В статье, посвященной этому событию, Абель писал, что императрица высказала сожаление о том, что присутствующие на встрече славяне не могут изъясняться на общепонятном для всех языке и у них нет общей азбуки и общего правописания. Для Абеля это заявление стало предлогом для того, чтобы порассуждать о поставленных императрицей проблемах. Абель писал, что у славянских народов существует четыре вида кириллической письменности, а три славянских народа пишут латинскими буквами. Причем в последнем случае «звуковые оттенки, за недостаточностью латинского алфавита, передаются посредством различных крючков, черточек и точек, различно применяемых в различных наречиях»[220]. Замечание о дополнительных крючочках и черточках в латинице, используемой в алфавитах славянских народов, надо отметить особо. Абель утверждал, что для всех славян, в особенности тех, кто пользуется латиницей, самое удобное было бы в целях единения перейти на русский вариант кириллицы. Но если переход на новый общий алфавит технически не очень сложен, то совсем иное с правописанием. Казалось бы, славянские наречия близкородственны и имеют много общих корней, поэтому слова, одинаково звучащие, могли бы писаться одинаково. Но на самом деле одинаково писаться могут только те слова, которые имеют не только общие корни, но и одинаковые окончания и флексии (приставки, прилепы) разных видов. А между тем случаи полного сходства слов крайне редки, да и один и тот же корень очень часто в каждом диалекте сильно видоизменяется. Введение общего правописания привело бы к тому, что пришлось бы признать единственно правильным написание только тех слов, которые принадлежат к системе одного какого-либо из славянских языков. Исходя из истории развития славянских языков он сделал вывод: «Все, что различает славянские наречия со звуковой и формальной стороны, есть именно тот индивидуальный вид, в каком был первоначально общий язык. Следовательно, устранение его было бы не изменением только орфографическим, но отчасти упразднением того или другого наречия. Перед нами, таким образом, не только графическое, но лингвистическое, национальное и политическое преобразование» (выделено мной. — Б.И.)[221]. Принятие проекта общеславянской письменности на основании какого-либо одного языка означало бы признать, что все другие языки «неправильны» в этом отношении, утверждал Абель. Кроме того, даже общая звуковая форма, если ее восстановить на основании когда-то существовавшего в древности общеславянского языка, ничего бы не дала для предложенного проекта. За исключением «патриотов-ученых» такой бы проект не приняло бы большинство образованных классов, так как он очень сильно затруднили бы им чтение и письмо, а неграмотный народ просто-напросто не стал бы употреблять слова в новой для него звуковой оболочке, но несущие старый смысл. «Конечно, языки подвергаются насилию, — размышлял далее Абель. — Можно было бы запретить печатать на старом языке, в школах изучать только новый и стараться постепенно ввести его в жизнь». Но для этого должны быть определенные исторические условия, позволяющие один язык поставить над всеми другими славянскими языками, как к общему, но таких условий сейчас нет. (В 20-х годах ХХ века такие условия появятся. — Б.И.) Да и сама идея постепенной смены языка глубоко порочна, заявил автор. Намного проще ввести новый язык одним актом, потому что язык для человека — это целостный мир. Легче целиком заменить этот мир на новый, чем изменять его постепенно и частями. Людей легче «привести к перемене языка… чем это ныне полагают. Устройте только, чтобы они на этом новом наречии ежедневно читали или слышали и в известной степени сами на нем говорили; иначе этот процесс, конечно, бесконечен. Нечто бессознательное, что лежит в языке и делает его частью нашего собственного Я, с органическою силою действует в пользу старого наречия, пока только перевес на его стороне; раз переместился центр тяжести на другую сторону — та же самая естественная сила устремляет к новому»[222]. Абель подразумевает здесь тот случай, когда ассимилируемые народы или эмигранты вынужденно усваивают господствующий язык и язык новой родины как целостные системы.

В конечном счете автор пришел к следующему выводу: для того, чтобы заставить все славянские народы говорить и писать на одном языке и алфавите, легче и правильнее силою навязать всем один из существующих языков и алфавитов, чем создавать искусственный, пусть даже синтетический литературный язык и общую письменность. Нетрудно догадаться, что в качестве таковых Абель предложил язык и алфавит русский. В таком случае все лингвистические проблемы снимаются, утверждал автор, но остаются проблемы национальные, а главное, проблемы политические.

В XIX веке каждая европейская империя была озабочена похожими проблемами. Но жили в том веке и такие чудаки, которые думали о будущем для всего человечества сразу, уходя мысленным взором за дальние исторические горизонты. У нас в России в одно время с самобытным лингвистом Н.Я. Марром размышлял о будущем языке и алфавите земного человечества и К.Э. Циолковский. В 1915 году родоначальник отечественной космонавтики опубликовал небольшую заметку, так и озаглавив ее — «Общий алфавит и язык»:

«Как важно людям понимать друг друга. По преданию, вначале люди имели один язык, но в наказание потеряли общий язык и заговорили на разных. Прекратилось общее согласие и деятельность, направленная к одной цели. На самом деле, может быть, и был общий, хотя и очень несложный язык, пока семья людская не была многочисленна и не расселилась по всему земному шару. Время, разделенность народов, благодаря расстояниям, естественным преградам в виде гор, морей, рек и т. п. — все более и более изменяло коренной язык каждого народа.

Изменения эти не шли в одном направлении, завися от окружающей природы, особенностей народа, устройства гортани и других причин. Прошли тысячи лет, и вот один народ перестал понимать другой. Кроме того, когда иноплеменники случайно встречались, то каждый считал другого немым.

Вражда народов основана не только на несогласии в наружности, уме, характере, обычаях, религиях, мерах, законах, но и, главным образом, на различии в языках, которое ставит надолго неодолимую преграду к сближению и взаимному пониманию. Можно сказать, что вражда народов больше всего зависит от розни, рожденной и растущей от незнания языков. Истина одна. Нам дает ее вселенная и мудрецы, земля и небо. Если бы она была доступна всем людям, то и не было бы такого большого различия во взглядах, обычаях, вере и т. д. Некоторые народы опережают в познании истины и другие. Незнание же языков мешает распространению завоеванной каким-либо народом истины. Но доступно ли каждому знать все языки? Не лучше ли каким-нибудь образом, незаметно, без больших усилий и жертв, ввести один общий язык для всех? Для этого, прежде всего, обратимся к алфавиту, или обозначению элементарных, или начальных, звуков человеческого языка посредством начертанных фигурок.

Главных элементов звука очень немного, хотя один и тот же элемент произносится не только разными народами, но и людьми одной семьи не совсем одинаково. Положим, этих звуков будет 30. Для обозначения их мы употребим для начала наиболее распространенный алфавит — латинский; но в нем недостает некоторых букв, означающих звуки, употребляющиеся в русском языке и у других народов; мы прибавим эти буквы. Наши собственные выгоды требуют, чтобы при выборе алфавита мы соблюдали следующие правила:

1. Один элементарный звук не должен обозначаться совокупностью нескольких букв, как это мы видим во многих языках.

2. Одна и та же буква во всех языках должна произноситься приблизительно одинаково.

3. Писать и печатать мы должны так, как говорим. Маленькие несогласия в произношении вызовут и разное начертание слов, но это придает только прелесть и интерес письменной или печатной речи. Художник слова нередко пишет буквально так, как говорят мужики, дети и т. д., но разве это не придает особенную красоту и живость литературному произведению?