— Конечно, ничего не выйдет! — перебивает меня Болотников.

— Шансов действительно мало, — подтверждаю я. — Но сегодня я толковал с понтонерами, и они предложили один вариант, который, думается, может пройти.

— Какой? — живо интересуется Жданов.

— Надо обмануть неприятеля. Попытаемся все же скрытно вести паромную переправу, а для видимости в другом месте в открытую будем готовить тяжелые танковые переправы через лед.

— Что это за «тяжелая переправа»? — спрашивает Кузнецов.

— Усиленная тросами, вмороженными в лед. Вначале это будет ложная переправа, а потом ее можно использовать и реально для перевозки тяжелых грузов.

— Сколько же троса понадобится? — уточняет Жданов.

— Километров десять.

— Пустая затея, — ворчит генерал Болотников. — Перебьют у тебя оставшихся саперов, и все. У Невской Дубровки на каждый квадратный метр по десятку снарядов и мин ежедневно приходится.

Дмитрий Николаевич Гусев тоже настроен скептически, но в разговор не вмешивается. Я и сам понимаю, что выполнение нашего проекта — дело довольно ненадежное.

Между тем Жданов подводит итог:

— Ну что ж, конечно, задача архитрудная. А все же решать ее нужно. — И обращается ко мне: — Где вы наберете десять километров троса?

— Мы уже начали сбор по городу. Кое-что дадут моряки.

— А понтоны для паромов?

— Понтоны делают на заводах, но надо обязать Ленэнерго дать хотя бы тысяч пять киловатт энергии для сварочных работ.

Жданов листает записную книжку:

— Пять тысяч киловатт не дадим. Может быть, тысячи три выкроим. И то надо посоветоваться... А водолазы ЭПРОН работают? Потопленные понтоны вытаскиваете, ремонтируете?

Я так горестно вздыхаю, что Жданов сочувственно кивает головой. Потом вспоминает:

— Да, а как же поступили с отрядом метростроевцев? Вы их совсем превратили в понтонеров.

— Так у нас же понтонеров не хватает, Андрей Александрович. Потери очень большие. А отряд Зубкова стал хорошей инженерной частью. Иван Г еоргиевич отличный специалист и решительный командир. Между прочим, он просит назначить его в понтонный батальон вместо погибшего капитана Манкевича. Может, отдадите его насовсем? На строительство метро Зубков уже махнул рукой; «Теперь, — говорит, — в Ленинграде много чего строить придется, до метро руки не дойдут».

— Кто это ему сказал? — перебивает меня Жданов. Улыбка освежает его уставшее лицо. — Обязательно будем строить. Пришлите-ка Зубкова завтра ко мне. Отряд метростроевцев мы у вас оставим на время этой переправы. Но в последний раз. Метростроевцев надо беречь. За Зубковым и за вами еще постройка моста через Неву, после того как отбросим фашистов. Сохраняйте, полковник, инженеров и специалистов отряда. Кстати, какой паек получают понтонеры на Невской Дубровке?

— Тыловой, Андрей Александрович! Начальник тыла Лагуиов собирается сократить понтонерам хлебную норму до трехсот граммов.

— Что за ерунда! Они же .у нас в самом пекле.

— Г енерал Лагунов так не считает, хотя я приглашал его к нам на Невскую Дубровку.

— Да-а...— вздыхает Жданов, помечая что-то в записной книжке, и обращается к начальнику штаба: — Товарищ Гусев, передайте генералу Лагунову, что я прошу его завтра же съездить на Невскую Дубровку. Может быть, после этого он подобреет... Нам, безусловно, надо быть очень строгими при нормировании хлебных пайков, но все хорошо в меру. А вы, товарищ Бычевский, сейчас же готовьте проект постановления Военного совета. Обо всем, что необходимо для танковых переправ..

Постановление о срочном изготовлении понтонов, об электроэнергии для заводов и о сохранении понтонерам продовольственного пайка, установленного для войск передней линии, было подписано через два часа. Перед рассветом мы со Станиславом Игнатьевичем Лисовским собрались на Неву.

На прощание Николай Михайлович Пилипец вытащил бутылку какой-то мутной вонючей жидкости и предложил выпить по стопке. Он, как всегда, пытался шутить, но на этот раз шутки были невеселыми.

...Полынья становится все меньше, а понтоны на Неву только начинают прибывать. На некрашеном черном металле выведены крупные надписи мелом: «Бей фашистскую сволочь!» Это призыв ленинградцев.

Иногда вместе с понтонами приезжают делегации от заводов. В овраге Дубровского ручья проходят их беседы с нашими бойцами. Вопрос у рабочих прямой: «Пробьете дорогу к хлебу, или нам и детям нашим помирать?»

А дорогу эту уже пробивали дивизии 52-й армии под Малой Вишерой, продвигаясь по два километра в сутки. 4-я армия на тихвинском направлении стремилась зажать врага в бездорожных районах, окружить и уничтожить. Под Волховом 54-я армия отбивала атаки и тоже готовилась к наступлению.

Подготовка к решительному удару чувствуется и у Невской Дубровки. На Неву из-под Ораниенбаума переместился штаб 8-й армии. Для наступления с плацдарма командующий фронтом выделил три дивизии. Тем большее значение приобрела теперь переброска на левый берег тяжелых танков.

Штаб переправы на Неве пополнился двумя инженерами Краснознаменного Балтийского флота — А.Н. Кузьминым и В.В. Гречанным. Они руководят работами по вмораживанию тросов у бумажного комбината.

Все мы по-прежнему живем и работаем в маленькой землянке. В шутку говорим, что представляем теперь новый род войск — понтонно-метро-танко-эпроно-морской.

Работы идут полным ходом. Чтобы найти наименее поражаемое место для будущей трассы парома, С.И. Лисовский и И.Г. Зубков целые сутки просидели в воронках на берегу. Нанося на схему каждый разрыв снаряда, они определили сравнительно безопасную дорожку шириной в сто метров.

Понтонными батальонами, на которые ложится самая ответственная и опасная часть задачи, командуют старший лейтенант Е. Клим и капитан Н. Волгин.

Клим — худощавый, невысокого роста молодой человек с золотистым чубом на красивой голове. Волгин полностью оправдывает свою фамилию. Он широкий в лице, в плечах, в походке.

Наш расчет на изменение огневой обстановки пока оправдывается. Гитлеровцы усиленно обстреливают кромку льда в том месте, где готовится тяжелая переправа на тросах.

Люди трудятся днем и ночью, забывая о сне. У Евгения Клима совсем запали щеки, но глаза упрямы и злы. Он не хочет и не может спать. Четвертые сутки ходит под огнем, совершенно не оберегаясь.

Ранены Зубков и комиссар Куткин. Не тронуло еще Станислава Лисовского, хотя он с сентября безвыездно на переправах, все ночи проводит на постройке пристаней и оборке паромов.

На ледовой дороге из запланированных десяти километров троса уже растянуты два. Но осколки снарядов часто перебивают трос, и понтонеры ночами ползают по льду, сращивая его и укрывая снегом, даже простынями.

Ива« Г еоргиевич Зубков, которому осколочная рана не позволяет ходить, никак не соглашается лечь в госпиталь, а отсиживается в нашей землянке.

— Это и есть ваша саперная жизнь на войне? — спрашивает он, злясь, когда Волгин докладывает ему, что за ночь было тридцать пять порывов тросов.

— Не нравится? — спрашивает улыбаясь Лисовский. — Что же ты просился к нам в понтонеры?

— Я, Станислав Игнатьевич, не рассчитал. Никак не думал, что у вас надо уметь воду в решете носить, — парирует Зубков.

— Да ты не нервничай, — примирительно говорит Лисовский. — Ведь еще только пять месяцев войны прошло. На твой век боевых дел хватит.

— А ты десять лет, что ли, собираешься воевать?

— Не знаю, Иван Георгиевич. Но пока мы с тобой танки через Неву переправляем, а не через Одер или Эльбу...

Хладнокровие Лисовского и его упорство в работе всем нам хорошо известны. Мы с ним одногодки, но седины на коротко стриженной голове Станислава Игнатьевича значительно больше. Он — сын старого солдата, полного георгиевского кавалера, а какой-то клеветник в 1937 году «сделал» из него дворянского сына. И только на том основании, что Лисовский в детстве был принят в кадетский корпус за боевые заслуги отца. За шесть месяцев, пока разбирались с этой кляузой, Станиславу пришлось многое испытать.