он, — на своих плечах вынес советский народ, а не союзники, поэтому капитуляция должна быть подписана перед верховным командованием всех стран антигитлеровской коалиции, а не только перед верховным командованием союзных войск.

Я не согласился и с тем, — продолжал И.В. Сталин, — что акт капитуляции подписан не в Берлине, центре фашистской агрессии. Мы договорились с союзниками считать подписание акта в Реймсе предварительным протоколом капитуляции. Завтра в Берлин прибудут представители немецкого главнокомандования и представители главного командования союзных войск. Представителем Верховного 1лавноко-мандования советских войск назначаетесь вы. Завтра к вам прибудет Вышинский. После подписания акта он останется в Берлине в качестве вашего помощника по политической части».

Рано утром 8 мая в Берлин прилетел А.Я. Вышинский. Он привез всю нужную документацию по капитуляции Германии и сообщил состав представителей от Верховного командования союзных войск.

С утра 8 мая начали прибывать в Берлин журналисты, корреспонденты всех крупнейших газет и журналов мира, чтобы запечатлеть исторический момент юридического оформления разгрома фашистской Германии, признания необратимого крушения всех фашистских планов, всех ее человеконенавистнических целей.

В середине дня на аэродром Темпельгоф прибыли представители Верховного командования союзных войск.