Со двора доносились голоса слепцов, среди которых выделялся пронзительный писк коротышки Шютца. Наконец жуткие создания снова ввалились в избу и сразу направились к связанному писарю. Почуяв свою смерть, Герштеккер побагровел, застонал, задёргался.
Килькель вытащил из кармана игральные кости.
Разыгрываем голову, - деловито сказал он. - Кому нужна новая голова?
Мне! Я не менял свою семьдесят лет, с неё слезает кожа!
А я свою - сто двадцать! В ней не осталось ни одного зуба и ввалился нос, как у мертвеца!
К чему эти вопросы, Килькель? - рявкнул Руди. - Новая голова нужна четверым из нас! Бросай скорее кости!
Шатаясь и постанывая, в дом ввалился Шютц. Его тело в нижней части было уродливо раздуто - всё-таки жена Ганса была женщиной весьма тучной. При маленькой голове, узкой впалой груди и тонких ручках, полный живот делал Шютца похожим на чудовищного карлика. Его слабые ножки подогнулись, когда он встал на них, и еле удержали пухлый живот.
А вот и Шютц, любитель выпивки! - завопил Зиберт, услышав его шаги. - Пощупайте его, каким он стал аппетитным, каким сочным и мягким!
И впрямь! - заржал Гюнт, хватая Шютца волосатой ручищей остенвальдского бочара. - Слушай, Шютц, а ты, случаем, не беременный?
Его шутка была встречена взрывом хохота. Рука Гюнта проникла между толстыми женскими бёдрами и нащупала волосатую ложбинку, от прикосновения к которой лицо Гюнта расплылось в ухмылке.
Ляжешь под меня, милашка, - проревел он. - Может, хоть на что-то ты сгодишься...
Начинай первым, Гюнт, - пуская от вожделения слюну, прохрипел Зиберт. - А я после тебя!
Ганс, вытаращив глаза, смотрел, как один слепой повалил другого на пол и схватился за его толстые ягодицы. Он сразу узнал эти ягодицы, узнал и дебелый живот, на котором темнели два родимых пятна...
Лизхен! - провопил он исступлённо. - Лизхен! Лизхен!...
Кричи, кричи, - Зиберт на миг обернулся в его сторону. - Мы и твою задницу себе заберём...
Обезумевший Ганс повторял имя жены, глядя, как Гюнт обхватил ручищей свой внушительных размеров член, принадлежавший то ли остенвальдскому бочару, то ли несчастному Алоизу, то ли ещё кому-то, и, наклонившись над Шютцем, шире раздвинул его толстые бёдра...
Лизхен, Лизхен, - доносилось с чердака, но на эти крики уже никто не обращал внимание.
Слепцы столпились вокруг Гюнта и Шютца, с жадным любопытством тянули к ним руки, касались пальцами влажного влагалища Шютца и твёрдого члена Гюнта.
Гюнт не спеша, со смачным хряком, ввёл свой уд в вожделенную расселину и задвигался всем телом.
Кончил? Ещё нет? - Зиберт чутко прислушивался к его участившемуся дыханию. - Ну, хватит с тебя, дай другим...
А-а-а-а... - застонал наконец Гюнт и судорожно задёргался.
Он отвалился от Шютца и, отдуваясь, растянулся рядом на полу.
Его место на бывшем хозяйкином животе занял Зиберт. Первым делом он закатил хнычущему Шютцу оплеуху.
Вот тебе, получи! - прорычал он. - На всю жизнь запомнишь тот стаканчик, который отшиб у тебя память... Ну, шире ноги, фройляйн Шютц!
Ганс, метавшийся по чердаку, едва не вывалился в люк. Лишь в самый последний момент он схватился за его края и отпрянул от отверстия. "Лизхен, Лизхен..." - повторял он.
Мы развлекаемся, забыв, что скоро рассвет, - раздался гнусавый голос Андреаса. - Этак мы можем не успеть разделать второй труп! Давайте-ка лучше бросать кости. Перво-наперво разыграем правую руку...
Писарь снова заизвивался и застонал, но его быстро угомонили несколькими увесистыми ударами палкой. По полу со стуком покатились кости.
Внезапно на заднем дворе прокричал петух. Слепцы замерли.
Я так и знал, - прошептал Андреас.
Заклинания больше не действуют! - проговорил Руди.
Вы слишком долго возились с этим дураком Шютцем и потеряли драгоценное время, - раздражённо сказал Гюнт. - Давай, Зиберт, продолжай скачку, коли начал, и по-быстрому уберёмся отсюда.
Хорошо бы сначала обыскать дом, может, здесь золотишко припрятано, - сказал Николаус и двинулся вдоль стены, ощупывая руками все попадавшиеся ему предметы.
Слепцы разбрелись по дому. Зиберт, взгромоздившийся на Шютца, дёргался всем телом и сладострастно стонал.
Внезапно слепцы притихли, навострив слух.
К дому приближались три крестьянина из ближней деревни, нанятых Гансом для ремонта хлева. Послышался громкий голос одного из них:
Что-то не выходит встречать нас хозяйка! Ещё спит, что ли?
Хозяин точно спит, - отозвался другой голос. - Вчера, я слышал, он ездил в город. Небось теперь не скоро прочухается!
Даже печь не затопили - вон труба не дымит, - говорил третий. - Не поесть нам сегодня свежего хлебушка...
Слепцы ринулись к двери, толкая друг друга.
Стойте! - зашептал Килькель. - Неужели мы так и бросил это здоровое, сильное тело? - Он подскочил к писарю. - Возьмём его с собой! До полуночи спрячем где-нибудь в лесу, а в полночь задушим и поделим!
Нас увидят с ним, - возразил Руди.
А может, Килькель прав? - поддержал товарища Николаус. - Ведь теперь не скоро нам представится случай убить человека и произнести над трупом заклинание. Магические формулы действуют только при молодой луне и при особом сочетании звёзд, а оно бывает далеко не каждый год...
Гюнт обернулся к нему.
Ты получил сегодня новую ногу?
Получил.
Ну и хватит с тебя.
Но мне ещё нужны новые голова, торс и левая рука!
А сгореть живьём на костре не хочешь? Убираться надо отсюда, пока они ещё далеко... - Гюнт задержался возле писаря. - Заодно мужика надо зарезать, чтоб не болтал...
И он дважды всадил Герштеккеру в грудь нож.
Нужное сочетание звёзд бывает даже не каждые десять лет... - стонал Шютц, выходя из дома последним. - Кто скажет, сколько ещё мне придётся обходиться гнилой культёй вместо руки?
А мне - грудью, на которой свалялась кожа и из прорех торчат голые рёбра? - подхватил Андреас.
Тише вы, чёрт бы вас всех побрал! - зашипел на них Зиберт. - Молитесь сатане, чтоб нас не заметили!
Он шёл впереди, ведя ватагу к тропе, которая ныряла в тень под раскидистыми дубами. Его палка ловко ощупывала дорогу. За него цеплялся Гюнт, который на этот раз не стучал колотушкой; за Гюнтом хромал Килькель; Руди, очень довольный своей новой левой рукой, впился ею в плечо бредущего перед ним Николауса; за Руди шёл Андреас; замыкал процессию широкозадый неуклюжий Шютц, постанывающий и поёживающийся.
Слепцы скрылись за деревьями в тот момент, когда на противоположной стороне поляны показались молодые работники.
Беззаботно посвистывая, молодцы распахнули калитку и вошли во двор. Тут им сразу бросилось в глаза мёртвое тело, в котором они узнали хозяйку дома. А вглядевшись в труп, они побледнели: тело было раздето догола, и там, где должны были находиться дородный женский живот и бёдра, желтел худой, иссохшийся, изборождённый застарелыми язвами живот, производивший чудовищное впечатление своей жуткой несовместимостью с остальным телом. Но особенно поражали дряблые мужские органы, висящие между худыми бёдрами хозяйки!
Работники попятились, не сводя глаз с уродливого трупа. Не осмеливаясь приблизиться к мертвецу, они двинулись вдоль забора и, дрожа от страха, вошли в дом. В дверях они остановились, поражённые ещё больше. На лавке лежал труп, сочившийся кровью, а на полу распласталось что-то совсем уж невиданное: безголовое человеческое тело, словно составленное из частей других тел. Ноги и руки его высохли, кожа растрескалась, в гнойных ранах на животе чернели выступающие кишки. Мертвец казался выходцем из преисподней, страшным порождением Сил Тьмы, явно посетивших нынешней ночью этот уединённый дом.
Внезапно откуда-то сверху раздался дикий, пронзительный вопль:
Лизхен!
В чердачном люке на потолке показалось бледное перекошенное лицо Ганса Кмоха.
Лизхен! Лизхен! Лизхен! - повторял несчастный хозяин.
Работники бросились вон из дома.
